ЗАСТАВА НЕ СПИТ

За целый год на этой заставе поймали шестерых афганцев и одного кота. Застава находится на финской границе

ЗАСТАВА НЕ СПИТ

...Из Выборга до границы добирались больше часа. Застава встретила коровьим мычанием, собачьим лаем и дежурным сержантом-крепышом, который смотрел на нас, журналистов, как на марсиан, прилетевших к землянам с гуманитарной помощью, и улыбался так, что уголки губ сходились где-то на бритом затылке. Он раздвинул опутанные колючкой ворота, пропуская наш уазик на территорию заставы. Навстречу со ступенек казармы с грохотом скатился молодцеватый лейтенант в большой, как аэродром, зеленой фуражке и горных ботинках. Лицо его светилось от удовольствия. Это был заместитель командира заставы Сергей Анатольевич Обухов — Толич.

После завтрака Толич устроил нам маленькую экскурсию по заставе. Она уместилась в бывшей финской двухэтажной школе. Здесь разместились штаб, оружейка, казарма, кухня и ленкомната. В подвале — холодильник, погреб, «качалка». На втором этаже — мастерские, комната дежурного. Белые пограничные тулупы и выстроенные под ними валенки говорили о полной готовности заставы к зиме.

Перед казармой — плац, спортгородок, дома офицерского состава. Через дорогу — вольеры с собаками, гараж, хрюкающее и чавкающее подсобное хозяйство. И кругом лес. Дышалось легко и привольно. Воздух был настолько свежим, что от него кружилась голова. Поднялись на вышку, посмотрели на страну Финляндию. До нее оказалось рукой подать. Как на картинке, были видны крыши домов и механические боксы ближайшего финского хутора.

НАРУШИТЕЛИ

После встречи углубились в приграничный, «запретный» лес. «Чужим» здесь ходить было не положено. А вот «своих» — кабанов, лосей и медведей — развелось видимо-невидимо. Недавно появилась даже росомаха. Она, как летучий голландец, кочует от одной заставы к другой, и ее появление считается не очень хорошим признаком. Ночью мы слышали ее плач, очень напоминающий плач обиженного ребенка. От этих позывных погранцы, как один, нервно закурили. «Свои» чаще всего и выступают в роли нарушителей. Охотников на них нет, вот они и плодятся и резвятся на приграничной территории. Любимое развлечение лосей — почесаться о колючую проволоку «системы». По закону подлости делают они это в основном ночью. «Система», разумеется, срабатывает. Поднятый в ружье наряд с собакой пулей летит к месту лосиного чеса. Услышав топот, сохатый трусливо уносит ноги. Пограничники оценивают ситуацию, снимают с проволоки волокна лосиной шерсти и, матерясь, устало возвращаются в казарму. Иногда лоси выходят прямо на наряд. Выломится такой «блуждающий форвард» из чащи и уставится на солдат как баран на новые ворота, мерно двигая челюстями. Спугнешь его — обратно в чащу ломится, с хрустом сметая все на своем пути.

Больше всего сохатые терзают погранцов в период весеннего гона. Если вожделенная самка по другую сторону границы окажется, лось прет на «систему», как камикадзе на вражеский танк. Солдаты не раз наблюдали, как окровавленный, опутанный проволокой самец оголтело рвался к своей пассии, мирно жующей кору на сопредельной территории. Сама «система» после любовного прорыва выглядела так, будто через нее «Кировец» проехал.

Одно время крутился возле заставы медведь-нарушитель. Он завалил на финской территории лося, расчленил его и все норовил перетащить мясо по кускам на родную российскую землю. Делал это весьма оригинально. Подойдет к колючке, раздвинет проволоку задом и, суча лапами, пробует протиснуться сквозь нее. Сначала одну лапу перебросит, потом другую, потом сам, извиваясь, пролезает... Через несколько минут после «прорыва» из тумана возникал наряд с собакой. Косолапый улепетывал. Но мясо из пасти не выпускал. А через пару часов опять совал свой зад в проволочные заграждения уже в другом месте. Так он в течение недели раз тридцать в «систему» задом тыкался. Погранцы по ночам метались, как заполошные. Хотели пристрелить косолапого — командир запретил. «Это не медведь, это козел!» — бросил в бессильной злобе один из сержантов, наблюдая из леса, как медведь в очередной раз штурмует задом государственную границу.

ГРАНИЦА ДЛИНОЙ В ТРИ СТОЛЕТИЯ

Командир заставы капитан Завражнов — пограничник в четвертом поколении.

Прадед его охранял границу в конце позапрошлого века. Отец и дед стерегли в веке двадцатом. У командира сохранилась фотография деда: плечистый казачина в бурке, косматой папахе и черкеске с газырями. Он занимался оперативно-разведывательной деятельностью — делал вылазки в незамиренные горские аулы. Отец охранял морские рубежи в Крыму и Прибалтике. Завражнов-младший стал командиром заставы на стыке тысячелетий. Так что граница в семье Завражновых растянулась на три века и два тысячелетия.

Устав обращаться к командиру при солдатах по имени-отчеству, мы прозвали его Сэнсаем (сократив Сергей Саныч и скрестив его с сэнсэем). У нас есть устойчивое подозрение, что второе имя прикипит к командиру надолго — солдатам оно пришлось по душе. Сэнсай — типичный образец думающего военного, не самодура. При разговоре с подчиненными практически никогда не повышает голоса. Складывается впечатление, что его невозможно вывести из равновесия. Наверное, на границе и нужно быть таким.

Командир лично выезжает на каждое срабатывание «системы». Иногда по три-четыре раза за ночь. Выдвигаться к месту «сработки» приходится как на «шишиге» (так пограничники величают «ГАЗ-66»), так и на своих двоих.

Сначала капитан посылает тревожную группу с собакой. Пока те бегут, отдает необходимые распоряжения по заставе, а потом догоняет группу. И, по его словам, «напрягает» солдат, чтобы бежали еще быстрее. В результате после пяти лет службы ноги у капитана стали, как тумбы, а легкие при беге хлопают, как кузнечные мехи.

За неделю до нашего приезда застава Сэнсая мерялась силами с соседями. Последним этапом состязаний было подтягивание. Шли очко в очко. Напоследок соседи извлекли из рукава козырного туза — выставили перворазрядника по гимнастике. Тот подтянулся тридцать восемь раз. Застава замерла. Надо было выигрывать. И тогда к турнику подошел Сэнсай. Скинул китель, поиграл мышцами, пружинисто подпрыгнул и повис на турнике. Не переводя дыхания, сорок раз коснулся подбородком перекладины. Повисла пауза, которую взорвали ликующие вопли бойцов. Враг был разгромлен. Призовой торт отвоеван в честном бою. Сэнсай, потирая плечи, сдержанно улыбался. Через пару дней руки онемели — выяснилось, что он растянул сухожилия. Но необходимый эффект был достигнут: бойцы стали смотреть на командира несколько по-иному.

У Сэнсая парадоксальный склад ума и сильно развитая интуиция. Психологические этюды, которые он шлифует на подчиненных, оправданны и имеют определенный эффект. Как-то за драку в казарме он командировал рядового Бояринова на гарнизонную гауптвахту на девять суток. «До отряда пойдешь пешком — накладно ради такого дела бензин тратить», — сказал как отрезал.

Бояринов потопал к соседям за двадцать с лишним верст. А Сэнсай через час позвонил на соседнюю заставу: «К вам придет боец с запиской — заверните его обратно. Он мне на заставе нужен. Только обратно пусть тоже на своих двоих топает...»

...Бояринов вернулся на заставу глубоко за полночь. Молча разделся и рухнул в постель. За оставшийся год службы он не заработал ни одного взыскания.

Сэнсай — сторонник разумных компромиссов между офицером и солдатами. За службу трясет солдат «по-черному», но не считает зазорным идти на определенные уступки личному составу. В здании казармы, например, разрешил солдатам ходить в тапочках или шлепанцах. Те, кто служил, поймут, как это облегчает жизнь дневальным.

При нас солдаты попросили у командира разрешения посмотреть фильм после отбоя. Сэнсай, на минуту задумавшись, согласился. Но предупредил: «Если завтра кто-нибудь службу будет тащить абы как, до самого дембеля будете спать по расписанию...» Солдаты закивали. Когда пошли заключительные титры фильма, пограничники, как зайцы, сыпанули по кроватям.

Граница никогда не была скупой на сюрпризы. На второй день командировки капитан заглянул в нашу конуру: «Пойдем бойца свежевать!» Оказалось, сержанта Сальникова в дозоре цапнула за палец змея. Сэнсай как заправский хирург разогрел на огне скальпель, ловко сделал пострадавшему вскрытие и минут двадцать высасывал яд из его пальца. К концу сеанса бледный Сальников тихо завалился в обморок. Сэнсай подхватил его на лету, донес до постели. Через пятнадцать минут «шишига» с солдатом на борту летела в сторону Выборга... «Это мое третье ЧП на заставе», — выдохнул Сэнсай, дрожащими руками выковыривая сигарету из пачки.

Первый инцидент случился на прошлом месте службы — Чудь-озере. Там местные охотнички имели обыкновение расстреливать во время уикендов пустые бутылки. С бутылок, естественно, все только начиналось. Через час пальба стояла такая, будто в лесу полк вел полнокровные боевые действия. Первое серьезное предупреждение пограничников ночные «шоумены» пропустили мимо ушей. И после очередной канонады в пограничной зоне терпение — тогда еще старлея — Завражнова лопнуло, как натянутая тетива. «Я закипал всю ночь, — вспоминает Сэнсай. — А утром был вооружен, озлоблен и очень опасен».

Взяв с собой четырех вооруженных бойцов (одного для убедительности снабдил пулеметом), он нанес визит участникам ночного шоу. К обеду пограничный уазик, по самую крышу груженный конфискованными «тулками», «зауерами» и «ижевками», въехал на территорию заставы.

А вечером уныло подтянулись парламентеры. Завражнов для начала три часа помариновал их перед воротами. Когда нужный эффект был достигнут, впустил охотников в канцелярию. С тех пор ночную тишину на берегах Чудь-озера взрывали только соловьиные трели.

Второе ЧП случилось уже под Выборгом. Вновь прибывший на заставу прапорщик-узбек (со скрытыми, как потом выяснилось, садистскими наклонностями) стал втихаря метелить подчиненных. Называлось все это демонстрацией приемов рукопашного боя. Сэнсай, прознав про это, сразу изъявил желание взять несколько уроков. В процессе обучения несколько раз «случайно» приложил «учителя». Прапорщик все понял. Обиделся, замкнулся, вообще перестал службу тащить. Пришлось убирать с заставы горе-рукопашника от греха подальше.

Свою жену Елену (мы ее прозвали Царицей лесов) командир нашел на берегах Чудского озера, где он начинал охранять границу. Елена тогда еще царицей не была и несла культуру в широкие сельские массы в местном райцентре. На ее сердце претендовали сразу несколько человек из погранотряда. Ребята были все серьезные, и звезд на погонах у них в ту пору было поболее, чем у безусого старлея. Но, видно, у него они горели ярче.

В течение двух месяцев Сэнсай после службы, по ночам, навещал свою избранницу. Двенадцать километров от заставы до райцентра пробегал за час. Утром возвращался на заставу. Днем урывками отсыпался, а вечером снова отправлялся «в ночное». За два месяца лейтенантские ботинки накрутили около тыщи верст. В конце концов сердце царицы дрогнуло. И лейтенантские звезды сплели свадебный венок над головами влюбленных.

АФГАНСКИЙ «ХОП-ХОП»

Нарушителей на границе зовут гадами. «Если ты поймал гада, значит, не зря Родине служил, — говорит Сэнсай. — Если упустил, считай, не служил эти два года...»

В Выборге ему пришлось «вязать» гадов только один раз — осенью прошлого года. Шестеро афганцев решили найти свою птицу счастья в Финляндии. Ночью подошли к проволоке, стали копать. Наткнулись на противоподкоп. Начали рыхлить в другом месте. То же самое. Больше подземный ход рыть не рискнули — на это ушел бы не один день. Стали перекусывать проволоку. За этим занятием и застали их вынырнувшие из леса пограничники. Брал их лично Завражнов с тревожной группой. Афганцы, используя численное преимущество, пробовали оказать сопротивление. Пришлось стрелять и драться.

— Наши ребята, как только узнали о прорыве, сразу — хоп-хоп — собрались, стали мужественными и немногословными, — вспоминает Царица лесов.

За афганский «хоп-хоп» командир заставы был награжден боевой медалью «За отличие в охране государственной границы».

СПЕЦИФИКА ГРАНИЦЫ

Служба пограничника расписана таким образом, что вместе и в полном составе личный состав практически не собирается никогда. У пограничников огромное количество нарядов — дозор, секрет, вышка, проверка тылов... Служба идет днем и ночью. В течение суток пограничник и на вышку сходит, и вдоль «системы» (это от десяти до двадцати пяти километров) несколько раз пройдет, и в «секрете» посидит, и тылы проверит... В казарме солдат только отсыпается, когда вернется из очередного наряда.

Культивировать на заставе «дедовщину» сложно чисто технически. В казарме устраивать разборки невозможно — она находится в двух шагах от канцелярии, и любой шум сразу будет услышан офицером. При нас, когда в казарме Сальников попробовал «воспламенить» повара Денисюка, Сэнсай нажал на кнопку громкой связи и, не поднимаясь с командирского кресла, доходчиво объяснил сержанту, как он не прав и чем это чревато. Через минуту красный как рак Сальников вылетел из казармы и пошел в беседку — обкурить «штормовое предупреждение».

— На границе, как на маленьком корабле, — просвещал нас Сэнсай. — Стоит с кем-нибудь поскандалить — вообще общаться будет не с кем. Понимание этого приходит довольно быстро, и солдаты поневоле начинают искать ключик к сердцу напарника.

КОРМЕЖКА

Сказать, что на заставе кормят, как в ресторане «Арго», — преувеличение. Но, по нашим понятиям, кормежка сносная. Нас в свое время кормили значительно хуже. Здесь же мы переедали практически каждый день. В результате организмы просто восстали против такого количества загоняемой в него пищи, и мы устроили разгрузочные дни — оставили себя без обеда и ужина. Пару месяцев такого режима, и мы бы уподобились бойцу Востротину, который призывался с дефицитом веса в десять килограммов, а на заставе отъелся так, что под его щеки, по меткому выражению Сэнсая, пора было уже все дверные косяки расширять.

КАЗУС ЗАВРАЖНОВА

Самое сильное потрясение в своей жизни Сэнсай тоже испытал на границе. Случилось это под Новый год. Застава решила к празднику забить кабанчика из подсобного хозяйства. Но восьмипудовый хряк бросился на убийц с яростью обреченного. Еле ноги унесли. Больше желающих идти на кабана с ножами среди личного состава не нашлось.

— Значит, так, — изрек Сэнсай после общего замешательства. — Стрельников, возьмешь в оружейке взрывпакет. Подкрадешься к сараю и бросишь пакет в окошко хряку под ноги. Демидов, распахнешь дверь и тут же отпрыгнешь в сторону. Я буду ждать свинтуса на выходе с «макаром»...

Сказано — сделано. Стрельников с мстительным удовольствием швыряет взрывпакет под ноги жертве. Взрыв, пламя, осколки... Демидов рывком распахивает дверь и падает за изгородь. Хряк с визгом вылетает из подхоза. Сэнсай бьет его из «макара» точно между глаз. Свин всхрюкивает, стремительно разворачивается и опять скрывается в амбаре. Повисает недоуменная пауза. В этот момент возбужденный кабан снова возникает в дверном проеме и шаровой молнией летит на капитана. Сэнсай засаживает ему в лоб вторую пулю. Кабан опять делает разворот на сто восемьдесят и пулей летит в сарай. Капитана пробивает холодный пот (что за черт, ведь еще в училище был лучшим стрелком курса...). А его из сарая уже снова атакует живая торпеда с пятачком.

Выстрел. Кабан, крутнувшись, и на этот раз улепетывает в сарай. Когда живучий хряк в четвертый раз пытается торпедировать капитана, снова получает пулю в то же место. И опять исчезает в подхозе! Сэнсая бьет крупная дрожь, разум отказывается осмысливать происходящее...

В конце концов выяснилось, что в тот роковой день капитан перебил все свинское поголовье заставы. Ошалевшие от взрыва свиньи одна за другой вылетали из сарая и нарывались на капитанскую пулю. А умирать убегали в сарай. Зато сам капитан лишний раз подтвердил свою репутацию «лучшего стрелка в Шервудском лесу».

ПОГОНЯ

А собаками нас травили по собственной инициативе. Сэнсай после обеда на разводе дал команду инструктору службы собак «обкатать» Дика, и мы изъявили желание побывать в шкуре нарушителя. Сэнсай не возражал.

Мы бежали с заставы, как заключенные из тюрьмы «Аль-катрас», за которыми гналась собака Баскервилей. За спиной оставались ели, березы, какие-то кустарники, сгоревший остов какой-то легковой машины... Собаку по нашим следам должны были пустить спустя полчаса, и нам надо было углубиться в лес как можно дальше от заставы.

По дороге вожатый собак, наш коллега по нарушению ефрейтор Береговой «потерял» свою пограничную панаму. Так сказал Сэнсай. Спрятаться решили под мощной кроной ели. Залезли под ветки, как в шалаш, и затаились. Прошло пять минут, десять, пятнадцать, двадцать...

— Настоящая пограничная собака способна взять след восьмичасовой давности, — просвещал Береговой. — Вообще гражданский след пес возьмет лучше, чем армейский. От солдата ведь кирзой за версту несет...

...Овчарка, отфыркиваясь, с шумом вынырнула из кустарника. Сделав круг почета вокруг ели (точно так же, как вокруг нее кружили мы с Береговым), она забежала в наш шалаш. А через несколько секунд из кустов вывалился запыхавшийся инструктор. Как только он увидел, что собака взяла нарушителей, физиономия его засияла от удовольствия, как начищенный пятак.

— А сначала она было сбилась со следа, — рассказывал он, когда мы возвращались домой. — В сторону подхоза пошла. Потом поняла, что ошиблась, и снова взяла след.

А еще мы ходили с пограничниками в дозор вдоль «системы». Подняли нас в четыре утра, и мы с нарядом отправились охранять государственную границу. Внимательно изучали проволоку, исследовали контрольно-следовую полосу.

Сходив в течение суток два раза на проверку «системы», мы с непривычки устали так, будто марафон отбегали.

— А у нас вся служба такая, — широко улыбнулся Сальников, когда мы пересеклись с ним в столовой. — Иногда вдоль границы по двадцать-тридцать километров наматывать приходится. Это не считая тревожных выездов...

НАРУШИТЕЛЬ ЧУХ И МУРКА-ПОГРАНИЧНИЦА

На заставу с финской территории регулярно проникает один нарушитель. Он маленького роста, радикально черного цвета, ступает мягко и неслышно, ночью видит лучше, чем днем, обладает роскошными усами и пушистым хвостом. Пограничники прозвали его Чух (производное от «чухонец» — так в Выборге зовут финнов). У кота Чуха на территории заставы есть свой интерес. Здесь проживает его любимая и ненаглядная подружка — Мурка-пограничница. Ради свидания с роковой красоткой палевого цвета Чух несколько раз в неделю нарушает государственную границу и неслышно вторгается на территорию сопредельного государства. Он, наверное, единственный нарушитель, к которому пограничники относятся лояльно и с пониманием — как мужики к мужику.

Поздно вечером, когда мы с Сэнсаем и Толичем сидели у костра возле беседки, толкуя про жизнь, Чух тенью вынырнул из кустов и, неслышно ступая, приблизился к Мурке, которая разлеглась по другую сторону беседки.

Пограничница своим женским нутром почувствовала присутствие любимого на расстоянии вытянутого хвоста. Оторвав морду от земли, она капризно мяукнула и призывно стегнула хвостом о землю. Чух заколдобился. Чувствовалось, что внутри нарушителя страсти вскипели нешуточные. Мурка не спеша оторвалась от земли, потерлась мордой о Чуха (показалось, что в этот момент наэлектризованный кот заискрился, как бенгальский огонь) и походкой опытной фотомодели направилась в сторону ближайшего перелеска. Напрягшийся Чух потрусил следом.

— Опять пошли свадьбу играть, — заметил Сэнсай, прикуривая сигарету от головешки. — Значит, вскорости жди потомства...

С помощью Чуха Мурка уже раз семь стала матерью-героиней. А сам он, как говорят на заставе, «отцом-героином».

Наутро мы покидали заставу. В ожидании «шишиги» сидели на крыльце и с легкой грустью наблюдали, как Сэнсай на плацу перед строем зачитывает наряды на службу. Прощайте, Сэнсай, Чух, Мурка-пограничница, сторожевой пес Дик и ребята из Перова и Кунцева (на заставе служило много москвичей). Мир тесен, Земля круглая, граница полосатая... Авось еще встретимся.

Игорь МОИСЕЕВ, Георгий ЧЕБЫШЕВ