НИЧТО НИКУДА НЕ ДВИЖЕТСЯ

Борис Борисович ГРЕБЕНЩИКОВ

НИЧТО НИКУДА НЕ ДВИЖЕТСЯ

Гуру прячутся где-то рядом

Что мы все о политике да о летнем отдыхе? Совсем о душе забыли. Ведь она где-то по-прежнему горит, болит и томится неутолимой никаким пивом духовной жаждой. Так или не так? Томимая духовной жаждой, Лена КУДРЯВЦЕВА сегодня отправляется на поиски потерянной духовности. Свои мучительные поиски и встречи с теоретиками новой русской духовности Лена будет сопровождать беседами «за духовное» с теми, каждый из которых может сам называться духовным лидером. Ну если не всего нашего общества, то каких-то его частей...

Хорошо быть маленькой рыбкой-прилипалой.

Маленькая рыбка-прилипала прилипает к большой акуле, которая катает ее на себе, подкармливая тем, что сама не скушала. Рыбки-прилипалы катаются на своих акулах годами, поедают объедки и горя не знают.

Плохо быть маленьким россиянином — ему не к кому прилепиться.

То есть акулами бизнеса Россия кишмя кишит, прилепляйся не хочу. Но мы знаем, что не в деньгах счастье — по крайней мере не только в деньгах. И нам важно еще понять: а зачем вообще все это — ну, то есть жизнь? Одни маленькие россияне бегают в церковь, другие читают гороскопы, а третьи — которых большинство — мечутся в мутных волнах, не зная, к кому бы прилепиться.

Дело не в паразитизме, к которому маленькие россияне привыкли за годы советской власти: начальству, мол, сверху виднее. Дело в извечном подозрении, что где-то рядом — человек, знающий о жизни то, чего ты не знаешь. И он с тобой может абсолютно бескорыстно поделиться своими самыми сокровенными знаниями.

Являя собой характерный образец подобной не прилепившейся ни к кому прилипалы, я все чаще морщу лоб. Наступил момент, когда понимаешь, что накопленные за двадцать лет знания не стыкуются, картина мира меняется, как в калейдоскопе, в зависимости от угла зрения, все труднее ответить на вопросы: «Что такое хорошо и что такое плохо?», на которые с ходу отвечаешь лишь в возрасте от двух до пяти.

Запутавшись в своих метафизических проблемах, я решила-таки научиться всему хорошему на опыте какого-нибудь современного духовного лидера. И тут выяснилось, что Россия, матушка наша, переживает уникальный момент истории: впервые за тысячу лет у нее нет явных и всеми признанных, прости Господи, пастырей душ.

От этого словосочетания веет кладбищенским холодом, так оно подзабылось за последнее время. Но ведь именно такие люди всегда появлялись в России в самые важные моменты ее истории. Ну а в том, что сейчас важный момент, я не сомневаюсь.

В газетах печатаются рейтинги наиболее влиятельных политиков и авторитетных сограждан, однако даже Алексия II назвать пастырем душ язык не поворачивается. Потому что среднестатистический маленький россиянин и Патриарху Московскому и Всея Руси безоглядно доверить свою маленькую душу не рискнет. Естественно, что истерически настроенная часть общества отнесет это недоверие к снижению такого абстрактного понятия, как духовность. Руками духовность еще никто не потрогал, но в том, что она снижается, уверены многие.

По результатам опроса независимого исследовательского центра РОМИР, на вопрос: «Что вам необходимо больше всего для личного счастья?» — более половины опрошенных ответили «денег», 12,5% россиян хотят быть более успешными в работе, 11,1% участников опроса нуждаются в любви, 6% хронически недостает времени, а 2,5% респондентов — развлечений.

Про духовность не вспомнил никто!

— Значит ли это, что более половины из нас алчны и бездуховны?

— Да нисколько! Духовности в нас — хоть ведрами носи, только времени и денег это понять не хватает. Если бы соединить, — сказал мой приятель Сережа.

Свою профессию Сережа называет душеприказчик. Пока обычные педагоги, обучающие детей всяким химиям и литературам, ждут как манны небесной зарплаты, плодя себе подобных, Сережа взялся учить население такому предмету, как духовность.

Сережа лишь на первый взгляд пройдоха вроде Григория Распутина, с чьих рук ели тюрьку фрейлины, или тех преподавателей, которых нанял себе персонаж комедии Мольера «Мещанин во дворянстве». На самом деле Сережа зрит в корень: сказано ведь в Евангелии, что легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богачу войти в Царствие Небесное. Вот Сережа и учит верблюдов технике пролезания в игольное ушко. Своих учеников Сережа набирает из молодых бизнесменов. Одно занятие стоит 25 у.е. в час. Сюда входят специальная йогическая гимнастика, медитация, но главное — прогулки, во время которых Сережа объясняет ученикам, как устроен мир на метафизическом уровне и каким образом следует вести бизнес, чтобы не разрушать тонких материй. Прежде чем стать гуру, Сережа сам излечился от целого букета болезней, обрушившихся на него в детстве. Потом окончил медицинское училище, параллельно практикуясь у индийских йогов. Пройдя в различных эзотерических школах основы массажа, Сережа бросился спасать томимых духовной жаждой молодых предпринимателей.

— Лена, ты не представляешь, какой сегодня спрос на духовных учителей среди людей с деньгами. Самим-то им некогда разбираться в происходящем, а на духовность все равно тянет. Это объяснимо. Все, кто сегодня занимает сколько-нибудь заметное положение, в прошлой жизни достигали высокого духовного развития, но потом, уйдя с головой в бизнес, совсем не занимались воспитанием в себе личностных качеств.

— Что-то не верится, что сегодняшние «братки» были когда-то сильно духовными!

— Совершенно не важно, как человек ведет себя внешне. Процесс развития человека можно сравнить с обтачиванием шариков. Представь, что человек — это круглый шарик, на котором, правда, есть несколько шишек. Если запихнуть все шарики в мешок и начать их трясти, они постепенно, друг об друга обтачиваясь, станут идеально круглыми. Это и есть процесс духовного совершенствования человека. А уж каким путем человек шел к тому, чтобы стать более-менее круглым шариком, и что при этом чувствовал — Богу не важно.

— Понятно, что твоих бизнесменов такая философия вполне устраивает. Они за это деньги платят. А остальным, у кого нет лишних 25 у.е., разве духовные учителя не нужны?

— Нужны. Каждому. И у многих они, духовные учителя, на самом деле есть. Просто человек не осознает, что он у кого-то учится...

По Сереже, получается, что духовные пастыри и гуру никуда не делись — просто нам перестали на них указывать пальцем, навязывать их нам в административно-командном порядке.

Я призадумалась: «А вдруг и правда в моей жизни были духовные учителя, о которых я не подозревала?» И не успела наморщить лоб — из глубин моей памяти плавно всплыл Борис Гребенщиков.

Я в силу возраста не застала блистательного восхождения Бориса Борисовича на олимп. И не придавала его личности никакого значения — до тех пор, пока однажды, читая «Охоту на овец» Мураками, не споткнулась о фразу: «особая связь с овцой».

Тут я встрепенулась — и дальше читала не отрываясь. Надо же, как глубоко в моем подсознании засел БГ! Учитель он мой духовный, вот оно что... Пастырь меня, овцы Лены.

Короче, в город Санкт-Петербург ехала я на встречу с Борисом Борисовичем в состоянии самой настоящей духовной жажды, и у всех древних богов при взгляде на меня, возлежавшую на полке общего вагона, выступали на глазах слезы.

— Случилось страшное, Борис Борисович, — сказала я, усаживаясь между разнообразными буддийскими штуковинами непонятного, но, сразу видно, духовного предназначения.

— В чем дело? — спросил Борис Борисович голосом психоаналитика.

— Острый дефицит пастырей душ! Я полистала старые подшивки «Огонька»: десять лет назад их было много-много, на любой вкус и цвет. И Горбачев с Ельциным, и Сахаров с Лихачевым, и Джуна с Кашпировским... и хотя бы вы...

Борис Борисович меня внимательно слушал, не перебивал.

— А потом раз — и остался русский народ один-одинешенек на пустыре бездуховности. Ведь это кошмар! Не на кого равняться!

Новость развеселила Бориса Борисовича:

— Исчезли? Ну и хорошо! Наверное, кому-нибудь и до сих пор необходимо на кого-то равняться, но я, слава богу, прошел это, переболел. Человеку ничего нельзя внушить. Если у него самого нет желания что-то понять, никакой гуру не научит. А если есть желание — зачем духовный лидер? Сколько себя помню, мне всегда хотелось во всем самому разобраться. Я поэтому и книжки рано читать начал. Во втором классе одолел «20 000 лье под водой» Жюля Верна и посадил себе зрение.

В доказательство Борис Борисович надел знаменитые темные очки.

— «20 000 лье под водой» не самая простая книжка, но уж очень мне в мои восемь лет хотелось дорваться до чистой, нефильтрованной информации о мире. Теперь-то я знаю, что любая информация в книгах в принципе фильтрованная. Поэтому все больше читаю, чтобы получить не информацию, а удовольствие. В последнее время, например, с удовольствием прочел всего Акунина...

— А я вот ни одной его книжки не читала, мне кажется, что Акунин — второсортная литература.

— Почему?

— Да потому что у него тиражи, как у дисков Земфиры и Децла. Первосортная литература, для избранных, выходит маленькими тиражами.

— Мне тоже так казалось, пока не прочитал и не понял: Акунин изобрел Россию, в которой не стыдно жить и которой можно гордиться. То есть он свой мир придумал. И задвинул всю «первосортную» русскую современную литературу на второй план.

— То есть как, Борис Борисович, — тихо возмутилась я, — вы хотите сказать, что до Акунина у вас не было человека, которому вы могли доверить формирование своей души?

— Еще несколько лет тому назад были такие люди, с которыми я хотел познакомиться, которые меня интересовали. А сейчас я понял: это незачем. Я от музыки получаю больше для души, чем от общения. В музыке отражается все, это квинтэссенция. В ней любой интересный человек раскрывается лучше, чем в жизни. Я знаю массу музыкантов, чью музыку люблю, но общаться с которыми вживую очень тяжело.

— Понимаю. Мне с некоторыми коллегами тоже не так приятно общаться, как их читать. Но вы же говорите о профессиональном общении, а я говорю о людях с большим, чем у тебя, духовным опытом. Вот, к примеру, существует мнение, что родственниками не рождаются, а становятся. Что родство душ выше и глубже, чем кровное родство. Почему-то родители редко становятся этими самыми духовными учителями. Духовные учителя сами потом выскакивают в какой-то момент, как чертики из табакерки.

— В общем утверждение верное. На меня сильного влияния в семье не было. Хотя если говорить о карьере, то началась она благодаря бабушке, которая научила меня играть на гитаре.

— Певица, наверное, была? — спросила я Бориса Борисовича с завистью, потому что у меня не было бабушки с гитарой.

— Бабушка как бабушка — мамина мама. Она приехала в Ленинград из деревни перед войной и работала сразу по множеству профессий. Во время войны, например, водила грузовики. Кроме всего прочего, бабушка умела играть на гитаре, всего две или три песни, и за неимением другого учителя музыки я учился у нее.

— Романсы протяжные пела?

— «Гоп-стоп» она пела. Дворовая песня такая, вы, наверное, ее не слышали. К сожалению, я ее ни разу не пел со сцены. Но я знаю, что корни мои в русском городском шансоне.

— Даже если вы всегда были таким самостоятельным, все равно случались моменты, которые можно назвать переломными. Ну, там кризис среднего возраста какой-нибудь?

— У меня все кардинально изменилось в четвертом классе, когда я начал слушать по «Голосу Америки» рок-н-ролл. Это полностью меня отрезвило.

— От чего?

— До этого я не очень понимал, зачем вообще живу.

— Странным вы были мальчиком, Борис Борисович.

— Жизнь мне казалась дико скучной, по крайней мере та жизнь, которой жили мои родители и их окружение. Я часто думал: если всегда будет вот так — зачем же они, собственно, живут? Но как только услышал «Битлз», успокоился и понял: вот это мое. Всю остальную жизнь могу заниматься вот этим. Это является жизнью, а все остальное — нет.

— Ваши скучные родители, наверное, расстроились.

— Да нет. Наоборот, они мне даже содействовали — откопали с антресолей магнитофон, по-моему, первую советскую модель. Я записывал на него музыкальные передачи «Голоса Америки», потом их слушал и очень радовался. Все последующее в жизни — вот отсюда.

— «Битлы» были для всего вашего поколения кумирами. Но ведь у каждого в жизни есть человек, встреча с которым почему-то важна именно вот в этот момент. У тебя такое ощущение, что ходишь кругами по дну колодца и никак из него не можешь выбраться. Нужно, чтобы тебя кто-то подсадил.

— Знаете, был такой человек. Его звали Китаец, это кличка такая, потому что родился он в Китае. Замечательный человек. Он был на несколько лет меня старше, относился к поколению, которое слушало джаз и любило стихи. Благодаря ему я, например, услышал в первый раз Окуджаву. Китаец повлиял на меня сильнее кого бы то ни было. Прежде всего показав пример рыцарского отношения к людям: я запомнил на всю жизнь, что о людях нужно заботиться. Кроме того, Китаец меня сильно поддерживал, когда я начинал писать песни. Он как-то без слов провел мысль: делай что делаешь и никого не слушай. В мире есть вещи, которые нельзя называть словами. Это как у Борхеса — в загадке про шахматы не должно быть слова «шахматы». Все главные вещи в жизни никак не называются, потому что как только ты их называешь — ты их ограничиваешь.

— Вы с Китайцем до сих пор дружите?

— Нет. Его убили — то ли кагэбэшники, то ли менты — неизвестно...

— Ваша молодость все-таки была героической! Стиляг и хиппи гоняли и сажали на пятнадцать суток за одежду и прическу не как у всех. И русский рок возник как протест против установленного порядка. А теперь молодежи скучно живется — порядка нет, делай что хочешь...

— Честно говоря, не помню, чтобы особенно с кем-то или чем-то боролся. Да, у меня долго не было надежды на официальное признание моей музыки. Поэтому я готов был всю жизнь вести двойную игру, используя работу и учебу как прикрытие, чтобы не мешали заниматься тем, чем хочу. Ведь чем, Лена, хороша Россия?

Тут я призадумалась, как на госэкзамене.

— Россия, — сказал Борис Борисович, — хороша тем, что в ней всегда много плохих законов, которые плохо применяются. У меня просто не было сомнений в правильности выбранного пути, потому что он позволял жить в состоянии экстаза. А это мне подходит. Я хочу всю жизнь находиться в экстазе.

— Даже сейчас? — недоверчиво посмотрела я на солидную фигуру мэтра.

— Сейчас я в ленивом состоянии. Вот сегодня с утра с ребятами посидели музыку послушали.

— Я тоже не знаю, как бороться с ленью.

— А я с ней не борюсь. Это же прекрасно! Не надо ни с чем бороться. Все же в человеке постоянно изменяется, и, если что-то не нравится, нужно просто изменить к этому отношение.

— То есть вы все в себе воспринимаете на ура? У вас нет вредных привычек?

— Да все привычки вредные. Вот я курю, например, и ничего не могу пока с этим поделать. Когда мне станет это совсем противно — брошу. Но бороться-то зачем?

— Вас этому, наверное, в Гималаях отшельники научили?

— Я в духовных учителей, профессиональных гуру как в таковых не верю. Если приходит человек и говорит, что сейчас он научит меня любить, — сто процентов гарантии, что он сам никогда не любил. Поэтому слово «духовность», Лена, для меня бранное.

Тут я чуть не свалилась на пол.

— Когда люди начинают делить мир на духовное и физическое, это значит, что с физическим у них большие проблемы. Как правило, этим занимаются пожилые домохозяйки, которые со скуки читают Рерихов. А потом говорят, что духовность приходит в упадок.

— Борис Борисович, я хоть и не очень пожилая женщина, но тоже этим занимаюсь. Правда, мне про духовность интересно понять, потому что она составляющая мира, в котором я собираюсь прожить какое-то время. Но как жить без авторитетов?

— Ну, авторитетов-то у нас полно — псковский, кемеровский, тамбовский, — лукаво пошутил Борис Борисович. — Когда люди говорят, что в обществе нет духовности, они не понимают главного. Духовность — величина неистребимая и неизменная. Когда говорят, что ее мало или что ее вообще нет, это значит, что она давно приобрела совсем иные формы, отличные от тех, к которым все привыкли. Я в свои сорок семь лет могу лишь приблизительно представить, что это значит — быть восемнадцатилетним. А всем хочется, чтобы молодежь слушала те же песни и читала те же книжки, что и они. И если молодежь поддается на такие уговоры — грош ей цена. Лично мне сегодня интереснее всего творчество совсем молодых музыкантов, чьи имена вам ничего не скажут. Мне скучно все прошлое, даже то, которое было пять лет назад. А любые авторитеты — это прошлое.

— Итак, Борис Борисович, вы всю жизнь прожили без духовных учителей, которые вам объясняли бы, как устроен мир...

— Как устроен мир, я и так знаю, — перебил меня Борис Борисович.

— Ну расскажите, наконец!

— Не могу, — сокрушенно покачал головой Борис Борисович. — Потому что, Лена, в человеческом языке нет слов, которые бы могли это передать. Ощущение насыщенности знаниями приходило постепенно, через какие-то проблески в детстве, потом в молодости... Потом к этому меня привело изучение разных религий. Я чуть-чуть знаком с православием и католичеством, буддизмом, даосизмом и индуизмом.

— И тем не менее вас многие считают главным буддистом России.

— Буддизм — еще один ярлык. Многим людям уютнее в школьной или военной форме, а мне все жмет. Пока я просто человек, в большей или меньшей степени. Мне повезло, я рано прочитал «Даодэцзин». Мне подсунули эту книгу, когда мне было пятнадцать лет, и с тех пор я начал серьезно задумываться над всем, что в ней описано.

— Неужели, занимаясь столько лет изучением религий, вы не встретили человека, которого могли бы называть своим гуру?

— В разных религиях я встречал людей, которые далеко ушли по Пути. Неважно, православный это священник или тибетский лама — они говорят об одном и том же разными словами. Зачастую я обращаюсь к ним, чтобы разрешить конкретные жизненные ситуации. Есть монастыри, где нас все знают и мы всех знаем. Но отдавать свою судьбу в руки другого человека — зачем? У меня пока своя голова на плечах.

— То есть в отсутствии духовных лидеров нет ничего страшного и мы пока в пропасть бездуховности не движемся?

Борис Борисович докурил последнюю сигарету и мудро улыбнулся:

— Я вам открою одну тайну. Ничто никуда не движется. Мы просто живем. Происходит одна и та же драма, смысл которой сводится к тому, что каждому человеческому существу дается шанс достичь освобождения от всей ерунды, которой мы сами себя окружаем. Единственное, Лена, что заслуживает внимания, вы уж мне поверьте, это свобода, — сказал Борис Борисович.

И в ту же ночь уехал на концерт в Новосибирск.

Лена КУДРЯВЦЕВА