МЫ ТАК И НЕ УСПЕЛИ ПОВЗРОСЛЕТЬ

Алексей Баталов и Ирина Ротова познакомились, когда были детьми. Мужем и женой они стали практически в шестнадцать лет, потому что фактически закон разрешал вступать в брак только в восемнадцать. Но узы брака никак не изменили отношений молодых, их стиля жизни, атмосферы молодости и праздника. Они прожили вместе десять лет

МЫ ТАК И НЕ УСПЕЛИ ПОВЗРОСЛЕТЬ

— Ира, вы с Алешей, собственно, прошли путь Ромео и Джульетты...

— Только без клановых страстей и трагического конца.

— Кто же первым из вас был сражен стрелой Амура?

— Это произошло на клязьминской даче за три-четыре года до начала войны. На даче этой летом жили писатели Илья Ильф, Евгений Петров, Борис Левин и мой отец — художник Константин Ротов. У всех дети были примерно одного возраста, кроме Саши Ильф, которая еще лежала в коляске.

И вот однажды, в один из дождливых дней конца лета, мы, дети, сидели на веранде и играли в подкидного дурака. Вдруг калитка нашей дачи открылась, и на участок верхом на настоящей белой лошади въехал красивый мальчик. Он молча объехал дачу и так же молча скрылся вдали. Петька Петров заорал: «Я знаю этого воображалу! Это Лешка Баталов». Петя жил с ним в Москве в одном доме, в Воротниковском переулке, а на Клязьме семья Ардовых жила на соседней улице.

Я была сражена наповал. И хотя потом выяснилось, что белая лошадь — старая водовозная кляча, притом слепая, но сидел-то на ней Алеша как принц на арабском скакуне.

Алеша стал приходить к нам на дачу, шить нашим куклам платья и учить нас в крапиве курить, пока нас не застукала моя няня. Она сказала маме, чтобы Алешу на участок не пускали, но сердце мое при одном упоминании его имени замирало, хотя Алеша никаких знаков внимания мне не оказывал.

— Дачное знакомство продолжилось в Москве?

— Зимой мы не виделись, так как жили далеко друг от друга, но я о нем не забывала. И Лена Левина, которая, как и многие писательские дети, ходила с Алешей Баталовым к гувернантке, где они учились иностранному языку, но куда детей из соседних домов не пускали, рассказала мне такую историю. Как-то в группе появилась хорошенькая девочка, ее привела мама — некрасивая женщина со злым лицом, которую дети сразу невзлюбили. Особенно Алеша — мамаша платила ему тем же. Но девочка-то ему очень понравилась.

И вот однажды под Новый год гувернантка сказала детям: «Вот вы все благополучные дети, у вас есть все: родители, игрушки, еда. А ведь есть те, у которых нет даже корки черного хлеба. Вот если бы сейчас вошла нищая, что бы вы сделали?»

И тут открывается дверь, и входит согбенная старуха в лохмотьях. Алеша мгновенно бросается к ней и обнимает. Каково же было его отчаяние и ужас, когда он узнал в этой старухе ненавистную ему мать девочки, которой он так симпатизировал!

Но наступило лето, и мы опять приехали на дачу, которую очень любили. К нам часто приходили играть в волейбол Кукрыниксы, Раскин, Ардов, Олеша, Катаев — все молодые, красивые и уже знаменитые. Я бегала за мячом, чем очень гордилась, а так как я была худая и ловкая, то, когда не хватало игроков, брали меня. Это было счастье. Помню, после парада в Тушине к нам приходили летчики, спасавшие челюскинцев. Вообще, все жили очень дружно и весело и часто разыгрывали друг друга.

Помню, что по приезде на дачу все высаживали на грядки рассаду помидоров и с волнением ждали, когда они созреют. Но помидоры зреть не хотели. Пора было уже съезжать с дачи, и тогда папа, полночи ползая на четвереньках, покрасил на наших грядках помидоры в красный цвет. Утром все были в шоке — на грядках Ротовых помидоры созрели, а на грядках Петрова и Ильфа оставались зелеными. Это был розыгрыш экстра-класса.

Но тогда мы не знали, что эта дача принесет так много горя тем, кто на ней жил: расстрелянному Михаилу Кольцову, Борису Левину, погибшему в Финскую войну, Евгению Петрову, который разбился в самолете во время войны с немцами, когда возвращался с фронта. Все в самолете, кроме него, остались живы. Летом 1940 года на даче арестовали моего папу. Мама никогда не вспоминала дачу и боялась даже ездить по этой дороге.

— Война разлучила вас с Алешей или детские игры продолжались?

— Прежде чем вернуться к рассказу об Алеше, я не могу не рассказать, как в одно мгновение была сломана жизнь нашей семьи. Это случилось 22 июня 1940 года в 4 часа утра. Я помню, как громко постучали в стекла веранды, а я очень боялась воров и сразу проснулась. Но, увы, это были не воры. Начался обыск, и все летело вверх дном: рисунки, книги, постели... Мама быстро собрала папу, и он успел, склонившись надо мной, спокойно сказать: «Ирка, я уезжаю в командировку в Тулу. Что тебе привезти? Хочешь, самовар привезу?» И тут же подошел человек и вежливо сказал: «Разговаривать не надо. Уже нет времени, пора». И я почему-то поверила, что все будет хорошо.

Мама уехала вместе с папой, а когда вернулась, то заперлась в своей комнате и целый день не выходила. Я думала, что она умерла. Но она вышла и сказала, что папа уехал надолго, но он обязательно вернется. И мы поехали в Москву, где две комнаты были уже опечатаны, а одна оставлена нам. Я все время ковыряла ногтем красную печать на дверях, за что мама меня ругала.

От нас все отвернулись, домработница ушла, телефон замолчал. Мы остались одни — я, еще ребенок, и молодая красивая мама без специальности.

Но был один человек, роль которого в нашей судьбе трудно преуменьшить. Это театральный и кинокритик Николай Александрович Коварский. Он пришел к моей маме и предложил ей сменить фамилию, по сути, выйти за него замуж и удочерить меня — в маму он был влюблен давно. Только это могло спасти маму от ареста, а меня от детского дома.

Когда началась война, Алеша с маленькими братиками Мишей и Борей уехали в эвакуацию в Чистополь, а меня с киношными детьми отправили в Ташкент. Но мама, отрывая от себя и семьи крохи, регулярно посылала отцу посылки: сначала в саратовскую пересылку, где отец один день провел с Николаем Ивановичем Вавиловым, слушая его рассказы о путешествиях и открытиях ученых, и всегда вспоминал об этом, а потом в Соликамск, где он провел восемь лет. Когда мама с отчимом уезжали из Москвы, они никак не могли пробиться к составу. Николай Александрович как-то втиснул маму в вагон, а сам влезть не мог — мешали сумки и два чемодана в руках: «Бросай все, кроме Костиного!» — крикнула мама, и он бросил. Как они ехали двенадцать дней без вещей и еды — одному Богу известно, зато чемодан с папиными вещами был спасен. И мама каждое воскресенье ходила на базар их продавать или менять на продукты, собирая отцу посылки. Она выгоняла нас на улицу, чтобы мы не видели тех «деликатесов», которых нам самим попробовать не пришлось. Эти посылки, как потом сказал маме отец, спасли ему жизнь.

— Когда же вы встретились с предметом своих мечтаний?

— Мы не виделись с Алешей всю войну, но в воспоминаниях моих он жил всегда, хотя у меня, шестнадцатилетней, была уже своя жизнь — мальчики, с которыми я дружила и в которых влюблялась.

Встретились мы с Алешей сразу после войны в доме у Пети Петрова, когда нам уже исполнилось по шестнадцать лет, и сразу влюбились друг в друга. Выяснилось, что он, как и я, помнил обо мне, и я еще раз отметила его внешние данные и врожденную артистичность.

Алеша прекрасно танцевал, и мы без устали двигались в ритме «Серенады солнечной долины». Евгений Петров привез из Америки невиданную тогда вещь — музыкальный комбайн, где пластинки сменялись сами собой, и нас хватало на все содержимое комбайна. Мы веселились, как тогда и полагалось молодости, — без выпивок и излишеств, но с игрой в бутылочку, в результате чего я приходила домой с опухшими губами.

Тогда все началось и продолжилось. Мы были молоды и расписаться не могли, но, когда мне исполнилось семнадцать лет, мы одолжили у домработницы Николая Погодина деньги и купили одно на двоих золотое колечко, на обратной стороне которого выгравировали: «1948. Алеша+Ира=Любовь». К сожалению, это колечко потерялось.

— Но когда возраст позволил, вы, конечно, узаконили свои отношения?

— Конечно, к ужасу моей мамы, мы это сделали, я тут же осталась на второй год. Директор вызвал мою маму в школу и сказал: «Не понимаю, почему ваша дочь на уроках все время спит?» Мама-то понимала почему, но сделать ничего не могла.

Конечно, в конце концов мама смирилась с Алешей — его нельзя было не любить, так он был обаятелен и хорош. Я была счастлива.

В 1948 году папа ненадолго вернулся из ссылки, и я успела познакомить его с Алешей, который очень ему понравился. Я говорю «ненадолго», потому что в том же году папу снова посадили и отправили на вечное поселение в Северо-Енисейск. Он вернулся через восемь лет, когда мы с Алешей были уже женаты и вот-вот должна была появиться на свет наша дочка. Алеша так нравился папе, что, рисуя иллюстрации к книге Михалкова, дядю Степу он нарисовал с Алеши.

Когда мы с Алешей расстались, больше всех горевал папа.

— Как отреагировали на женитьбу родители Алеши?

— Когда мы пришли к Ардовым, Нина Антоновна меня обняла и сказала: «Мы тебя любим, ты будешь жить у нас». А Ардов произнес: «Ты мне все равно что дочка» — и подарил мне книжку с надписью: «Дорогой Ирочке. Ты всегда останешься моей дочерью».

У Ардовых был удивительно открытый гостеприимный дом, где принимали и сажали за стол всех, не только знаменитостей. Их сыновья — Боря и Миша — были на редкость самостоятельные и красивые дети, и Ардовы воспитывали их абсолютно правильно — им разрешалось делать все, разве что не совать пальцы в розетки. Их никто особо не опекал и за них никто не волновался, когда они допоздна гуляли во дворе. Все знали, что за калитку они не уйдут. Однажды, когда все сидели в гостиной за большим столом и каждый занимался своим делом, вдруг в двенадцать часов ночи раздался звонок в дверь. Вошел домоуправ и спросил: «Где Боря?» — «Как где? Спит», — спокойно сказала Нина Антоновна. «Где?» — настаивал домоуправ. «В детской», — объяснили ему. «Ваш Боря спит во дворе на дровах», — сообщил домоуправ. И действительно, он спал во дворе на дровах, откуда его и принесли, спящего.

Миша, как и я, плохо учился в школе, прогуливал. И Нина Антоновна попросила меня провожать его в школу. Мне это нравилось, я играла в старшую и всю дорогу дразнила его, хотя сама была уже на вылете из школы. А Миша умолял меня не подходить близко к школе, чтобы никто не видел, что его провожают.

У Ардовых была домработница Нюра, которая вечно была недовольна, что было вполне естественно, потому что дом, как караван-сарай, всегда был полон людей: кто-то ночевал, жил, ел, и дел было невпроворот. Нюра была очень набожной и каждый вечер ходила в церковь, бросая все дела. У нее была подруга — матушка, и, когда она приходила, они запирались на кухне и читали божественные книги. Это происходило почти каждый день. Вполне возможно, что на маленького Мишу это произвело впечатление, глубоко запало в душу, и сегодняшний священник Михаил Ардов оттуда, из детства.

— На чьей площади базировалась ваша любовь?

— Жили мы в основном врозь, несмотря на то что расписались. Дело в том, что в знаменитой маленькой комнатке Ардовых на Ордынке поочередно с нами жила Анна Андреевна Ахматова. Для всех Анна Андреевна была царственной, а в семье Ардовых она была членом большой ардовской семьи, простой обаятельной женщиной с потрясающим чувством юмора. Я ее любила и всегда радовалась ее приезду, хотя в тот же день мы с Алешей разъезжались в разные стороны.

Одно время мы с Алешей жили в детской, когда Борю с Мишей отправляли в детский сад или лагерь. И каждое утро я видела Анну Андреевну, выходящую из нашей комнаты в халате с драконами и с неизменной улыбкой. Она всем говорила «вы» — даже домработнице Нюре, которую все боялись.

Анна Андреевна прекрасно относилась и ко мне и к Алеше, но подсознательно чувствовала, что из-за нее мы не можем жить вместе. Наверное, поэтому весь гонорар от своей первой изданной книжки она потратила на подарок Алеше — купила ему серенький «москвич». До сих пор помню его номер: 02-43. Сейчас это все равно что подарить «мерседес». «Москвич» всегда стоял под окном, и Алеша полюбил его, по-моему, больше, чем меня, и, уходя, гладил, как женщину.

— Семейная жизнь не мешала учебе?

— Алеша успешно поступил в Школу-студию при МХАТ, а меня как дочку репрессированного и безродного космополита (такой ярлык навесили тогда на моего отца) никуда не брали. Помню, что, когда я поступала в Библиотечный институт им. Ленина, кто-то научил меня написать в анкете, что мой отец умер. Меня допустили к экзаменам, а на сочинении в зал вошел какой-то человек, пошептался с преподавателем, и меня сняли с экзамена. Этот человек, сидя напротив меня, говорил: «Как вы могли так обмануть? Мы знаем, что с вашим отцом и где он отбывает наказание. Забирайте ваши документы и никогда больше не обманывайте наше государство». Тогда я по совету маминых знакомых поступила в Пушно-меховой институт, который находился в Балашихе, в старинной усадьбе. Проучилась я там два года, и это были счастливые годы моей жизни. Во-первых, мне там было интересно, а во-вторых, часто на «москвиче» за мной приезжал Алеша. Он уже тогда оканчивал Школу-студию при МХАТ.

Когда Алеша сдавал экзамен по мастерству, играя в спектакле «Два веронца», где все было обставлено, как и положено: критика, пресса, поклонники, я сдавала в своем институте экзамен по животноводству крупного рогатого скота. Заключался он в том, что я должна была ни свет ни заря выгнать на пастбище стадо коров, после чего их должны были подоить доярки, а затем высчитывались кормовые единицы. С помощью пастуха стадо удалось выгнать, и пастух пошел досыпать, отдав мне кнут. А я не знала, что мне делать, поскольку коровы сразу же в изнеможении легли на траву, так как студенты своей наукой довели их до того, что им уже ни пить, ни есть, ни жить не хотелось.

Зачет я получила, и мама очень обрадовалась, что я благополучно вернулась домой и меня не забодали.

Вечером позвонил Алеша и сообщил, что все сдал на «отлично», и я была очень горда. Когда я сказала об этом маме, она чуть не заплакала: «Хорошенькое начало семейной жизни, — заметила она, — муж играет Шекспира, а жена в Балашихе пасет коров».

— А чем вам запомнились студенческие годы Алеши Баталова?

— Когда Алеша учился, каждый вечер я ждала его у студии, и мы вместе ехали на Ордынку, где нас всегда ждали замечательные вечера с замечательными людьми. Жизнь наша была очень украшена этим домом.

Однажды произошел забавный случай. Алеша вышел из студии и сказал: «Я должен пойти постричься, а ты меня подожди». Мы вошли в предбанник парикмахерской, я села и от скуки начала рассматривать мужчин, сидящих в очереди. Все они показались мне какими-то пожухлыми, неинтересными, кроме одного. Это был пожилой человек с интеллигентным и приятным лицом. Я стала гадать, кто бы мог быть этот человек? Адвокат? Врач? Писатель? Я пристально разглядывала его и вдруг увидела на его пальце необыкновенной красоты перстень со сверкающим камнем. «Это вор», — подумала я. И в тот же момент я встала, хотя не собиралась этого делать, и вышла на улицу под проливной дождь. Минут через десять выскочил Алеша и возбужденно стал мне говорить: «Ты знаешь, кто сидел напротив тебя?» — «Нет, не знаю», — равнодушно ответила я. «Так это же знаменитый Вольф Мессинг! Отгадыватель мыслей на расстоянии... Ты куда?» Но я уже была далеко.

— После окончания Школы-студии при МХАТ началась звездная жизнь вашего мужа и, стало быть, ваша тоже?

— Не сразу. Алеша должен был отбыть армию в Театре Советской армии, одновременно играя в спектаклях. Но славу ему принесло кино, и в этом ему помог мой отчим — он познакомил Алешу с Хейфицем, и тот ему очень понравился. Он пригласил Алешу сниматься, и первый же фильм, «Большая семья», принес ему успех.

— Успех, поклонницы вскружили голову Алеше Баталову, а вам, очевидно, доставили неприятные моменты?

— Алеше действительно не давали проходу. Не помогали ни черные очки, ни кепка, нахлобученная на нос. Ему это нравилось, но он так был увлечен работой и так был влюблен в Хейфица, что это не стало частью его жизни. Это, конечно, больше затрагивало меня: постоянные письма, звонки раздражали. Но я, хоть и была тщеславна, поняла, что отныне он принадлежит не только мне и нашей маленькой дочке Наде.

И однажды, зная, что я тщеславна, Алеша меня наказал. Шли съемки «Дней Журбиных» в Ленинграде, и Алеша вызвал меня туда. А мы были тогда очень бедны — о нашем материальном положении можно было говорить только в кавычках. Мы жили на иждивении родителей, одеть мне было нечего, и собирала меня в дорогу жена Александра Галича Нюша. Она полностью экипировала меня — от шубы до сапог, в чем я могла бы действительно блистать.

Я всю ночь не спала, ожидая нашей встречи и думая о том, что все будет, как в кино, — Алешины поклонницы и я, как жена известного актера, в центре внимания. Но все было не так. Когда я вышла на перрон, навстречу мне, раскинув руки, бежал человек, готовый заключить меня в объятия. Он был чем-то похож на Алешу, но почему-то был рыжим и курносым. Оказывается, он решил меня проучить и загримировался под рыжего клоуна. Вроде бы Алеша, а вроде бы не он... Когда он меня обнял, я поняла, что это Алеша, но я так обиделась, что, пока мы шли до гостиницы, я с ним не разговаривала.

— Когда же богатство догнало славу?

— Первую Алешину зарплату я помню очень хорошо. Я сидела в гостиничном номере в Ленинграде, грустная и голодная. Пришел Алеша и говорит: «Ты сейчас увидишь фокус». Он взмахнул руками и по всей комнате разлетелись деньги — тогда это были большие сторублевки. Потом мы эту первую зарплату долго собирали по комнате.

Я уехала в Москву, и мы переписывались. Алеша часто отсутствовал, но каждая наша встреча превращалась в праздник. Однажды мы поехали в Коктебель, где у Габричевских был большой дом, в каждом углу которого кто-то жил. Нас с Алешей поселили в сарае, и утром Алеша начал строить нечто вроде вигвама — увил его диким виноградом, на крышу навалил травы и украсил ее красными большими перцами, купленными на рынке. Все, кто заходил на дачу, сразу обращали внимание на наше жилище. Но через два дня пришла телеграмма — Алешу вызывали не то на пробы, не то на озвучение. Я снова осталась одна.

Алеша отсутствовал даже тогда, когда родилась Надя. Меня поздравили вся семья Ардовых, мои родные и знакомые, а от Алеши в тот же день пришла срочная телеграмма, которая, конечно, была мне дороже любого букета. Цитирую ее по памяти:

На грехе себя ловлю:
Девок сызмальства люблю.
Будь то Нина, Маша, Даша,
Назови ее хоть Капа —
Счастлив будет грешник папа.
Сочиняя этот стих,
Я уже люблю двоих.
Ленфильм
Баталов

— У вас был известный муж, но для вас он был праздничным мужем, а для ребенка — праздничным отцом. Вас не тяготило такое положение?

— Я очень гордилась Алешиными успехами и не могу сказать, что очень переживала нашу раздельную жизнь. Была ардовская семья, куда я приходила почти каждый день и где любили меня и мою дочь. Кроме того, у меня было много друзей, с которыми мы общались. Да и особенно грустить было некогда: Надя была маленькая, и я еще продолжала учиться заочно до тех пор, пока институт не перевели в Барнаул.

Помню, мне нужно было куда-то уйти, и я оставила Надю с Анной Андреевной. Когда я пришла, они сидели за столом, заваленным бумагой и цветными карандашами, и рисовали. «Мы рисуем красивых девочек», — сообщила мне Анна Андреевна. В это время зазвонил телефон и попросили Анну Андреевну. Она сказала: «Ирочка, если можно, пусть перезвонят минут через пятнадцать. Я занята — я рисую». Мне это очень понравилось.

Мы с Надей жили у мамы, когда Алеши не было, а когда он приезжал, то, если Надя была на даче или в детском садике, жили у меня или переезжали к Ардовым, если отсутствовала Анна Андреевна.

Но когда Алеша приезжал, он возился с Надей и однажды, что действительно было редкостью, пошел с ней гулять, после чего поверг ее в шоковое состояние. Надя рассказала мне, что, гуляя, он сказал ей: «Вот ты любишь меня, потому что я высокий, красивый, молодой... А вот если бы я был хромой, старый, горбатый, ты бы любила меня?» И, к ужасу Нади, на ее глазах папа превратился в хромого старого горбуна, и все прохожие на них оглядывались. Ребенок перепугался, долго не мог прийти в себя, но в конце концов признался, что папу все-таки любит. «А почему же на улице не любила?» — спросил Алеша.

А однажды мы решили купить пианино и учить Надю музыке. Пианино было очень старое, хотя и хорошей марки, но абсолютно расстроенное. И вот я прихожу с работы и вижу такую картину: вся комната завалена какими-то незнакомыми мне деталями. Оказалось, что Алеша разобрал пианино, что называется, по косточкам, и я думала, что это навсегда. Но Алеша так же скрупулезно собрал пианино и — главное — настроил его. Руки у него были золотые.

— А вы часто ссорились?

— Чаще, чем можно было бы, по поводу и без всякого повода. Мы ведь были очень молоды, а жизнь не давала возможности привыкнуть друг к другу.

Когда Алеша приезжал, мы успевали посещать огромное количество интереснейших людей, которые всегда принимали нас с удовольствием. Это дом Габричевских, где мы с Алешей ночевали в комнате, в которой когда-то останавливалась Цветаева с сыном Муром, и дом академика-атомщика Александрова, очень гостеприимный и открытый для всех, где всегда хорошо кормили, что нам тоже очень нравилось.

Наверное, это не было похоже на настоящую семейную жизнь с налаженным бытом. Скорее, это была праздничная жизнь двух людей, которые так и не успели повзрослеть и понять, что и будни тоже надо делить на двоих.

— Совместные праздники и одинокие будни, очевидно, и послужили причиной развода?

— И да и нет. Мне, как молодой женщине, конечно, не хватало внимания. Праздники были очень короткими, хотя и яркими, но после них отсутствие Алеши в моей жизни ощущалось еще острее. А человек, которого я встретила, окружил меня таким вниманием, какого Алеша мне просто не мог дать в силу своей погруженности в работу.

— Алеша не был готов к разрыву?

— Думаю, нет. Первыми узнали об этом Ардовы. Нина Антоновна обняла меня и сказала: «Ирочка, ты все равно останешься для нас родным человеком, нашей дочкой». А Анна Андреевна, хоть и очень любила Алешу, сказала: «Не огорчайся. Я уважаю женщин, которые первыми уходят от своих мужей». И о том, что я ушла, Алеше сообщил Ардов. Алеша вернулся из Германии, и в Доме кино должна была состояться премьера фильма «Летят журавли». Я понимала, что сделала ему очень больно, и не пошла на премьеру, хотя формально мы еще были мужем и женой. Но я уже любила другого человека.

После Каннского фестиваля я, конечно, позвонила Алеше и поздравила его. Через год он женился, и когда приходил к нам с Надей, то говорил мне: «Зачем нам надо было жениться? Ведь теперь мы дружим и не ссоримся».

И по сей день мы хорошо относимся друг к другу, а Надя всегда желанный гость в доме Алеши, его жены Гитаны и их дочки Машеньки.

Маргарита РЮРИКОВА