Или наоборот?
ЛИЦО ПАРИЖА С КРАСНОЯРСКИМ ПМЖ,
Получается, окажись у меня к августу нужная сумма на отпуск — и эта история с иллюстрациями, по крайней мере сейчас, не была бы рассказана.
Дело в том, что я принадлежу к самым что ни на есть безродным космополитам, которые, устав от бренных трудов, только и вожделеют, чтоб хоть на недельку бросить любимую родину на произвол судьбы, ну просто-напросто о ней позабыть в каком-нибудь далеком южно-западном раю. Требуемым деньгам из года в год именно накануне отпуска, конечно, находится внезапное применение. Идея приобретает характер маниакальности. Жаждущие отдохновения нервы еще более взвинчиваются...
Однако худа без добра, как известно, не бывает. В мучительных поисках выхода пришел я нынче к мысли, многими земляками давно открытой: если матобеспечение райского далека невозможно, не попытать ли халявного счастья где-нибудь рядышком? Соседи по подъезду давно уже в сказочных красках расписывали местечко с многообещающим названием Боровое. Полуброшенная база отдыха несуществующего лесничества, вовремя спасенная хорошим человеком, который сдает теперь внаем двухкомнатные уголки с верандами всего за две тысячи рублей на год.
Сел на закате в кораблик «Заря», удалился за час по Енисею на тринадцать км от красноярской пристани и... Господи!..
Никакого TV. Сосны. Чайки. Моторки. Хариусы. За вечерним туманом чуть наискосок строения противоположного берега, купола церквушки — знаменитая астафьевская Овсянка. Полувековая черемуха шелестит. Над банькой сторожа вовсе не тот городской дым, которого из-за сопок не видно, а сладкий, березовый...
Утром спускаюсь к реке, ложусь на горячие камни. Ни-ко-го!
Вдруг на скальном островке вижу девочку с мальчиком. Тихие такие. Красивые. Но главное — девочка-то знакомая, дочка городских моих, а теперь и загородных соседей, геофизиков Лены и Жени.
— Ты где сейчас, Оленька? — кричу.
— Учусь! — кричит. — В университете, в Нанси! Это под Страсбургом!..
Красота — вещь субъективная и потому относительная. Но на Оленьку Демидову из
76-й квартиры, должен вам заметить, в нашей одноподъездной высотке разве что дошколята не обращали внимания. При этом мне, например, вплоть до этой нашей неожиданной встречи так и не удавалось просечь, какого цвета ее потрясающие глаза. Встретишь, бывало, у полутемного, описанного отнюдь не литераторами лифта, попытаешься мимолетный взгляд бросить, но тут же и отведешь. А она неуловимым шажком лужицы перешагнет и — в свою взрослеющую жизнь...
Я знал, что учится Оленька в хорошей красноярской гимназии с усиленным английским, что пару лет назад успешно выдержала конкурсные экзамены в московском Французском культцентре и в числе пятнадцати способных российских сверстников на целый год уезжала по обмену в какую-то лотарингскую деревушку, откуда, владея уже двумя языками, вернулась. Последние года полтора мы с ней, живущей шестью этажами выше, не пересекались, так что мое теперешнее любопытство можно было понять.
— Во французской стороне, на чужой планете предстоит учиться мне в университете... — напеваю, усаживаясь за рубленый столик с пивком и местными копчеными рыбками. — Дороговатое небось удовольствие?
— Учеба бесплатная, на еду, страховку, квартиру, библиотеку деньги, конечно, нужны.
— Как отец молодого геолога, догадывающийся о «баснословных» доходах наших разведчиков недр, сочувствую твоим предкам.
— Не-е, я сразу решила: зарабатывать буду сама. Уроки русского, уход за детьми — объявлений хватает.
— И взяли?
— Ага. Только в другую немножко сферу. Бельгийское одно агентство, довольно известное, Vision называется, предлагало свои фотографии прислать для просмотра, ну я и отправила.
— Та-ак!..
— Вскоре скаут позвонил — тот, кто ищет новые лица. Встретились в Париже. Парочка пробных «полароидов», тестовые съемки, миллион кастингов всяких (не для дефиле, а для журналов, им кожа моя понравилась почему-то, никак не верили, что без макияжа)... Ну вот...
— Хочешь сказать, что скоро мы тебя на крутой обложке сможем увидеть?
— В общем, уже...
— Что ж за издание? Черкни-ка, если не секрет...
— Не секрет. — И она, быстренько нацарапав что-то в моем блокноте, принялась весело, по-детски играть со всеобщим местным любимцем дворнягой Чарликом, который как раз зашел погостить.
Я потянулся за пивом, глянул в блокнот и про пиво забыл: Allegra (Германия), Week-end Knacks (Бельгия), Ryoko Tsushin (Япония), Cosmopolitan (Италия), Wallpaper (Англия), Ahead (Австрия), французские BIBA и Claim...
— Слушай! Это же... Мама-то как? Ведь там пристают?!
— Ну что вы! Визажисты, стилисты, парикмахеры — они же почти все голубые. Фотографы вообще очень деликатные люди, особенно женщины, достаточно известные на Западе Мари Рози из Штатов, француженка Изабель Бонжан — мы с ней работали для приложения к Vogue... Но маме я действительно не сразу открылась, две ночи писала толстенное письмо. Да и однокурсники ужасно удивились, узнав обо всем, лишь когда фирма Monoprix (это целая сеть магазинов) запустила летом рекламу биопродуктов. Весь Париж был заклеен афишами, на которых среди цветов и зелени я — с газонокосилкой. Так смешно! Волосы мне соорудили до колен, зелень, цветы, тоже искусственные, «посадили» на заснеженном асфальте. Снимали-то в январе! А самая первая съемка: Нормандия, 9 градусов, ветер с Ла-Манша кошмарный, а я-я... сижу-у, лежу-у... в купальничке, на ракушках!..
И Оленька весело-весело стала рассказывать. Про новинку от Lancaster, к примеру, которая, прежде чем сделаться самым продвинутым на европейском рынке кремом, была представлена на ее лице... обыкновенным глицерином, сладким до дури, а глаза разъедающим. И про другие супермодные косметические штуковины, точнее, про эффектные их «заменители» в виде такого снежного желе или рыбьей чешуи, которыми по нескольку дней заштукатурена была ее не знавшая макияжа кожа. И про первые тысячи заработанных франков, и про налоги с них, исправно поступившие, между прочим, не только во французский, но и в наш с вами коллективный карман...
Во всех этих трогательных и прочих подробностях из мира восходящей модельной звездочки меня, однако, более всего поразило абсолютно спокойное, ироничное даже, отношение к этому самому миру. То, о чем другие грезят во снах и наяву, для Оленьки Демидовой просто временный заработок. Вы только представьте ее, валящуюся с ног после ежедневных полусуточных съемок в Японии, с учебником по бухучету, или коммерческому праву, или «Русской цивилизации» в руках (через месяц она сдаст сессию на отлично), — и все станет ясно. Недавно наткнулась на книжку по геофизике, конечно же ненавистной благодаря семейной профессии, — и зачиталась. Собирается в Страсбурге поступить на спецкурсы синхронного перевода: «Очень хочется с мамой работать».
Оленькиному другу Ване Смольянову (они с гимназии вместе) такая ее незацикленность на глянцевом блеске, похоже, только на руку. Ваня парень серьезный. Спец по информатизации социальных систем. Экстерном щелкает семестры в Красноярском политехе, одновременно зачислен на факультет социологии в Московской высшей школе экономики и на «международный бизнес» в университете Гааги. Последняя к Страсбургу поближе, она, скорее всего, и победит в неслабом его выборе. Впрочем, какая, в сущности, разница, где они будут учиться, работать, жить? Сама возможность выбора — вот ключевое приобретение их поколения.
Они свободны от наших рефлексий. Они так весело и легко восходят к своему олимпу — словно перешагивают через лужицы в лифте. При этом попробуйте их запугать пахотой. И уж тем более упрекнуть в любезном мне космополитизме. Да в какой бы части света ни приобрели они свое счастье, при первой же возможности прикатят они из дымных парижей к дымку, чайкам, лодочной перекличке и соснам Борового. Туда, откуда, извините, несмотря ни на что, начинается родина.
Обретения обретениями, наследственность наследственностью.
Золик МИЛЬМАН, собкор «Огонька»
Красноярск