Что такое настоящая магнитная буря, мы узнаем в 2006 году. Ну, даже в конце 2005. Потом станет легче
ЛУНА-ПАРК
Тяжело быть единственным человеком с высшим медицинским образованием в редакции, где сплошь творческие личности, то есть мнительные ипохондрики.
— Ты, Гордон, нам как доктор, то есть честно, скажи: почему всем так тяжко? Почему у всех, кого ни спроси, последние года два такая метеозависимость?
— Самовнушение. Сто раз говорили: не читайте на ночь советских газет!
— Так ты пойми, мы сначала мучимся — а потом задним числом узнаем, что была магнитная буря. Значит, никакого самогипноза.
— Пожалуй что не самогипноз, коли задним числом. Но что же это тогда такое?! — изумляюсь теперь уже я. Надо спасать редакцию. Если наши «золотые перья» загнутся от магнитных бурь — страна такого не переживет.
И вот хмурым зимним утром я иду в Гидрометцентр. Хорошие люди донесли, что там работает профессор Николай Сидоренков, который знает, почему человечество мучится в неблагоприятные дни и сколько ему еще так мучиться
TIME MACHINE
Поход в эти стены — как путешествие во времени. Чудовищная мозаика на тему успехов советской науки встречает нас у парадного входа. Чуть ли не довоенный репродуктор мирно висит на стене. Легендарный приемник «ВЭФ» с кухни семидесятых, где слушали «контру», уютно устроился на подоконнике у профессора. Некогда самые престижные и номенклатурные в советских домах и конторах допотопные польские дисковые телефоны RWT еще пыхтят в кабинетах и на вахте. Еще ползают древние лифты с непременной советской кнопкой «ход». Только огромные спутниковые антенны на соседней крыше и новенькие компьютеры не дают забыть, что третье тысячелетие уже началось.
— Что с Землей, Николай Сергеевич? — начинаю я с места в карьер. — Почему самые крепкие люди вдруг стали чувствовать неблагоприятные дни и магнитные бури? Народ измельчал или бури покрупнели?
— Ох, второе, — вздыхает Николай Сергеевич.
— Что, Земля взбесилась?
— Ну зачем так грубо? Попадали когда-нибудь на автомобиле в вираж на скользкой дороге? Хорошо себя чувствовали? Так вот, Земля в течение двух недель делает такой вираж, что центробежное ускорение нас всех, всю биосферу, швыряет куда хочет.
— Но мы же вот тут с вами сидим ровненько! Что же вы мне такое тут излагаете, Николай Сергеевич?
— Видите ли, биосфера-то на Земле в таких условиях не первый год существует. Притерпелись все, привыкли...
— Тогда почему всех нас, кроме самых стойких, время от времени колбасит? Извиняюсь за ненаучную терминологию...
— А потому что на клеточном уровне организм все эти виражи прекрасно замечает.
— Но почему именно последние года два многим стало совсем невыносимо? Даже тем, кто раньше и слышать про все эти «плохие дни» не хотел?
— Да видите ли, есть движения узла лунной орбиты с периодом восемнадцать целых и шесть десятых года. И вот этот восемнадцатилетний ритм на нас очень здорово сказывается. Есть периоды, когда склонение Луны колеблется от минус двадцати восьми до плюс двадцати восьми градусов — то мы Луну видим в зените, то у горизонта. А через девять с небольшим лет наступает период, когда амплитуда этих колебаний не двадцать восемь, а восемнадцать градусов. Тогда Луна и в Северном и в Южном полушариях всем видна в какой-то средней точке — и не у горизонта и не в зените. Это так называемый цикл Метона. Все затмения через восемнадцать с половиной лет будут наблюдаться точно так же, как сейчас. Сообразно этому циклу меняется абсолютно все — погода, природные явления и поведение людей. Когда склонение Луны колеблется слабо, метеозависимость у людей небольшая.
— А когда Луна то в зените, то у горизонта — метеозависимость растет?
— Да.
— Но почему? Мы, что, все лунозависимые? Так получается? Я знаю, что психически больные люди в чем-то от Луны зависят: в полнолуние у них обострения и все такое. Но остальным-то Луна каким боком?
— Луна ведь тут только индикатор. А дело совсем в другом. Ось вращения системы «Луна — Земля» движется по конусу, она не стоит на месте.
— Это примерно как палку воткнуть в землю и верхушкой палки задумчиво описывать круги?
— Не совсем так, но где-то как-то. Такое движение называется прецессия. Стало быть, меняются и угол наклона экватора к эклиптике, и эксцентричность земной орбиты, и долгота перигея.
— Красиво. И что?
— А то, что традиционно считается: вот Луна вращается вокруг Земли...
— А разве на самом деле не так?!
— Не так. На самом деле картина такая: система «Земля — Луна» вращается вокруг общего центра тяжести! Не Луна вокруг Земли, а они обе — вокруг одного центра тяжести, который находится внутри Земли, но не в центре, а примерно в четырех тысячах километрах от центра Земли! Добавьте сюда еще Солнце — получаете еще один центр тяжести, вокруг которого вращаются и система «Земля — Луна» и Солнце. То есть в природе нет тел, которые бы стояли на месте, а вокруг них кто-то бы очерчивал ровненькие круги! Все крутятся! И орбита у всех отнюдь не круглая и даже не эллиптическая!
— Эдакий эксцентрик? — доходит до меня. — Как аттракцион в Луна-парке, в котором всех трясет и болтает? Но это же страшно неприятно! Нас же тогда всех должно укачивать, как на корабле в шторм!
— А я вам про что?
— Ну спасибо... Ну удружили... Мы себе спим, едим, любовью занимаемся, статьи пишем — а нас в это время на виражах заносит?!
— Да. Только время от времени заносит нас очень уж сильно, и тогда наше поведение становится неадекватным. Или самочувствие — никудышным. Добавьте сюда перепады давления. Добавьте сюда то, что привычная нам разность потенциалов между головой и подошвами где-то вольт триста — мы же все живем как в конденсаторе, — но в какие-то дни она больше или меньше. И нам опять же некомфортно.
— И что, можно предсказать, когда нас особенно сильно занесет на повороте?
— Да, предсказать можно. Как раз ориентируясь по углу склонения Луны. Сейчас идет нарастание амплитуды колебаний угла. Максимум будет в две тысячи шестом. Ну, даже в конце две тысячи пятого. Потом станет легче. Но это потом.
— Вы хотите сказать, сейчас гадости будут только усиливаться?
В две тысячи втором году нам всем будет тяжелее, чем в ушедшем?
— Да, будет немножко тяжелее. Год будет более нестабильным и более урожайным на «плохие дни», чем две тысячи первый. Вот, кстати, график на следующий год: зимний пик скорости вращения Земли — примерно шестого декабря. Могут нагрянуть морозы. А что до maximum maximorum скорости — он примерно в районе двадцать пятого июня.
— Судя по вашей интонации, на этих пиках надо ждать гадостей?
— В общем, да.
— Но почему? И что еще за пики скорости вращения Земли? Разве она рывками вертится? Вот те на-а-а!
ТРУТСЯ ОБ ОСЬ МЕДВЕДИ...
Профессор терпеливо объясняет:
— В восьмидесятые годы XX века были введены в обиход новые методы определения скорости вращения Земли. Это были радиоинтерферометры со сверхдлинной базой, лазерная локация спутников, лазерная локация Луны, геодезическая система GPS — Global Positioning System — система определения местоположения на земной поверхности...
— А радиоинтерферометры — это что такое?
— В Симеизе, в Крыму, когда-нибудь были?
— Давно и мимоходом.
— Огромные радиотелескопы с радиусом зеркал в несколько десятков метров видели?
— Только слышал, что они там где-то есть.
— Есть. В поселке Кацивели. Они там наблюдают внегалактические радиоисточники. То есть находящиеся настолько далеко, что для нас они практически стоят на месте.
— А это важно, что они стоят на месте?
— Это важно. По звездам очень уж точные измерения вести невозможно — звезды сами движутся. А вот по внегалактическим источникам можно измерять скорость вращения Земли очень точно.
— А «со сверхдлинной базой» — это тогда что?
— Радиотелескопы подобного рода разнесены друг от друга на несколько тысяч километров. Допустим, один в Крыму, другой в Австралии, третий в Америке. И вот они все абсолютно синхронно, по атомным часам, наблюдают в одни и те же мгновения один и тот же источник излучения. А дальше все, как в школьном учебнике: вот вам треугольник, вот вам углы, вот вам расстояния — и можете совершенно спокойно вычислять ВСЕ параметры вращения Земли. Все движения полюсов, скорость вращения, угол мутации, угол прецессии. Вы просто не можете себе представить, на сколько порядков возросла точность измерения всех этих параметров, когда появилась вот такая техника. Это был фантастический скачок.
— А нам-то, простым смертным, что с того?
— Сразу стало видно межсуточное изменение скорости вращения Земли.
— А до этого считали, что она вращается равномерно?
— Ну, сезонные колебания скорости открыли еще в тридцатые годы XX века. Но о межсуточных, приливных колебаниях никто до восьмидесятых годов не знал. Между тем Луна за две недели перебегает из одного полушария в другое. Вот сейчас, когда мы с вами говорим, она в Южном полушарии. Ее склонение порядка минус двадцати пяти градусов. Недели через две она будет в Северном. Склонение будет порядка плюс двадцать пять градусов. На пятьдесят градусов склонение изменится за две недели! Так вот: когда Луна максимально близко к полюсам, мы имеем максимум скорости вращения Земли. Когда Луна максимально близко к экватору — то есть где-то на полпути с севера на юг и обратно, — скорость вращения Земли минимальна.
— Луна нас тормозит своей массой, что ли?
— Нет, тут все гораздо интереснее. Когда Луна и Солнце находятся в плоскости экватора, Земля вытянута вдоль экватора и у нее большой момент инерции.
— Земля как бы толстеет и укорачивается?
— Как вам будет угодно. Так вот: произведение момента инерции на угловую скорость — величина постоянная. Инерция больше — угловая скорость меньше. А вот когда Луна подбирается к полюсам, Земля вытягивается по оси своего вращения.
— То есть она становится высокой и стройной? Момент инерции у «стройной дамы» меньше...
— ...Угловая скорость больше. Все правильно. В общем, вот так были открыты эти приливные колебания. С характерным периодом в пять-девять дней. А моя исследовательская группа долго осуществляла мониторинг этих колебаний. Рисовали графики и меж собой шутили: ну надо же, вот тут у нас на графике пик, а где-нибудь в Африке аккурат в этот день путч! Или где-нибудь извержение вулкана. Или где-то в Латинской Америке землетрясение. Или ураган в июне девяносто восьмого, помните? Стала вырисовываться очень недвусмысленная картина: синоптические процессы точно меняются вблизи экстремумов скорости вращения Земли. Землетрясения и активность вулканов тоже почему-то тяготеют к этим экстремумам. Да и социальные волнения, обострения региональных конфликтов — тоже. Не то чтобы они происходят только в дни экстремумов, но почему-то почаще в эти дни случаются.
— А они-то с какого боку?! Уж больно мистикой отдает, знаете ли...
— Никакой мистики. Есть, если вы слышали, такие общеизвестные явления: эльниния и ланиния. Когда идет потепление центральной части Тихого и Индийского океанов — это эльниния. Когда эта часть акватории охлаждается — это ланиния. Эти явления время от времени сменяют друг друга — идут колебания туда-сюда. Но в тридцатые годы колебания вдруг затухли...
— Ни тебе потепления, ни тебе похолодания в океанах?
— Да. И по странному стечению обстоятельств ровно на затухании этих колебаний к власти пришли диктаторы: Гитлер, Муссолини, Франко, Сталин...
— Ну, и еще там кто-то по мелочи...
— Да. Полчеловечества передралось, десятки миллионов жизней были загублены. Затем диктаторские режимы пали, всем стало поспокойнее. С девяностого по девяносто пятый год графики эльнинии и ланинии очень похожи на графики сороковых-пятидесятых, когда ушла та волна диктаторов. И вот вам распад СССР, крушение соцлагеря и все такое...
— И как вы это можете объяснить?
— Не моя епархия это объяснять. Я лишь констатирую совпадение. Кстати, есть циклы изменения подобных параметров длительностью и в сорок, и в сто тысяч лет. Когда в тридцатые годы XX века Миланкович разработал астрономическую теорию изменений климата, от него и от теории многие отмахнулись. Но сейчас геология и астрономия дают все больше и больше подтверждений: практически все периоды оледенения и потепления были так или иначе связаны с изменениями параметров земной орбиты.
— Было яйцо такое — стало сякое?
— Да. Угол наклона поменялся, еще что-то поменялось...
— Так может быть, нынешняя борьба с глобальным потеплением — глупость несусветная? Может, оно не от парникового эффекта, а от естественных причин?
— Боюсь, всей правды об этом вам узнать не дадут.
— А почему?
— Тут коммерция впутывается. Тем, кто производит холодильники с фреоном, интереснее, чтобы озоновые дыры получались от естественных причин. Тем, кто производит холодильники без фреона, нужно, чтобы озоновые дыры были из-за фреона.
— А вы сами что думаете насчет озоновых дыр?
— Я больше склонен думать, что они от естественных причин. А вот глобальное потепление, по-моему, нет. Слишком быстро произошло. Ни в один цикл изменения астрономических параметров оно не вписывается.
— То есть ледниковые периоды и периоды потепления по сто лет не длятся, там счет идет на сотни тысяч?
— В общем, да. Хотя есть исключения. Тысячу лет назад, в X — XI веках, в Гренландии не было ледников, росла трава и было развито скотоводство.
— Да уж, списать это потепление на промышленные выбросы вряд ли возможно. Кто тогда мог что выбрасывать?
— Совершенно верно. Это был так называемый малый климатический оптимум. А после, в XII — XIII веках, наступило похолодание. Малый ледниковый период. Кстати, он длился до конца XIX века. В XX веке началось потепление, которое длится до сих пор. Не будь оно очень уж быстрым, был бы соблазн списать его на естественные причины...
Я потихоньку сворачиваю диктофон и чуть ли не начинаю размахивать руками:
— Чего же это вы, ТАКОЕ про Землю знали — и молчали?
— Да мы и не молчали, — улыбается профессор, — это вы не слышали. Астрономы биологии и медицины не знают. Все предположения формулируют не в медицинских и биологических, а в своих профессиональных терминах. Вот все кругом и вылавливают эти терминологические неточности, не обращая внимания на суть сказанного...
— Так, значит, до конца две тысячи пятого всем будет совсем плохо?
— Не бери в голову, поехали обедать, — неожиданно засуетился до этого молчавший огоньковский фотограф Басалаев, — переморгаем...
|
