СВАСТИКА НАД ХРАМОМ

То, что православный храм украшают фашистские свастики, с дороги не видно. Лишь подъехав к нему вплотную, я смог разглядеть их. Ажурные, симметрично размещенные по концам кованого креста, они казались видением из другого мира. Я огляделся, чтобы у кого-нибудь поинтересоваться, с чего это вдруг фашистская символика оказалась над русской церковью? Ни души. Село Веденье, состоящее из нескольких изб с наглухо закрытыми ставнями и небольшого церковного кладбища, над надгробьями которого черными тряпками беззвучно болталось воронье, словно вымерло. Лишь у домика, окрашенного в болотный цвет, я заметил небольшой автобус, стоящий под окнами с традиционными деревенскими белыми занавесками. Из будки со злобным лаем, громыхнув металлической цепью, выскочила овчарка. Тут дверь домика распахнулась, и на крыльце появился по пояс обнаженный мужчина с черной бородой

СВАСТИКА НАД ХРАМОМ

— Как найти священника?! — громко через забор спросил я.

— Я и есть батюшка, отец Сергий, — представился, выйдя ко мне, мужчина.

Крепкого телосложения, он походил на боксера, сотрудника какой-нибудь охранной структуры, но только не на священника. На голове сидела нацистская пилотка, горделиво сдвинутая набок, на волосатой груди, посреди бугристых мышц, чуть выше нательного православного креста, красовался красный с черной свастикой эсэсовский медальон. Его нельзя было не заметить, он был, как клоп, напившийся крови.

Я знал, что ярославское село Веденье — родные места известного политика и антифашиста Александра Николаевича Яковлева, что здесь, на церковном кладбище, покоятся тела его отца и матери, и вдруг — батюшка, разодетый под наци! Над храмом фашистская символика! Уж не съемки ли какого-нибудь фильма о Второй мировой готовятся на родине Александра Николаевича? Об ужасах оккупации, о священнике, переметнувшемся на сторону неприятеля? Но кинокамер не видать и юпитеров тоже, как и массовки. Посередь безлюдного села только двое: я и отец Сергий.

— Пойдемте, покажу, где покоятся родители Яковлева, — предложил он.

Мы прошли по дорожке средь могил и остановились у двух скромных надгробий из черного мрамора, взятых в металлическую ограду.

— Вот здесь родители Александра Николаевича лежат. Яковлев на могиле каждый год бывает. Не пропускает.

— А вы с Яковлевым встречались, разговаривали? — поинтересовался я.

— Не один раз. Я даже как-то у него помощь для храма хотел выхлопотать. Но он отказал. Слышал, сказал, что у вас уже есть спонсоры, причем, дескать, неприемлемой для него идеологической ориентации. Отфутболил, словом. Ну и пусть. Я все равно от его помощи отказался бы. Церковь бы этого не снесла. Яковлеву первый от нее кнут полагается.

— За что? — изумился я. — Яковлев начал процесс возвращения церкви, храмов, икон. Церковь ему должна быть благодарна.

— Игра все это, показуха. Одной рукой православию помогали, а другой сектантство насаждали. Знаем мы цену демократу Александру Николаевичу! Знаем!

Через пять минут я уже оглядывал владения отца Сергия. Небольшой огородец, засаженный чесноком, луком и картошкой. С особой гордостью распахнул он передо мной двери аккуратной баньки:

— Всего за 600 долларов сложена! А какая работа! Любо-загляденье!

В предбаннике на стене на гвоздях висели березовые веники, а с краю — ветвь засохшей рябины с ягодами.

— А это зачем? — показав на рябинку, поинтересовался я.

— Чтобы, когда после парной сто граммов пропустишь, было чем закусить. Не отходя от стола, отщипнешь пару ягод — и в рот! Благодать! — не без сладострастия объяснил он.

В избе, когда мы перешли в нее, на смятой кровати я увидел нечто необычное для дома священника — цветную брошюру с надписью: «СС» в годы Второй мировой войны. Форма, знаки различия, вооружение».

— Это-то вам зачем? — удивился я.

— Да так. Иногда поглядываю, — скромно потупив очи, ответил святой отец.

— Свастики над храмом, судя по всему, ваших рук дело?

— Конечно, а чьих же еще? — сказал он. — Как сюда пришел, так и вознес их над храмом. Вот как это было, — отец Сергий протянул маленький фотоальбом.

На фото я увидел, как кран фирмы «Като» своей красной крабообразной клешней тянет в поднебесье крест со свастиками. А в люльке крана узрел самого отца Сергия.

Чуть дальше, на следующей странице альбома, я наткнулся на фотографию батюшки рядом с двумя мужчинами, руки которых были подняты в фашистском приветствии. «Вот так компашка!» — удивился про себя я. Лицо одного из «наци» показалось мне откуда-то знакомым.

— Кто это? — поинтересовался я.

— Как же вы не узнали, это же Александр Петрович Баркашов, создатель движения «Русское национальное единство»! — воскликнул батюшка. — Мой старый друг и приятель!

На следующей фотографии, предложенной мне для осмотра, я вновь увидел отца Сергия и Баркашова. Они сидели за столом, уставленным яствами. Александр Петрович, широко улыбаясь, демонстрировал здоровенную двухлитровую бутыль вина с самодельной этикеткой. Разглядев ее повнимательней, я понял, что на ней изображены Баркашов с поднятой в фашистском приветствии рукой и батюшка справа от него.

— Мне это вино Александр Петрович в подарок привез. С помощью компьютера на бутылку фото перенес, — улыбнулся батюшка.

Я, не выдержав, рассмеялся. Это и впрямь было смешно: русские «наци» на винной этикетке! Отцы рейха могли отдыхать.

Так мы познакомились. И договорились, что на недельке встретимся, чтобы поговорить более подробно.

Но поймать батюшку оказалось нелегким делом. Я несколько раз заскакивал в Веденье, однако ни отца Сергия, ни его автобуса не было на месте.

Чтобы не терять времени, решил узнать, на каком счету странный батюшка у местного начальства, заскочил по пути в поселок Красные Ткачи — ближайший крупный населенный пункт. Глава поселка Александр Иванович Селяев был об отце Сергие высокого мнения.

— У нас такого деятельного и трудолюбивого батюшки еще не было, — сказал он с радостью. — Сам приезжает на автобусе за прихожанами в поселок! И отвозит и привозит. Очень удобно! Где вы такое еще видели! И храм привел в порядок. Раньше до него там была разруха. Не нарадуемся на батюшку. Молодец!

— Говорят, некоторые прихожане отказались ходить в храм из-за того, что отец Сергий водрузил над храмом свастики?

— Неправда это. Как люди в храм ходили, так и продолжают ходить. Никаких жалоб ни от кого на отца Сергия не поступало.

Но на отца Сергия, как я выяснил позже, все же жаловались. Местное отделение охраны памятников истории и культуры год назад высказало епархии свое возмущение в связи с тем, что над православным храмом появилась фашистская символика. Руководству местной епархии замечание показалось резонным и оно отдало команду священнику прикрыть свастики... металлическими шарами. Столь странное решение в епархии мне объяснили тем, что заменять целиком крест накладно.

Это подтвердил и отец Сергий, когда наконец-то я застал его дома.

— С деньгами туговато и у меня и у епархии, — сказал он.

— А почему вы до сих пор не выполнили распоряжение? На это денег-то надо не так уж и много? Дешевле, чем баньку срубить.

— Вот накоплю на золотые шары деньжат, тогда и прикрою. Я ведь решил шары из золота сделать. А сколько лет я буду на золотишко копить, самому Богу известно! — с ехидцей ответил он.

— Никто из прихожан не покинул вас за то, что вы установили необычный крест? — спросил я.

— Народ как ходил, так и ходит, а на освящении креста прихожан было даже более обычного. Наверное, потому, что объявления о предстоящей службе я повсюду развесил.

Шумно отхлебывая чай, отец Сергий стал рассказывать о том, как он пришел в лоно церкви.

— Родом я из Москвы, мне 36 лет. Русский. Крестился, когда было 12 лет. Веру принял в храме Новодевичьего монастыря. Деньги на крестины дала бабушка. Стал посещать церковь. Переписывать от руки молитвы. Все это помогало мне лучше понимать православие, его каноны, историю. До сей поры добрым словом вспоминаю храм Спаса Нерукотворного Образа, прихожанином которого я был. А также патриотическое общество «Память» Дмитрия Васильева, членом которого я также был не один год. Из «Памяти» и пришел в церковь. Понял, что здесь мое.

— С Баркашовым вы, наверное, как раз в «Памяти» познакомились?

— Мы, тогда еще парнишки, вместе ходили слушать Дим Димыча (так мы про себя звали Васильева). Давно это было.

— А почему вы решили украсить храм свастиками?

— То, что вы называете свастикой, на самом деле является древним православным гамматическим (то есть состоящим из греческой буквы «гамма») крестом, — помешивая в чашке чайной ложкой, рассудительно объяснил батюшка. — Гамматический крест изображен на сосуде для причащения аж в четвертом веке! Государыня Александра Федоровна нарисовала его на обоях у своей кровати и на дверном косяке в день прибытия Романовых в Екатеринбург, в дом Ипатьева в 1918 году. Гитлер, в дальнейшем использовавший гамматический крест, тогда еще был сосунком! — воскликнул он. — Если вообще на этом свете тогда был!

Видели памятник Георгию Жукову в Москве? — он все более распалялся. — Обратите внимание: конь Жукова попирает гамматический крест. Это злонамеренное осквернение древнего православного символа! Вот, что это такое! А вспомните памятник воину-освободителю в Берлине. Под ногами у него валяется расколотый гамматический крест! Кощунство все это, проделки врагов православия!

— Если кто осквернил гамматический крест, так это в первую очередь Гитлер, — заметил я. — Разве не так?

— Осквернил, конечно, — огорченно согласился батюшка. — Не до конца у него была четкая линия. Начал Гитлер правильно: как только пришел к власти, построил в центре Берлина православный храм Пресвятой Троицы. Ну а потом окунулся в протестантизм, оккультизм. Чем это все обернулось, известно. Сколько слез русские матери пролили, скольких своих сынов Россия не досчиталась! У меня самого четверо дядюшек на фронте полегло. Отец тоже воевал. Заслужил медали, ордена. Но тем не менее, надо сказать, что у Гитлера в политике были и четкие моменты.

Кажется, я начинал догадываться, что имеет в виду отец Сергий под «четкими моментами». Но решил пока не спрашивать его о том.

— А кто, если не секрет, дал вам деньги на установление свастик?

— Имена этих людей и их фамилии называть не буду. Как я подозреваю (они сами о том мне не говорили), это дети бывших власовцев. Они из Бразилии. Эмигрировали туда после войны из Германии. Сейчас в Москве открыли свое дело, свой бизнес. Они мне, кроме средств на восстановление храма, и новенький автобус в подарок преподнесли. Тоже с гамматическими крестами. Один сзади, другой спереди были нарисованы. Сейчас этих знаков нет, кузов перекрашивался. Но я скоро снова их на место верну.

— Как же вы себе таких спонсоров нашли?

— Они сами нашлись. Пришли однажды. Тихо пришли. Такие люди всегда приходят тихо, — загадочно сообщил отец Сергий.

Слишком красиво для того, чтобы быть правдой, подумал я. Видимо, уловив на моем лице тень недоверия, Сергий достал из своих бумаг большую фотографию.

— Вот посмотрите, это я освящаю московскую квартиру своих спонсоров.

На фото я увидел отца Сергия в праздничной красной ризе. Он стоял с церковным кадилом в какой-то прихожей, пол которой был украшен огромной, выложенной мрамором свастикой.

— Ничего себе квартирка! — воскликнул я. — Где ж такая расположена?

Вопрос остался незамеченным. Повис в воздухе.

Вспомнив, что автобус отца Сергия был раскрашен свастиками, я полюбопытствовал, как публика реагировала на фашистскую символику. Не шарахались ли ветераны ВОВ от машины, решив, что неприятель вновь объявился на российской земле? Не бросалась ли наперерез фашистскому видению милиция?

— Автобус воспринимался нормально, — довольно ответил отец Сергий. — И даже очень нормально. Меня в нем за версту узнавали. И милиция, и ГАИ! Видят, это я, батюшка, еду! Остановят, поговорят о жизни — и отпустят с миром.

— А как Баркашов себя вел, увидев свастики над храмом?

— Он был в восхищении. Мы давно не виделись, он понял, что я, как и он, веду четкую линию. Что мы — каждый на своем месте, каждый по-своему — боремся с врагами.

— С какими врагами?

— С иудеями, конечно, — охотно ответил священник.

— И чем же вам помешали иудеи? В чем они виноваты?

— В том, что как захватили власть в 17-м, так до сих пор ее не отдали. Они, евреи, постоянно перекрашиваются. Они во всех бедах России виноваты. Подтачивают ее силы.

— Что нам, русским, надо делать, чтобы противостоять «постоянно перекрашивающимся» евреям?

— Молиться. Обращаться к Богу с молитвой. Это четко, — добавил он свое любимое словечко. — Когда Господь увидит всеобщее покаяние русского народа, он снимет с него бремя иудейского ига.

Я знал, что два года назад при храме у отца Сергия действовал какой-то военизированный лагерь. Спросил, кто ему помог его организовать.

— Баркашов, — откликнулся батюшка. — Благодаря ему все было поставлено на солидную ногу. Инструктора учили ребят рукопашному бою, преодолевать водные преграды и даже стрелять — для этого мы ездили в соседнюю воинскую часть. Славно было, интересно.

— При храмах обычно не создают военизированных лагерей, — заметил я.

— Надо уметь защищать православную веру, — нравоучительно возразил священник. — А защита — это не только слово.

Тут неожиданно я заметил на стене портрет красивой женщины в деревянной рамке.

— Кто это? — спросил я.

— Ева Браун.

— Зачем вы повесили ее портрет?! — изумился я.

Он не нашелся что ответить. Тогда я задал вопрос попроще:

— Что-то вас, наверное, привлекло в Еве Браун. Красота? Женственность? Что вам в ней более всего нравится?

— Преданность.

— Скажите, но только откровенно: по мировоззрению вы, судя по всему, фашист? — прямо в лоб спросил я.

— Нет. Я православный священник, — мягко, с небрежной улыбкой возразил отец Сергий и, как бы в подтверждение своих слов, стал собираться в храм на службу. И на прощание доходчиво растолковал мне, в чем разница между фашистской свастикой и символами, что у него на церковном кресте.

— Гитлеровская свастика имеет правый поворот. А у меня — левый. Понимаете? — спросил он. — Так что какие могут быть претензии?

Я кивнул головой. Видимо, чересчур согласно. Потому что в нем взыграло тщеславие. Сделав театральную паузу, он вдруг гордо объявил:

— Но если зайти с другой стороны церкви и посмотреть на просвет, будет один к одному — свастика!

И торжествующе улыбнулся.

Павел НИКИТИН