ДЕНЕЖНЫЙ ГОМУНКУЛУС

В новогоднюю ночь Европа разом утратит изрядную часть своей национальной культуры, материализованной в денежных знаках.

ДЕНЕЖНЫЙ ГОМУНКУЛУС

Исторические валюты — марки, франки, лиры, песеты, гульдены — отойдут по ведомству нумизматики, а их заменит конструкт с искусственным названием «евро». Название, конечно, малоудачное. Первоначальный вариант, рассматривавшийся в конце 80-х годов был гораздо лучше. «Экю» (аббревиатура от european currency unit) — это вроде бы и корректно, и в то же время исторично. Что-то из «Трех мушкетеров». Хотя, возможно, слишком французское звучание аббревиатуры не очень нравилось немцам — главным организаторам и вдохновителям всей затеи. Впрочем, экю похоронили не бундесбюргеры, а знаменитый филантроп Джордж Сорос. В сентябре 1992 года он так хорошо наспекулировал на ряде европейских валют, что валютная система совершенно расстроилась и долго всем было не до экю. А там и евро подоспел.

Тем не менее полное пренебрежение к истории огорчает. Пусть на роль европейской валюты не годятся флорины (решат, что это интрига голландцев, у которых гульден по-другому так и называется — florijn), пусть не годятся цехины (о такой фонетический состав иной европеец или язык сломает, или переиначит до неузнаваемости), а равно и талеры (во-первых, немецкая интрига, во-вторых, главный конкурент евровалюты, т. е. доллар — это как раз и есть исковерканный талер). Но была же почтенная денежная единица — золотой византийский солид, в V — X веках обслуживавший денежные потребности всей одичавшей Западной Европы, за что был прозван «долларом Средневековья». Универсальность солида доходила до того, что возникшие на развалинах Римской империи новые независимые государства в своих законоуложениях (т. н. варварских правдах) разборки по понятиям оформляли исключительно в солидах — как нынешние братки делают это в баксах. Предвосхищая более позднее «за «козла» ответишь», братки франкского короля Хлодвига четко устанавливали: «§ 4. Если кто назовет другого волком, присуждается к уплате 3 солидов; § 5. Если кто назовет другого зайцем, присуждается к уплате 3 солидов». Ответ за «козла» оценивался достаточно скромно — в ту же цену, что хищение гуся или поросенка, тогда как женское достоинство стоило куда дороже — неосновательное именование свободной женщины блудницей стоило столько же, сколько оторвание носа у оппонента — целых 45 баксов, они же солиды. Название для новой валюты было бы идеальным — тут тебе и традиция (Карла Великого можно пристегнуть), тут и солидность, но, вероятно, мешает византийское происхождение валюты, ибо византийство на Западе не в моде.

Был, конечно, еще один вариант, самый честный. Если не лицемерить, а называть вещи своими именами, то объединение континентальной Европы под очевидной германской гегемонией есть не что иное, как восстановление «Священной Римской империи» германской нации. Первый рейх Карла Великого. Тогда и новую валюту, не мудрствуя лукаво, проще всего было бы назвать рейхсмаркой. В беседе с одним своим другом немцем (причем глубоко прогрессивным и даже «зеленым») я как-то поделился этой идеей, чем вызвал у собеседника смешанные чувства: с одной стороны, слово «рейх» вроде как неприличное, с другой стороны, по сути, и возразить-то нечего, а для немецкого патриотизма только лестно.

Однако как назвали, так назвали — и теперь остается наблюдать за пертурбациями приближающейся денежной реформы. В России это мероприятие традиционно воспринимается как стихийное бедствие неодолимой силы, ибо наши денежные реформы в смысле отъема денег у населения были самыми реформаторскими в мире (даже вполне вегетарианская десятикратная деноминация, произведенная Хрущевым в 1961 г., ожидалась со страхом и ужасом), но и в принципе денежная реформа, т. е. вывод из обращения одних дензнаков и введение новых, всегда означает множество неудобств.

Всякий обмен денег — это еще и засветка скрытых доходов. Даже если не требовать от человека, пришедшего в банк менять чемодан старых денег на новые, документов, подтверждающих их законное происхождение, ничто не мешает взять чемодановладельца на заметку и доложить куда надо. Между тем по мере приближения часа «Ч» вдруг выяснилось, что обычай хранить деньги в кубышке бывает присущ не только представителям патриархальных обществ. В постиндустриальной Европе, где, казалось бы, все манипулируют исключительно банковскими счетами и пластиковыми карточками, а крупными суммами наличности оперирует исключительно русская мафия, кубышки, оказывается, тоже в большом ходу, и их владельцы находятся теперь в сильной тревоге. Попутно не слишком ясно, что делать с дейчмарковой массой, обслуживающей денежный оборот целого ряда восточноевропейских стран — тех же государств, возникших после распада Югославии. Оттуда точно с чемоданами придется ехать.

Про всплеск фальшивомонетничества и говорить нечего. Новые фантики — они и есть новые фантики, и покуда публика к ним привыкнет и начнет распознавать, держатели частных печатных станков могут провернуть золотые дела.

Но самое странное — никто до сих пор внятно не объяснил, как будет действовать вся индустрия автоматов. Денежная неразбериха всегда больно бьет по торговой механике. Наши автоматы с газировкой, телефоны-автоматы и разменники в метро в ходе инфляции тут же приказали долго жить. Но торговая автоматизированность нашего быта совершенно ничтожна по сравнению с Европой. Есть, конечно, нации, недостаточно способные к точной механике (итальянцы, например, чьи торговые автоматы способны довести до слез даже и человека с чрезвычайно крепкой нервной системой), а равно нации, по причине приверженности к социализму искусственно сохраняющие рабочие места там, где вместо человека, выдающего билетики, мог быть железный автомат, но, кроме природных раздолбаев и идейных социалистов, есть и представители сумрачного германского гения, являющиеся прирожденными механиками. Весь городской общественный транспорт Германии, а равно и пригородное (до 50 км) железнодорожное сообщение — это исключительно автоматы, т. е. здоровенные металлические гробы с несметным количеством опций и кнопок. Чтобы перевести «гробы» с марок на евро, уже требуются изрядные усилия, а что делать в переходный период, когда одновременно будут иметь хождение и старые и новые деньги, совсем непонятно. А ведь, кроме билетопечатающих автоматов, есть еще «гробы» с прохладительными напитками, автоматические камеры хранения, табачные автоматы etc., рискующие теперь превратиться в весьма многочисленный вторчермет. Какие-то перестройка и ускорение всей этой бесчисленной машинерии в конце концов, конечно, произойдут, но переходного удобства они нимало не прибавят.

Перестройка цен на мелкую розницу, скорее всего, тоже будет раздражать. Психология и продавца и покупателя такова, что им как-то понятнее круглые цифры — 2 марки, 1500 лир, 10 франков. Поскольку вкруглую никакая из нынешних валют в евро не переводится, из нынешних круглых цифр получится какая-то бяка с дробями, которая затем будет округляться — и вряд ли к выгоде покупателя. После хрущевской деноминации трудящиеся очень обижались, что звонок из телефона-автомата, прежде стоивший 15 копеек, стал стоить не полторы (полукопеек Хрущев не вводил), а две копейки.

При всей усиленной пропаганде начинания с евро создается впечатление, что фактор присущего человеку денежного консерватизма всерьез в расчет не принимался. При всей простоте хрущевской деноминации еще десять и более лет граждане, по привычке умножая на десять, говорили: «Это в старых деньгах будет столько-то». Привычка мыслить в традиционных денежных единицах очень въедлива. Теоретически рассуждая, большой проблемы тут нет. Перевод привычных денег в евро — невеликая арифметическая хитрость. Однако и изучение иностранного языка — тоже невеликая лингвистическая хитрость, неодолимых препятствий тут нет, однако отсутствие того автоматизма, который присущ говорению на родном языке, всегда сковывает и рождает дискомфорт. Европейцы, которые на Новый год враз станут в денежном отношении безъязыкими, тоже будут чувствовать себя некомфортабельно.

Наконец, жалко невосполнимых потерь. Исторически сложившаяся денежная система — это еще и культура, и история, и фольклор, и пословицы. Пертурбации российских денег уже привели к утрате гривенника, двугривенного, пятака, пятиалтынного, четвертного, червонца. Как-то держится только полтинник, т. е. 50 руб., да по инерции — копейка. Со скорым выводом ее из оборота забудут и о ней, и выражение «Копейка рубль бережет» будет столь же маловразумительным, как и «Не было ни гроша, да вдруг алтын» — кто помнит, сколько это будет? Но Россия прошла через смену общественного строя и гиперинфляцию, тут уж кожу сняли — не по шерсти тужить, а наши соседи лишатся привычных пфеннига, гульдена, лиры как бы на ровном месте — враз и одномоментно. Англичане, лишившиеся в 1971 году шиллинга, кроны, гинеи, соверена, сейчас уже не помнят, что это такое.

Очевидно, в налично-денежном обращении есть какая-то мистика государства, культурное переживание, восходящее к тем эпохам, когда на монете чеканился профиль державного суверена. Не случайно самые крепкие и чтимые валюты наиболее консервативны и в дизайне, и в покупюрном составе. Формально гульден ничуть не хуже марки, но нидерландские бумажки с пчелками и цветочками не могут вызвать к себе серьезного отношения. Фантик, он и есть фантик. Рубль уже несколько лет держится довольно прилично, но странный географический дизайн «по просторам родины чудесной» и без каких бы то ни было портретов так и не позволяет относиться к нему с должным почтением. В 1992 г. журнал «Столица» опубликовал некоторую вариацию на тему кабаковских антиутопий, где жизнь в Москве изображена в виде абсолютно ичкерийского гуляй-поля, но герой, не забывая, конечно, и про доллары, оперирует «ломоносовыми», «пушкиными» и «менделеевыми», т. е. рублевыми купюрами с соответствующими портретами. Всей мрачной фантазии автора не хватило на то, чтобы придумать нынешний рублевый дизайн. Вышло же все наоборот. Антиутопия, благодарение Богу, не состоялась, зато нормальных денег с Пушкиным и Ломоносовым не дождаться.

Для евро также избрана безлюдная вариация на тему рублевого дизайна — только у нас публичные здания изображаются целиком, а у них в виде отдельных деталей: окон, арок, порталов etc. А для полного счастья арки и порталы решено печатать на максимально тонкой бумаге. Евро — самые тонкие деньги из всех существующих. До сих пор первенство по тонкости держали французские франки, что (в сочетании с аляповатым дизайном) придавало им совершенное сходство с портвейновыми этикетками. Дизайнеры Евробанка пошли по пути новизны, скрестив лучшие достижения ЦБ РФ и Banque Nationale de France. Что не вселяет большой уверенности в успешном завершении трудных родов евровалюты. Все-таки традиция — душа держав, деньги — материализованное воплощение этой традиции, а евро — гомункулус.

Впрочем, не будем загадывать, а подождем результатов этого искусственного осеменения. Что-то будет со «Священной Римской импе-рией» и ее рейхсмаркой?

Максим СОКОЛОВ