ЖЕНСКОЕ БЕЗУМИЕ СВЕТЛАНЫ БЕЗРОДНОЙ

Светлана Безродная утверждает, что по натуре своей она человек исключительно ведомый, никак не лидер. Не раз она поддавалась на разного рода провокации со стороны видных деятелей отечественного искусства, которые впоследствии становились ее мужьями. Однако некоторые факты биографии Светланы Борисовны, например создание единственного в мире женского камерного оркестра, все же опровергают то, во что ей самой так хочется верить

ЖЕНСКОЕ БЕЗУМИЕ СВЕТЛАНЫ БЕЗРОДНОЙ

— Светлана Борисовна, Вивальди-оркестр вы создали по подобию оркестра католического женского монастыря. А ваши музыканты не боятся, что здесь можно в девках засидеться?

— У нас большинство оркестранток замужем. Причем многие нашли свои «половинки» именно благодаря работе. Одна познакомилась со своим будущим мужем во время поездки, другая — когда оформляла документы для гастролей по Италии, третья, когда мы давали концерт в посольстве, познакомилась с атташе по культуре. Вообще чудесный вариант.

...Это, конечно, шальная идея — создать женский ансамбль. Но мне очень хотелось услышать, как звучит музыка из рук «однополого коллектива». А вообще для осуществления любого дела тебя должно шарахнуть по голове. В один прекрасный день я пришла в Министерство культуры СССР и сказала, что хочу зарегистрировать женский камерный оркестр. На самом деле у меня на тот момент не было музыкантов вообще. А чиновникам идея понравилась, они сказали: «Гениально! Женского оркестра у нас еще не было» — и подписали документы. Слава богу, те документы чиновники утеряли, и, пока я выправляла новые, за четыре месяца успела собрать коллектив. Вот вам и женское безумие. Я думаю, что ни один здравомыслящий мужчина до такого никогда в жизни не додумается.

— Интересно, что же вас «шарахнуло по голове»?

— В жизни наступил период одиночества. Меня оставили все-все-все, сутками молчал телефон. И к тому времени уже лет двадцать я не брала в руки скрипки.

— Несмотря на то, что преподавали в ЦМШ?

— Да. Но я не притрагивалась к инструментам своих учеников, все словами объясняла, даже не настраивала скрипок, они сами замечательно с этим справлялись. А у меня такой мощный внутренний протест к инструменту возник, видимо, из опыта первого брака. С одной стороны, я тогда была замужней дамой, женой замечательного музыканта Безродного (он был самым молодым лауреатом Сталинской премии, получил ее вместе с Ростроповичем. — О.Л.), а с другой — младенцем, которого все обслуживают и опекают. Это потому, что замуж я выскочила в 16 лет, по сути, оставаясь еще ребенком. Десятый класс ЦМШ оканчивала на сносях. Вернее, я уже стала мамой — сын родился 2 марта, а летом я сдавала экзамены на аттестат зрелости. А на следующий день после первого экзамена мы с отцом моего ребенка пошли в загс и расписались. Казалось бы, выходить замуж так рано — верх легкомыслия. Но я тогда ни о чем не задумывалась. Безродный — яркая личность, выдающийся скрипач, правда, его мало кто сейчас знает, потому что он мало записывался: я у него в ту пору занималась... А потом он сказал, что нам надо бы пожениться. И я без вопросов поддалась его энергетике, его желанию. Для меня все было очень просто: в один из вечеров Безродный увез меня к себе домой и позвонил моей маме: «Ирина Михайловна, Светлана домой не придет». — «Почему?» — «Она будет выходить замуж». И маме стало плохо. Вот такой у меня характер — очень поддающийся. Наверное, если б я попала в какой-то порочный круг, к уголовникам например, меня можно было бы уговорить на все что угодно. Я поддаюсь невероятно, уговариваюсь на какие-то авантюрные вещи, а потом оказывается, что этого не надо было делать. Но о своем раннем замужестве нисколько не жалею. Я счастлива, что у меня есть замечательный сын Сережа. Сейчас он уже взрослый и, видимо, по примеру мамы довольно-таки рано создал семью. А когда ему было года три, мы отдыхали в Коктебеле, и я убежала играть в волейбол. Сережа в одиночестве ходил по Дому творчества, заглядывал во все двери и интересовался: «Как вы себя чувствуете?» А когда спрашивали: «Мальчик, кто тебя таким воспитанным вырастил?» — «Мы с мамой вместе росли», — отвечал он. И это действительно так — я воспитывала сына, а сын воспитывал меня.

— А как долго продержался ваш первый брак?

— Восемнадцать лет. И в том, что мы расстались, мой грех. Я позволила увести себя из семьи. Чувствую вину до сих пор. Когда Безродный умер, я сделала вечер его памяти. Это, к сожалению, все, что я смогла сделать, чтобы его имя как-то зазвучало, чтобы его узнали. Он ведь как терра инкогнита сегодня. А ведь он... Он меня, как крылом, закрыл от всего. Я, конечно же, поддалась и махнула рукой на свою концертную и гастрольную деятельность в Москонцерте, на многие домашние заботы. В тот период я словно пребывала в сладчайшем сне. Как в детстве. У меня детство прошло в «золотой клетке». Когда я попыталась вырваться на свободу, заявить, что я взрослая, самостоятельная, то опять оказалась в очень удобной «клетке». И настолько привыкла, что кто-то за меня принимает решения и ведет хозяйство, что даже свою стипендию я абсолютно добровольно отдавала свекрови — мы вместе жили. И не из-за боязни укоров, что я на что-то ненужное потратилась, просто привыкла все деньги отдавать маме, а она уже распорядится, что купить мне или моему сыну. Так что то замужество было очень инфантильным. Зато следующий период моей жизни оказался совершенно противоположным. Человек, который увел меня из семьи, вырвал из уютной и добропорядочной среды, был совершенной противоположностью моему первому мужу. Но я была просто очарована им и опять ни о чем не задумывалась. Если говорить не в бытовом, а в философском смысле, то я снова попала в «клетку». Теперь в моей жизни не было ничего, кроме того, что нужно ЕМУ. И все было только для НЕГО. А меня как личности рядом с ним не существовало.

— Вы говорите о Владимире Теодоровиче Спивакове?

— Да. Но я не хочу много говорить о нем. Во-первых, это некорректно, а во-вторых, это не самый лучший период в моей жизни. Но я ему благодарна за то, что именно в этот период во мне стал созревать внутренний протест. Если б тогда все было иначе, то сегодня у меня не было бы оркестра. Кстати, наше название до сих пор произносят неправильно. Говорят: «женский Вивальди-оркестр». А я уже устала объяснять, что в нашем названии «Вивальди» — имя не собственное, а нарицательное, его можно перевести как «женский». Поэтому «женский Вивальди-оркестр» — все равно что «женский женский оркестр».

— Я хочу закольцевать тему вашей личной жизни — свою «половинку» вы встретили благодаря своему оркестру?

— Не совсем. Вивальди-оркестр тогда уже существовал, и мы готовились к концерту в Музыкальном театре Станиславского. Я бегала туда-сюда, что-то проверяла, улаживала, а поскольку была на высоких каблуках, в один прекрасный момент оступилась и сверзлась с лестницы, сильно подвернув при этом ногу. Она распухла до невероятных размеров. Несколько дней пришлось сидеть дома, да и выходить куда-то не было ни малейшего желания. А тут один мой приятель, американский подданный, находившийся в те дни в Москве, стал уговаривать пойти с ним на концерт Стерна. Я сначала отказывалась, но, поскольку поддаюсь на уговоры, все же поехала. Мы сидели в двенадцатом ряду, и меня все раздражало — и сам Стерн, и то, что он играл, и этот приятель, который заставил меня сюда приехать. А сзади меня, на том же месте в тринадцатом ряду, сидел мой будущий муж. Видимо, он обратил на меня внимание и во время антракта попросил своих друзей, которые оказались нашими общими знакомыми, его мне представить. С тех пор прошло одиннадцать абсолютно счастливых лет. Слава, наверное, послан судьбой. Это мой человек. Мой настолько, будто мы родились и всю жизнь прожили одним целым.

Кстати, Вивальди-оркестр я тоже воспринимаю как часть себя. Это тоже моя семья. Может, это чисто женское восприятие, ведь мужчины-музыканты воспринимают это как работу. А женщина по природе своей существо более сложное, и в отношениях «женщина — женщина» всегда есть второе дно.

— То есть женский коллектив — это такой «террариум друзей», в котором невозможны искренние отношения?

— Если говорить о дружбе, то я не уверена, что мужская дружба чем-то крепче женской. Относиться друг к другу бескорыстно и безапелляционно далеко не все могут, и пол здесь значения не имеет. У нас в коллективе вопрос дружбы не важен. Но! Важно, чтобы в оркестре было профессиональное притяжение друг к другу.

— Светлана Борисовна, Вивальди-оркестр — это вызов обществу, потому что ваши уважаемые коллеги-музыканты неохотно принимали женщин в свои коллективы?

— Если честно, женщин в оркестры принимали не то что неохотно, это еще мягко сказано, а вовсе не хотели брать. И меня в свое время не приняли в камерный оркестр. Хотите знать почему?

— Догадываюсь. И это в то время, когда советская пропаганда вовсю трубила о дискриминации женщин на загнивающем капиталистическом Западе?

— Вот именно. А со мной было так. В консерватории мои скромные успехи отметил тогдашний ректор Александр Васильевич Свешников. Он решил мне сделать протеже. Однажды позвал меня к себе в кабинет и позвонил Баршаю — руководителю Государственного камерного оркестра. Свешников говорил: «Это талантливая девочка, у нее большое будущее!» — а я краснела от неловкости, но при этом реально верила в свои силы. И, если честно, в тот момент попасть в оркестр я не стремилась. Так вот Свешников рассказывает Баршаю по телефону, какая я талантливая и все такое, а я смотрю, его достаточно вытянутое лицо начинает еще больше удлиняться и тон разговора становится сухим и односложным: «Ну что ж, хорошо», — растерянно пролепетал Александр Васильевич и положил трубку. «Ничего не вышло, — говорит он мне. — Женщин в оркестр он категорически не берет». Сказал как отрезал. Причем Баршай даже не захотел меня прослушать, ему не важны способности музыканта, а один лишь факт, что я женщина, говорил против.

Так поступали не со мной одной. Вспомните, ведь в те времена в оркестрах было очень мало женских лиц. Еще в детстве я обратила на это внимание. Помню, едва научившись считать, я, сидя на концерте, стала пересчитывать «тетенек»-музыкантов. В знаменитом Государственном симфоническом оркестре их оказалось пять. На «дяденек»-музыкантов у меня не хватило пальцев на обеих руках.

Со временем ситуация переменилась сама по себе, потому что изменилась страна, и многие музыканты-мужчины уехали работать или жить за границу. Их место стали занимать не менее талантливые женщины. Как это ни обидно звучит, но на безрыбье и рак оказывается рыбой. Теперь женщин в оркестры берут без проблем.

А в то время, когда появился Вивальди-оркестр — это было 12 лет назад, — женщине все еще очень и очень трудно было попасть в хороший коллектив. И на одно место, например в оркестр Большого театра, из 15 претендентов (5 мужчин и 10 женщин) охотнее брали мужчин.

— Двенадцать лет назад вы набирали к себе студенток или женщин из числа отверженных мужскими коллективами?

— В тот момент у меня были в основном музыканты из азиатских республик СССР, окончившие Московскую консерваторию. После распада Союза все девушки остались в своих республиках, а мне пришлось набирать коллектив заново. В то время на нас никто из коллег-музыкантов не обратил серьезного внимания, что было мне на руку, потому что, если б нас заметили коллеги, то, возможно, задушили бы, не дав даже встать более-менее на ноги. Вот говорят, что в шоу-бизнесе трудно пробиться. Может быть. Не знаю. Но я все же смотрю иногда какие-то концерты по телевизору — наши поп-звезды все же вместе держатся: концерты у них, как правило, сборные и финальные песни частенько поют хором, а то и взявшись за руки. А у нас, у классических музыкантов, такого и близко нет. Где выжить действительно сложно, так это в мире классической музыки, вот где бушуют настоящие страсти и вот почему я говорю: «Хорошо, что Вивальди-оркестр сначала не заметили».

— Сколько я ни рылась в специальной литературе и во Всемирной паутине, мне так и не удалось найти ни одного отзыва ваших коллег о вас. Ни положительного, ни отрицательного. Поэтому не могу удержаться от прямого и банального вопроса: «Что говорят про вас коллеги, Спиваков например?»

— Ха-ха-ха! Если честно я этим не интересовалась. Обо мне лично он ничего дурного говорить публично не станет. Но я точно знаю, что на свой фестиваль он пригласит кого угодно, но только не меня.

А вообще критику я приветствую. Но только объективную, а не то, что пишут некоторые ваши коллеги, ничего не понимающие ни в музыке, ни в драматургии, начинают переходить на личности артистов. Это убого, и ничего, кроме жалости и раздражения, не вызывает. А грамотная критика лично у меня вызывает хороший рабочий кураж.

— В одном из интервью вы сказали, что не считаете нужным посещать разного рода светские мероприятия, отчего такая неприязнь к тем, кто музыку заказывает?

— У меня не возникает потребности куда-либо ходить, потому что мне не интересны люди, которые устраивают презентации, «музыку заказывают», как вы сказали. Хотя ради интересов оркестра порой приходится забывать о собственной гордости. А я человек очень гордый и обидчивый и этого не скрываю. Не злопамятна, но я помню все. Но ради того, чтобы получить для оркестра какие-то деньги, забываю о гордости и иду туда, куда бы по своей воле я ни за что не пошла. Еще я не люблю общаться с высокопоставленными «нужными людьми», заискивать перед ними.

— Я знаю, что вы происходите из семьи врача, который обслуживал коммунистическую элиту — Сталина, Хрущева, — и с раннего возраста вам приходилось общаться с сильными мира сего. Нелюбовь к ним, может быть, идет именно из детства?

— Может быть, именно оттого что я имела возможность общаться с сильными мира того, так смешно мне смотреть на сильных мира сего. Не могу смотреть, как люди, облеченные хотя бы маломальской властью, надуваются от гордости и своих бешеных денег. Да, мой папа был главврачом санатория «Барвиха», он по роду своей работы часто и помногу общался с партийными деятелями, но, какими бы они ни были, ни один из них не позволял себе строить трехэтажные особняки в Подмосковье. Тогда номенклатура жила гораздо скромнее.

У меня было странное детство, странная жизнь внутри Кремля, внутри «золотой клетки», когда выбирать подруг и друзей приходилось только из числа тех, кто может соответствовать рангу твоих родителей. Я дружила с детьми великих полководцев — Конева, Чуйкова. А моя мама дружила с женой Никиты Сергеевича Хрущева, и я часто бывала у них дома.

Может быть, опять же из детства, я очень привержена государственности. И сколько бы раз мне ни предлагали перевести оркестр под чье-то крылышко, я категорически отвечаю «нет», я хочу оставаться в федеральном ведомстве, хочу оставаться Российским государственным академическим оркестром. Это звание надо заслужить, и для меня это очень важно.

Ольга ЛУНЬКОВА

На фотографиях:

• ЦМШ, 1956 ГОД
• ВЛАДИМИР СПИВАКОВ
• С ИГОРЕМ БЕЗРОДНЫМ
• С МУЖЕМ РОСТИСЛАВОМ ЧЕРНЫМ
• В материале использованы фотографии: из семейного архива