МОЙ ПУТЧ

Из чего складывается история? Вероятно, из наших воспоминаний. И чем воспоминаний больше, тем, скорее всего, правдивее история.

МОЙ ПУТЧ

Ровно десять лет назад, как раз на этой неделе, произошло событие, именуемое коротким словом «путч», когда в течение теперь уже не десяти, а трех дней был потрясен мир. Нам, очевидцам этого события, не дано оценить всю его планетарную масштабность.

У каждого те три дня августа 91-го связаны со своими воспоминаниями. Я не претендую на что-то особенное, просто вношу свою краску в общую картину.

18-го я прилетел в Нью-Йорк и остановился на Манхэттене у старого знакомого, чемпиона СССР и США по шахматам Льва Альбурта. Лева сумел объединить два этих звания потому, что в середине семидесятых не вернулся в родную Одессу с международного турнира. Альбурт считал себя приятелем Буковского, и это автоматически делало его антикоммунистом или наоборот, но суть от перестановки не меняется. Утром 19-го звонит мне сын моих друзей, советских представителей в ООН, тогда студент-второкурсник, а теперь известный олигарх, и говорит: «Дядя Виталик, вы придете к нам завтракать?» Я, конечно, соглашаюсь, поскольку у невозвращенца Альбурта в большом американском холодильнике только йогурт, но тут Дима сообщает: «Кстати, у нас там, в Москве, какая-то заваруха началась...» Я бросаюсь в спальню к Леве, он, довольный, смотрит CNN, а там... сами помните, что показывают. Советский вариант «Лебединого озера».

Я начинаю метаться по квартире, прямо скажем, к этому не очень приспособленной. Антикоммунист Альбурт смотрит на меня с плохо скрываемым раздражением. «Я, — говорит он, не вставая с кровати в столь ответственный момент пусть для бывшего, но все же родного отечества, — мамой рисковал и другими родственниками, когда в Швейцарии сдавался, а ты сейчас пойдешь и просто так, потому что сюда приехал, получишь гражданство». Вместо того чтобы бежать за гражданством, я позвонил Каспарову, который на противоположном конце Америки, в Калифорнии, проводил тренировочный сбор. «Что делать будем?» — закричал я вместо того, чтобы поздравить чемпиона мира «с добрым утром». «Ты чего дергаешься, — сказал невозмутимо великий шахматист и друг всех знаменитых демократов того времени, — я только что с Москвой разговаривал, эти мудаки даже связь не отключили. Так что жить им осталось недолго». Гарик с его гениальной памятью, естественно, помнил, что на первом месте у приличных путчистов «почта, телеграф, телефон», а не пресс-центр МИДа.

На следующий день мы с Альбуртом смотрели, как на передаче у знаменитого Ларри Кинга сидели три специалиста по возникшей ситуации. Госпожа Джин Кирпатрик, бывший представитель США в ООН, знаменитый предатель Шевченко, бывший наш представитель там же, и привезенный, судя по виду, прямо с пляжа Каспаров. Кирпатрик с горечью заметила, что Россия отброшена на двадцать лет назад. Предатель Шевченко не согласился. Он заявил, что хорошо знает КГБ (а кто сомневался?) и эта трагедия на всю нашу жизнь. Потом Ларри обратился к Гарику, и тот бодро отрапортовал, что через неделю все закончится. Опытные дипломаты посмотрели на него, как на больного ребенка...

И только на следующее, то есть третье, утро я отправился на завтрак к мальчику Диме и его маме, но уже с бутылкой испанского вина, чтобы достойно отпраздновать победу демократии в России. Для нас в Америке она произошла на восемь часов позже.

Виталий МЕЛИК-КАРАМОВ