К министру образования в Российском правительстве все относятся прекрасно, пока он денег не просит. Но деньги все-таки дают
Владимир ФИЛИППОВ:
«НАША ШКОЛА ВСЕ ЕЩЁ РЕПРЕССИВНА»
Когда Владимир Филиппов, в прошлом ректор Российского университета дружбы народов, сделался министром образования, сменив на этом посту либерала Тихонова, многие ждали ужесточения. Непонятно, какого именно. Но кто-то уже называл Филиппова министром-коммунистом.
Впечатление это ни на чем не основано. Он большой либерал, но, так сказать, не столько в экономическом, сколько в гуманитарном смысле. И едва ли не самый демократичный министр — то есть с журналистами общается, как дружественный ректор со студентами: понятно излагает, расспрашивает о проблемах.
— Владимир Михайлович, в последнее время только и разговору, что дети стали другие и подход к ним нужен новый. Старые учителя буквально воют — настолько хуже стал контингент. Вам приходилось слышать такие жалобы?
— Не только жалобы. Я не могу сказать, что нынешние дети однозначно хуже. Они другие. Это как сравнить черное и вкусное. Сказать, чтобы прибавилось какой-то патологической жестокости, цинизма... нет, не думаю. По-моему, стадность, травля, злость — это все было как раз в условиях несвободы, двойной морали и вранья. Сегодняшний ребенок безусловно свободнее, а потому доверчивее и в каком-то смысле чище. А что, мы имеем право очень многого с него требовать? На него все эти десять лет обрушивалась лавина сведений, в которых взрослый человек не всегда может разобраться. Вектор оценки того или иного события менялся на глазах. Сегодня родители в восторге от демократии, завтра они озлоблены, потому что денег нет... Не говоря уже о том, что беспрерывной чередой шли социальные катаклизмы и просто несправедливости. Вы наверняка говорите о городских детях, а у нас две трети школ сельские, и какая жизнь у тех детей, можно себе представить... Так что не стал бы я предъявлять к ним каких-то завышенных моральных требований. Это мы им должны.
— Но я сам преподавал одно время и иногда, честное слово, жалел, что системы наказаний в современной школе практически нет. В царской гимназии могли после уроков оставить...
— А каких вам хочется наказаний? Коленями на горох, что ли? Нет, знаете, во всем мире наша школа еще считается слишком жесткой. Кое-кто и оценку считает репрессивным моментом. Вот в Англии как: приходит ребенок, говорит, что он выучил такую-то тему. Он ее рассказывает перед классом и получает оценку. А если не выучил — не получает ничего. Наш же педагог ориентирован на то, чтобы выявить именно пробелы в знаниях. Вызывает к доске и начинает прощупывать: этот параграф читал, а этот нет... Так что я слышал как раз другие предложения: отказаться от двоек и троек. Чтобы дать таким образом стимул. И честное слово, поверьте вы моему опыту: разветвленной системой наказаний вы ничего от ученика не добьетесь. Авторитет у учителя должен быть, а для этого учитель должен предмет знать и жить по-человечески. Вот зарплату мы вдвое прибавили... Тем не менее все равно половина выпускников педвузов в школу не идет.
— Вы сами сказали о мировоззренческой путанице в детских головах. Не предполагается ли новый учебник, хотя бы по истории?
— Да, это главная проблема. Проблема настолько серьезная, что 30 августа она будет обсуждаться на заседании правительства. Тут мнения разделились: одним не нравится преподавание по старым схемам, другие критикуют учебник Александра Кредера, профессора Саратовского университета. Это учебник экспериментальный, написанный уже с учетом краха коммунистической идеологии. Много было разговоров, что он извращает историю. Казалось бы, по такому вопросу, как преподавание истории, очень трудно найти консенсус в Думе, где представлены и правые силы, и коммунисты. Это была еще Дума четырехлетней давности. Так вот, насчет этого нового учебника там проявилось удивительное единомыслие — все недовольны. Правда, имели в виду они совершенно разное. Коммунисты считают, что у учебника антироссийская направленность. И доказывают это тем, что там об участии стран антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне написано больше, чем о роли Советского Союза. Учебник-то по новейшей истории, там весь мир охвачен... Дело в том, что до сих пор нет единой системы преподавания истории в школе: сначала, как вы помните, в пятом классе преподавали античность, в шестом — Средние века, ну и так далее. Получалось в результате, что дети, покидающие школу после девятого класса, об истории XX века представления не имели. Теперь мы предпочитаем концентрическую систему, когда история охватывается в целом, и в пятом классе обо всем говорится понемногу, в шестом — подробнее, и чем дальше — тем глубже. Были вообще интересные крайности — историю России как таковую не изучать, а только в общем контексте истории цивилизации. Потом от этого отказались. В общем, сейчас есть совместная комиссия Российской академии наук и Минобразования, и возглавляет ее не представитель Минобразования, а директор Института всеобщей истории Академии наук Чубарьян. Подождем.
— Что все-таки решилось с двенадцатилеткой?
— Вы наверняка знаете, что Россия сегодня выглядит в этом смысле белой вороной. Во всем мире дети учатся двенадцать лет. Речь же не о том, чтобы прибавлять год сверху, речь о нижнем пределе. Пойдет ребенок в школу с шести лет и прекрасно успеет поступить в институт — всех ведь больше всего волнует вопрос об армии. Да никто не собирается сразу после школы его в армию забирать! Выпускнику точно так же будет семнадцать лет.
— Но шестилетнему ребенку, наверное, какие-то особые условия нужны? Игровые комнаты...
— Да не думаю. Чем раньше он начнет адаптироваться к школе, тем лучше. Не школу надо упрощать, а дошкольное образование поднимать на новый уровень. О двенадцатилетке будут еще спорить, дискуссия открыта, только я и сейчас считаю, что мировой опыт хорошо бы учесть. Мы сегодняшних детей перегружаем страшно, они по восемь часов в классе сидят. Программа ведь растет постоянно: надо дать больше часов на современную физику? Естественно. На математику? На историю? Обществоведение, право, экономику? Чтобы ребенок не блуждал в современной жизни как в лесу! Естественно. И Сергей Шойгу регулярно настаивает на специальном курсе «Основы выживания», поведение в чрезвычайных ситуациях, — и совершенно прав он, по-моему... Как это втиснуть в десять и даже одиннадцать лет?
— Но, может, подростку позволят наконец выбирать, чем ему заниматься в старших классах? Нельзя же гуманитариям вдалбливать физику...
— У этой дискуссии такая долгая история! Может ли современный гуманитарий жить в доэйнштейновском мире, надо ли ему знать математику, экономику, надо ли мальчику-физику писать сочинения?.. В конце концов иностранцы у нас провели исследования в старших классах и пришли к выводу, что половина учащихся попросту не усваивает так называемые тонкие разделы точных дисциплин. Вероятно, мы не можем позволить себе такой напрасной траты сил и учебников. Профилирующие предметы старшеклассник должен себе выбирать, и уж их преподавать надо на уровне лицея, вуза... Но реализовать это быстро не получится — лет шесть-семь на это уйдет.
— Очень много говорят сейчас о компьютеризации школы. Но ведь даже если дать ребенку доступ в Интернет, он, скорее всего, не на образовательный портал пойдет, а анекдоты читать, это еще в лучшем случае...
— А это проблема двоякая, тут дело не только в компьютеризации школ. Президент этой проблемой стал заниматься, еще когда был премьером, он считает компьютеризацию всего общества приоритетным направлением. Мы без этого никогда не поднимемся. Но проблема-то в том, чтобы создавать специальные образовательные порталы. И они должны быть не такими, как сейчас, а игровыми — знаете замечательные компьютерные игры по анатомии, биологии, математике? Целая школа компьютерного дизайна для детей должна появиться — тогда они и не полезут смотреть порносайты... Хотя у меня, например, есть представление, что современный ребенок и так туда не пойдет. Он этим очень быстро пресыщается, в этом еще одно преимущество свободы. Множество детей ходят в разного рода виртуальные библиотеки, читают в том числе и классику. Раньше говорили: «Чтобы школьник прочитал «Войну и мир», надо размножить ее на ксероксе». Такое ксероксное хождение имела подпольная литература. Сегодня, я думаю, достаточно вывести книгу на экран — она мигом приобретет дополнительную притягательность...
— Можно сказать, что у России сегодня дружное правительство?
— Да, можно. Чрезвычайно монолитная команда. К министру образования вообще все прекрасно относятся... пока денег не начинаешь просить. Но и денег дают — Минфин как раз пошел навстречу, когда зарплату учителям поднимали.
— Вы сказали, что у нас две трети школ сельские. Там выпускников бывает по пять-шесть человек. Может, закрывать их? Потому что в чем тогда смысл?
— Закрывать их ни в коем случае нельзя. Хотя в одном вы правы — выпускников с каждым годом становится меньше, и не только в сельской школе. Мы вползаем в страшную демографическую яму, когда количество школьников будет убывать каждый год на 20 — 30 процентов. Мало рожали в середине девяностых, и длилась эта ситуация десять лет. Но сельскую школу не закрывать надо, а реформировать. Специалистов, которые по окончании института поехали бы в село, больше взять неоткуда, как только из этого же села. Впрочем, чем меньше учеников в классе, тем больше учитель сможет сделать для каждого. В этой демографической яме, пожалуй, только один плюс: это оптимальное время для реформирования образования. Реформа будет и организационная, и содержательная. Например, надо в первую очередь разобраться с негосударственными вузами, которых расплодилось без числа. Академии, филиалы университетов... Во-первых, мы планируем запретить им арендовать школьные помещения, а то сидит академия в школьном подвале... Во-вторых, потребуем, чтобы штатных преподавателей — своих, собственных! — была по крайней мере половина. Очень легко набрать контрактников по другим вузам и объявить себя академией... В райцентре штатных педагогов столько не будет, и половина дутых академий закроется сама собой.
— Сейчас в Ставрополье начался напугавший многих эксперимент по раздельному обучению...
— Раздельное обучение обязательно будет. Но не такое, как в Ставрополье: там решили поставить эксперимент, учить отдельно мальчиков и девочек — такой опыт был уже в сороковые годы, ну посмотрим, что у них получится. Лично я не думаю, что это получит широкое распространение... А вот обучать отдельно младшую, среднюю и старшую школы мы будем обязательно. Это великое дело в смысле социальной адаптации. Сегодня повсеместно видишь, как на одном этаже разгуливают взрослые мужчины и женщины, а рядом резвятся первоклассники. Нет, ребенок будет точно знать, что вот в это здание он ходит с десяти лет, а потом перейдет в другое. Очень способствует мобильности. Потому что наш человек привыкает к одной работе и меняет ее крайне неохотно, для него любая смена социальных обстоятельств или просто рабочего места превращается в проблему. Вот такой консерватизм меня не устраивает совершенно.
— А в Японии, между прочим, за работу на одном месте всячески поощряют...
— В последнее время эта система стала давать сбои. Нельзя человеку всю жизнь торчать на одном месте. Жизнь мимо пройдет. Десять лет ходить в одно и то же здание... а тем более двенадцать... Нет, старшая школа должна быть уже по сути вузом. Там и отношения другие, и преподаватель воспринимается скорее как старший коллега. Согласитесь, вы бы больше себя зауважали, если бы после девятого класса оказались в компании сверстников, самостоятельных людей...
— Напоследок: вы столкнулись с очень серьезным сопротивлением единому государственному экзамену. Будет ли он введен в ближайшее время?
— Будет, я думаю. Году к 2004-му введем точно. А сопротивление... ну, не надоела еще кому-то узаконенная государственная коррупция. Но рано или поздно непременно надоест.
Андрей ГАМАЛОВ
В материале использованы фотографии: Максима БУРЛАКА («Собеседник»)