НА ТРАМВАЕ В КРЕМЛЬ

Cолдаты немецкого вермахта вышли победителями в многочисленных военных кампаниях, предпринятых в период с 1939-го по 1941 год, в том числе и в чрезвычайно рискованных.

НА ТРАМВАЕ В КРЕМЛЬ

В качестве примера я мог бы привести операцию по занятию норвежских портов, проведенную небольшим немецким экспедиционным корпусом на нескольких надводных кораблях и закончившуюся успешно, несмотря на жесткое сопротивление противника. Операция была задумана, чтобы опередить британцев, или томми, как мы их тогда называли, которые в апреле 1940 года сами хотели высадиться в Норвегии с тем, чтобы перекрыть Гитлеру дорогу в Атлантику, а также препятствовать проходу транспортных кораблей с рудой из Северной Швеции через норвежский Нарвик. Ставилась также и задача помочь Финляндии, на которую только что напал Сталин, бывший в то время союзником Гитлера. В Лондоне, кроме того, были еще всерьез обеспокоены вопросом независимости Балтийских государств.

Еще один пример: создание экспедиционного корпуса для боевых действий в районе Ливии, где британцы нанесли серьезное поражение итальянцам, после чего потеря Триполи стала реальной угрозой. В непривычных для себя условиях наш небольшой африканский корпус без каких-либо проблем отбросил британцев назад.

Или вот еще пример: в апреле 1941 года, спровоцировав в Белграде правительственный кризис, британские войска высаживаются в Греции, чтобы оттуда двинуться маршем на Югославию. Гитлеровский вермахт в течение нескольких недель совершает мощный бросок от реки Дравы — пограничной между австрийской землей Каринтия и Югославией — до Пелопоннеса, а парашютный десант, хотя и ценой очень больших потерь, уничтожает британский экспедиционный корпус на острове Крит.

На фоне подобных блестящих военных операций поход против Польши в 1939 году, равно как и захват Бельгии и Франции в мае 1940 года, заслуживает лишь косвенного упоминания.

Безупречная организация, высочайший уровень технической подготовленности и прежде всего мотивация — любовь к своему отечеству — на тот момент не знали себе равных.

Когда 22 июня 1941 года началось наступление против Советского Союза, многие из нас были озадачены, поскольку Сталин был нашим союзником, к тому же четко выполнявшим свои обязательства по поставкам, в том числе и военного значения. Если при российском царе и немецком кайзере наши страны воевали между собой, то теперь прежде всего прусские офицеры учили советских офицеров военной тактике, в то время как советское командование ничего не имело против того, чтобы их немецкие «учителя» испытывали бы на советских полигонах новые виды оружия и новую технику, производить которую Германии в соответствии с Версальским договором 1919 года (иначе как «версальский диктат» в Германии его никто не называл) было строго запрещено. Таким образом, в 20-е годы генералы танковых войск Гудериан и Хеппнер испытывали под Воронежем технику, которую Германия продемонстрировала миру в своих молниеносных войнах, начиная с 1939 года.

Итак, почему Гитлер напал на Сталина? Я говорю о Гитлере и Сталине, поскольку говорить о нападении немецкого народа на русский народ было бы абсолютно неправомерно. Дело в том, что русских и Россию в Германии практически не знали из-за ее удаленности, из-за конфессиональных различий. Однако дипломатические отношения между монаршими дворами Центральной Европы и Санкт-Петербургом начиная с 1815 года можно было бы даже назвать блестящими. В XIX столетии многие немецкие промышленники и инженеры искали и нашли свое счастье в бескрайних просторах огромной Российской империи. Русские искусство и литература наряду с русским фольклором пользовались заслуженной известностью.

К нам часто поступали известия, по большей части неофициальные, что в СССР при Ленине и Сталине творились ужасные вещи — голод с миллионами жертв, страшные эпидемии, уносившие бесчисленные человеческие жизни. Некоторые жалели «бедных русских», при этом направленность мысли была примерно следующей: сначала был царь-самодержец, а теперь вместо него «эти евреи» (Бухарин, Троцкий) и кавказцы (Сталин, Микоян) и т.д., как и прежде, притесняют русских. Другие обвиняли «еврея Карла Маркса», последователи которого, по большей части интеллектуалы, и у нас в Германии в 1919 году пытались своими лозунгами типа «Вся власть Советам» создать хаос, свергнув установившийся общественный порядок. Должно ли было это означать, что владельцы предприятий, администраторы, чиновники, архитекторы, адвокаты, врачи, инженеры, промышленники были все глупее, чем эти интеллектуалы, читай — борцы-революционеры? Если это коммунизм, то нам такой коммунизм был не нужен. Другого мнения по этому поводу в Германии 20-х годов не было. В 1932 году Гитлер нам обещал, что коммуны в Германии он не допустит.

Для многих из нас явилось неожиданностью известие о том, что Гитлер и Сталин заключили Пакт о ненападении. Не в последнюю очередь наличие этого пакта позволило Гитлеру начать войну в 1939 году. Но если кого-то и мучили сомнения в этом плане, то военные успехи Гитлера с 1939-го по 1941 год камня на камне не оставили от подобного рода сомнений. Говоря сегодняшним языком, для нас Гитлер был «суперменом» тех лет.

После 22 июня 1941 года стали поступать многочисленные сообщения о погибших, все чаще можно было видеть соседей, одевшихся вдруг во все черное, — это все служило косвенным доказательством того, что план скорой победы, очевидно, содержал в себе определенные просчеты, и, самое главное, доказательством того, что наша мечта о том, что русские, воспользовавшись ситуацией, сразу же откажутся от Сталина и повернутся против него, как-то не спешила осуществляться. А раненые рассказывали о таком яростном сопротивлении, с которым им еще ни разу не приходилось сталкиваться за два предыдущих года войны. И страна была огромной, такой огромной, что далеко не всем удавалось постичь это даже в своем воображении. Мы задавали себе вопрос: предстоит ли нашим солдатам идти до самого Урала? Мы поражались тому, что даже после того, как мы взяли в плен в самом начале войны против СССР огромное число людей и захватили множество военной техники, Сталин все еще не сдается.

Осенью 1941 года быстрое продвижение наших войск заметно сбавило темп. Автору этих строк было тогда пятнадцать лет, и самым захватывающим сообщением для меня были ежедневные сводки с Восточного фронта. Этой осенью мне пришлось услышать, как супруг моей учительницы музыки однажды буквально взорвался и закричал, что фюрер просчитался, что фюрер, наверное, просто сошел с ума. Этот человек не мог подозревать, что я в глубине души был с ним согласен. Супруга пыталась его успокоить, а я заверил его, что никто не узнает о том, что здесь сейчас было сказано, ясно сознавая при этом, что он не одинок в этом своем мнении. Но вот наконец в октябре началось главное наступление группы войск Центр на Москву, а Геббельс провозглашал по радио, что это наступление будет означать окончательную победу.

Но нет, вместо этого солдат начали распределять по временным зимним квартирам. Войска были измотаны. Потери в ударной силе на каждую дивизию по личному составу и технике составляли примерно по одному полку. Мораль войск, привыкших молниеносно побеждать, была поколеблена. Восторг побед сменился чувством необходимости выполнить свой долг до конца. Моторное масло замерзало, замерзали орудия, самолеты не могли подняться в воздух. Мой друг, который был на пару лет старше меня, рассказывал, придя в отпуск, что они постоянно поддерживали огонь под моторами самолетов, чтобы те могли в нужный момент стартовать беспрепятственно. Изначальный план молниеносной войны можно было теперь забыть.

В один из дней в официальном сообщении промелькнули слова о том, что одной из разведгрупп якобы удалось подойти к конечной трамвайной остановке на одной из окраин Москвы. Да, ну и что теперь? Теперь, наверное, им только и осталось, что сесть в этот трамвай, доехать на нем до Кремля и спросить там у кого-нибудь, где здесь можно достать горячего чая?

Не поспешил ли Геббельс, заранее назвав своего кумира, своего фюрера после его военных успехов в 1939 — 41 годах «величайшим полководцем всех времен»? Во всяком случае, с зимы 1941 года солдаты, сложив из первых букв этих немецких слов аббревиатуру, часто называли своего фюрера этим словом, которое в немецком языке несет весьма презрительный оттенок.

Сегодня можно было бы сказать, что там и тогда, на той конечной трамвайной остановке, закончилась и мечта о победе.

Приближалось Рождество. В первый раз за последние два года войны нам стало ясно, что избежать суровых наземных боев теперь уже не удастся.

Пропагандистские ораторы были полны триумфа: «Наша армия уже стоит у ворот Москвы!» Мы не очень-то верили этим «золотым фазанам» (их прозвали так за коричневую, обшитую галунами униформу). «Шли бы они лучше сами на фронт. Ведь стали уже и подростков призывать!»

А потом вдруг была опубликована официальная сводка с фронта о том, что «превосходящие по силе, хорошо вооруженные и оснащенные для ведения войны в зимних условиях сибирские танковые дивизии перешли в контрнаступление под Москвой, отбросив назад линию фронта». И было добавлено, как будто бы в качестве оправдания, что зима оказалась значительно более суровой, чем обычно, до -400 мороза, к чему наши войска не были готовы.

Я сам, с моей до самозабвения любовью к родине, собирал по квартирам теплые вещи с таким рвением, как будто я что-то мог еще изменить в ситуации на фронте, однако инстинктивно понимал, что теперь, начиная с перехода русских в наступление под Москвой, война будет другой. Она будет долгой и потребует многих жертв. Мое восхищение фюрером таяло, как снег под солнцем. Отчаянное сомнение одолевало меня. Однако мое чувство долга по отношению к моему отечеству от этих сомнений нисколько не пострадало, скорее наоборот. Я понял, что лишь теперь дело принимает серьезный оборот.

Мы, семнадцати- и восемнадцатилетние призывов 1943 — 44 гг., не слышали от наших командиров оскорбительных слов в адрес ИВАНА (слова «русские» или «советские» у нас избегали употреблять, а называли всех русских солдат обобщающим словом «ИВАН»). Наши наставники, а я был зачислен в 358-ю пехотную дивизию, прошедшую от румынской границы до Кавказа и затем снова весь путь в обратном направлении, муштруя нас, вбивали нам в головы, что эта суровая муштра необходима для того, чтобы мы сражались по меньшей мере так же хорошо, как ИВАН, лучше все равно невозможно!

Хельмут ШЕНХЕРР
ветеран Второй мировой

Перевод сделан по моей просьбе моей женой Людмилой ШЕНХЕРР