КУРС ОБЖ ПО ФРАУ ДИТРИХ

или Уроки бессмертия для начинающих

КУРС ОБЖ ПО ФРАУ ДИТРИХ,

Второе явление Marlenе на сцене Театра эстрады состоялось в конце декабря прошлого года в драматическом шоу «Прощай Marlenе Здравствуй» (режиссер Г. Шапошников, художественный руководитель проекта Г. Хазанов). Автор пьесы драматург Д. Минченок рассказывает свою версию ее первого пришествия

В 1964 году Марлен «на секундочку» заскочила в Москву. Ради легенды — поцеловать руки любимому писателю Паустовскому, спеть москвичам в Театре эстрады своим удивительным низким голосом и дать краткий урок бессмертия для начинающих. Больше в России ее не видели. Но легенда об этих уроках осталась

Москва. Берсеневская набережная. Театр эстрады. Почти сорок лет назад.

Дан последний звонок. Служители закрывают вход в партер. Атмосфера наэлектризована до предела. Гаснет свет. Ползет вверх занавес. На сцену выходит человек. Это дирижер — Берт Бакарак. Он делает знак оркестру, собирая вокруг себя тишину... Зал затихает в ожидании... Еле уловимый взмах рукой... оркестр исполняет увертюру...

Секундная пауза. Мрак. Яркая вспышка... В плену луча — женщина... Световой круг сопровождает ее на середину сцены... В нем сверкает и переливается каждый дюйм ее платья с хрустальными подвесками... По залу проносится шепот... кажется, что под драгоценными камнями ничего нет... «Да она голая!» — восклицает чей-то женский голос. Зал словно загипнотизированный всматривается в диву. Кто кричал? В первом ряду, почти в центре, сидит Фурцева в роскошном костюме. Может быть, она? «Голая...»

Это здорово! Я звоню в Париж, разыскиваю внуков Марлен, сверяюсь с воспоминаниями ее дочери! Так и есть!.. «Голая!» Марлен придумала этот цирковой фокус — надевать под платье-сеточку тюнику телесного цвета — в 1935 году, чтобы шокировать публику! В Совке она этого добилась! Фурцева была потрясена!

В тот вечер многим советским зрителям не достались билеты. Сердобольный директор театра Мясоедов Николай Михайлович распорядился пускать всех безбилетных знаменитостей... в оркестровую яму. Там они и стояли — человек сто, не меньше — плечом к плечу, даже не видя, а только слыша «немецкую антифашистку», которая при-

ехала в СССР «послом доброй воли», как писали тогда в «Правде». «Допущенный к телу» Дитрих рабочий сцены Юлий Иванович Кралин рассказывал мне — все время боясь, что что-то напутает, — как ненароком заглянул в оркестровую яму и испугался — нет, не трупов — толпы звезд, среди них молодая Зыкина, они стояли, сбившись в кучку, а истерический возглас: «Голая!» — привел всю эту людскую массу в состояние брожения, превратил в тесто, поднимающееся на дрожжах любопытства. Знаменитые мужчины и женщины вытягивали шеи, мечтая увидеть настоящий «антифашистский стриптиз».

Не увидели! Обломались!

...Актриса замирает, давая волнам немого обожания омыть ее с головы до пят. Молитвенно складывает ладони. На выдохе произносит:

— Bonjour!

Зал взрывается аплодисментами.

Дитрих склоняет голову, ее светлые волосы в луче прожектора кажутся нимбом. Она готова исповедовать и исповедоваться. Ее фигура как храмовое изваяние. Она выдерживает паузу, давая зрителям насладиться чистотой и безупречностью форм. Затем грациозный кивок в сторону дирижера. Берт Бакарак взмахивает палочкой...

Марлен поет низким грудным голосом, в котором есть тайна или намек на обладание ею. Она подводит к пределу, за которым обещается иная жизнь, где слышны голоса мертвых и ледяные воды Стикса ласкают странников...

Ей знакомо это стояние на краю... Она черпает в нем силы. Она знает толк в муке. В интонациях ее голоса оживает первородный хаос... Играют запретные силы природы, боль и наслаждение, стыд и удовольствие слиты вместе. Зритель готов платить за обладанием этим. Марлен закончила первую песню. Всякие слова излишни. Только «Мисс легенда».

Дитрих уходит за кулисы и через секунду появляется в черном платье. Она наслаждается изумлением публики. Это похоже на трюк иллюзиониста — моментальное переодевание, маленькое чудо.

Марлен начинает петь:

— Johnny — чуть слышно «протягивает» актриса. Потом чуть громче. — Johnny, — зал напрягается.

— Johnny, — оркестр берет первые аккорды.

А затем медленно, с хрипотцой она поет... в каждом ее слове — невыразимые сладость и наслаждение...

— Johnny, wenn du Geburtstag hast...

Обратная сторона ее голоса — бархат и атлас... На ее ресницах чуть поблескивают слезы. Дитрих знает им цену. Кто-то когда-то сказал ей, что слезы роскошнее бриллиантов.

«Фрау бессмертие» исчезает за кулисами...

...Самая интересная часть моих расследований — археологические раскопки... Скелеты истории... призрачная Дитрих, испуганное лицо жены, когда я просыпаюсь с криком: «Она мне явилась». Пыль времени...

На снимках, обнаруженных мной в фотоархиве звезды, чьей-то рукой проставлена дата: «21 мая». Я держу их в руках. Немые свидетели московского триумфа. «Внебрачные дети» нескромного фотоглаза: на фоне Большого Каменного моста стоит Марлен.... со своим любовником Бертом Бакараком и... улыбается. Видно, знает, что по другую сторону камеры не фотограф, а сама В-е-ч-н-о-с-т-ь. Марлен — в пальто, грудь соблазнительно приоткрыта. Берт — в темных очках, как будто спасается от слепящего солнца.

Берт Бакарак... Что это за птица? Пару лет назад в журнале Venitu Fair я прочел большое интервью с ним. Для тщеславного человечества он по-прежнему оставался сначала любовником Дитрих и только потом композитором Бакараком. Я стал собирать о нем золотой песок «нескромного свидетельства». Если режиссер фон Штернберг подарил человечеству лицо Марлен, то Бакарак — ее дивный голос. Они встретились, когда Марлен находилась на распутье. Ее «сердце билось от одиночества гулко и звонко». Так написано в ее дневнике. Берт оказался един в двух лицах. Великолепный любовник и гениальный музыкант.

Они повстречались, и ее любовное колесо снова завертелось. На этом колесе она доехала до России. Поселили их в гостинице «Гранд-Отель». И дело не в том, что «Гранд» оказался вовсе не «грандом», а в том, что (и это мало кто знает) в первую же ночь Берта попытались похитить. Дело могло обернуться международным скандалом. Шумом, гамом... Первой пропажу обнаружила Марлен. Ночью заглянула в номер к возлюбленному — что ей было нужно, сейчас об этом можно только догадываться — и обомлела! Караул! Из гостиницы в центре Москвы похитили иностранного гражданина.

Марлен вызвала горничных, поломоек, метрдотеля, даже заболевшую кастеляншу. Милицию не вызывала. Десять очумевших спросонья женщин не могли взять в толк, кто похитил «ейного дирижера». После пристрастного допроса Марлен удалилась к себе в номер — ждать! И утром он Я-В-И-Л-С-Я!!! В немецком словаре нет таких слов, чтобы описать их разговор. Это было высеканием искр взглядом... Гильотинирование холодной улыбочкой...

Слова типа: «Где ты был, скотина...» — просто детский лепет по сравнению с ее молчанием. Видимо, поэтому Марлен и не пользовалась словами. На худой конец взглядами... тоже не самое слабое орудие палача...

Она с первого взгляда безошибочно определила, что ее Берт был у «русских девок», про которых ей лет сорок назад рассказывала любовница ее собственного мужа — Тами-Тамара...

Позже в мемуарах дочери я прочел, как Дитрих хвасталась друзьям, что Берт привез из СССР гонорею, а Марлен ее вылечила. В общем, не крали Берта советские чекисты. Выкрали «комсомолки» с улицы Горького... Сильные, притягательные, грудастые... налитые медом дивных звуков русской речи типа: «Ой, бля...» Эта музыка чуть не довела бедного музыканта до полной глухоты. Трение тела о тело заглушало все другие мелодии.

Я снова возвращаюсь к фотографии Берта и Марлен на фоне Кремля. Когда же это было? Ветер шевелит, ласкает волосы нездешней женщины. Я поднимаю трубку, звоню... Парижский телефон внуков Марлен молчит. Отвечает только московская справочная Службы прогнозов погоды. «В 1964 году 21 мая в Москве было жарко, — возбуждает меня нежно-эротический голос Гидрометцентра. — Ходить в пальто было самоубийством». А вот 21 апреля было еще холодно. Значит, она приезжала не в мае, как помечено на фотографиях самой Марлен, а в апреле. Вот так у нее всегда! С цифрами сплошная путаница! Три разные даты собственного рождения, пять вариантов дат рождения дочери! Бог с ними, с этими числами! Враги женщин достойны забвения!

Марлен и Россия-мать — две женщины, две загадки.

Как это ей удалось так поймать на крючок русских?

В первом отделении публику разогревали артисты Госконцерта — чечеточники били чечетку, Эдит Утесова пела про кобылу, но самыми интересными были музыканты оркестра Утесова, аккомпанирующие звезде. Периодически, как по команде, они дружно поворачивали головы влево словно солдаты, проходящие строем мимо трибуны Мавзолея. «Ших» — слышался еле уловимый шорох, звук, намекающий на страсть... публика вздрагивала, недоумевая, что за ловкий режиссерский трюк! В тот момент за кулисами Дитрих сбрасывала с себя халат и оставалась... ну... ну... правильно!.. г-о-л-а-я!!!

Мужики из оркестра тихо падали в обморок, глаза их начинали косить влево... Марлен — все уже забыли, что на ней было трико, — делала зарядку: аттитюд, плие... хореографические деликатесы — гастрономическое блюдо из частей собственного божественного тела... Нет! Это было не просто соблазнение советских музыкантов. Это было введение в тайну тайн... в сады Аллаха... знакомство с ахиллесовой пятой актрисы — борьба с тромбофлебитом. Знаете, как это бывает... Однажды упала в оркестровую яму, очнулась — «гипс»... и целый набор проблем вплоть до угрозы ампутации одной из ее знаменитых — «до зубов» — конечностей. Все это заставляло ее постоянно двигаться. А наивные советские лопухи думали: чтобы добавить адреналину им в кровь.

...Дитрих выходит снова. В зале — вздох изумления. На ней ее знаменитое, отделанное золотом и брильянтами, концертное платье — невероятно узкое и тяжелое. Марлен задумчиво смотрит в темноту, возможно, отпуская на волю призраков своих воспоминаний. Лицо ее становится скорбным.

— Хочется любить кого-то здесь... — Марлен поднимает руку вверх, — и там, — добавляет она.

На глазах зрителей Дитрих заново переживает трагедию.

Публика должна по достоинству оценить величие женщины, которая не забывает свои утраты... Марлен умеет показать, чего ей стоит «эта» жизнь. За этот талант ее боготворят.

Вот теперь можно закончить. Прощальное признание Марлен:

— Чтобы избежать одиночества, единственное, что можно сделать, — это создать вокруг сердца кокон и попытаться запретить возвращаться мыслям в прошлое. А все остальное можно вынести.

Жан Кокто говорил, что ее одиночество избрано ею самой. Он был прав.

Концерт закончен...

Фурцева перешептывается со своей спутницей. Посылает самого симпатичного рабочего сцены Юлия Кралина поднести диве корзину с цветами. Парня специально инструктируют: Дитрих любит красавчиков... Надевают на него фрак музыканта — с черной бабочкой, лаковые штиблеты, вручают корзину с цветами. Юлий выносит ее из правой кулисы — все по протоколу — мимо Михаила Козакова, Алексея Баталова... Им тоже не досталось билетов... Лицо Марлен расплывается в улыбке, как будто она видит старинного знакомого. Дважды целует Юлия в обе щеки, ласково говорит что-то на непонятном парню английском... дарит свою карточку. Конферансье Федор Липскеров, который приставлен сопровождать диву, завистливо шепчет рабочему: «Ну, Юлик, тебе повезло. Меня Дитрих за все время ни разу не поцеловала».

После концерта американское посольство устроило банкет в честь Дитрих в «Гранд-Отеле». Марлен появилась спустя час после коротенького фуршета с Фурцевой в кабинете директора театра... Появилась в короткой юбке. Мужчины замерли. Марлен окинула всех своим знаменитым надменным взглядом, безошибочно высчитав, кто есть кто в разношерстной компании. Будто каким-то седьмым чувством определила самого главного и двинулась к свободному стулу рядом с ним. На вид ей можно было дать не больше тридцати семи. Иногда, когда она застывала, на ее лице стремительно начинал проявляться, как снимок в фоторастворе, возраст: 37, 38, 39... 45... Потом она спохватывалась, сбрасывала оцепенение, начинала шутить, смеяться, прикуривать сигарету... Ни на секунду не останавливалась, исключая возможность рассмотреть себя и... время начинало течь вспять: 45, 43, 42... пока не застывало на отметке «37». А ведь в тот момент ей было уже 60.

Советский шансонье Владимир Трошин исполнил «Подмосковные вечера». Дитрих подпевала... Вдруг она спохватилась, сослалась не то на звонок от Габена, не то от Юла Бриннера... да какое это имело значение... и стала прощаться...

Собравшиеся зааплодировали. Хотели таким образом высказать восхищение? Не уверен. Нуждалась ли она в нем? В тот весенний вечер... да, собственно, и не вечер еще, хотя темнело рано, все без исключения задавались вопросом: «Почему все, ну практически все мужики перед ней капитулируют: от старика папы Хэма до простого русского солдата-победителя...»

Друзья Дитрих много раз слышали от самой актрисы историю про то, как в Берлине она познакомилась с одним русским солдатом. У них даже было нечто вроде романтической истории... Дочь Марлен — Мария — считала это легендой, красивой историей, не более. С этим все соглашались...

Но вот однажды... в совершенно разношерстной компании мне довелось познакомиться с человеком, который сказал, что у его тети, бабушки или какой-то там родственницы дома хранятся фотографии Дитрих. «Откуда?» — спросил я его. «От ее мужа», — ответил мой собеседник. И неожиданно рассказал мне презанятную историю. Я даже не сомневался в том, что все так и было... Его дед не дед, в общем, какой-то близкий родственник был знаком с Марлен. «Каким образом?» — поинтересовался я. «Они познакомились во время войны...» Он был солдатом. В его архиве даже якобы сохранились фотографии. Правда, их я так и не увидел, но не в этом дело... Врать смысла не было... На них Марлен была запечатлена целующейся с русским военным. Романтическая история... После войны солдат стал художником, рисовал карикатуры... и свято — втайне от всех — хранил воспоминание о Дитрих... Когда она прие-хала в Москву, он прорвался на ее концерт, но к ней не подошел... Может быть, не позволили, а может, испугался, что она его не вспомнит... В общем, вот такая трогательная история... Собственно, даже неважно, был ли у нее роман с этим солдатом или с каким-то другим. Важно, что такой русский солдат вообще существовал. И миф о Марлен и России оказался вовсе не мифом. С русскими судьба Марлен сводила...

Первая загадочная славянка, с которой Марлен познакомилась близко, была Тамара — Тами, любовница ее мужа Руди. Фамилию этой женщины Мария Рива почему-то ни разу не упомянула в своей знаменитой книге «Моя мать — Марлен». А вот один из дотошных немецких историков раскопал, что она была из рода Николаевых-Звягинцевых — аристократического русского семейства. Не знаю, не знаю... Судя по воспоминаниям дочери, у Тами-Тамары были большие проблемы с психикой. Кстати, именно она научила Марлен правильно «хлестать» русскую водку...

В общем, есть что вспомнить о Марлен и России.

Мать Марлен умерла в 45-м, после проверки документов советским патрулем...

В годы своего царствования в Голливуде Марлен довелось сыграть принцессу Анхальт Цербстскую — будущую Екатерину Великую в фильме «Красная императрица». В этом фильме Марлен очень органично плясала с русскими казачками...

В пятидесятых годах одной из ее лучших подруг была некая бывшая русская аристократка, устроительница роскошного салона на Бродвее...

Еще одной приятельницей слыла загадочная Фрида — дама из Совдепии — экс-любовница Троцкого...

Прибавьте к этому платоническое увлечение Паустовским... приезд в Москву... целование на коленях рук знаменитого писателя. Тот был немало смущен этим обстоятельством, а эта стерва только тому и радовалась. Фокусу с «коленями» ее научила Тами... Однажды Марлен увидела, как та стояла в этой позе перед Руди... Выглядело очень эротично...

Чудесный дирижер Владимир Старостин рассказывал мне, как Эдит Утесова, желая привлечь внимание звезды — дело было уже в Ленинграде, — надела эффектную меховую доху. Дитрих все не было. Дита вспотела. Наконец Марлен появилась... Мило улыбнулась... и прошла мимо... Стоило ли так потеть...

А до этого была встреча в театре. Дита стояла на сцене, репетировала, в этот момент через зал к себе в гримерную прошла Дитрих. Эдита бросилась к краю сцены, защебетала что-то по-французски... Мило, обворожительно... Дитрих остановилась, Дита склонилась к ней, чтобы быть вровень с Дитрих — глаза в глаза, и продолжала в этой неудобной позе — на корточках — ...щебетать... А Дитрих стояла, смотрела на нее и не понимала, с кем она разговаривает... Она не слышала в Париже чудных песен Эдит и Леонида Утесовых. Потому неожиданно прервала неизвестную ей милую русскую, дав понять, что звезде пора идти готовиться.

В общем, кирпичики для будущей легенды были заложены. И фотография на фоне Кремля, и выпивание с Фурцевой в кабинете директора... и падание на колени... и ее бесконечная меховая накидка... которую за ней после концерта несла костюмерша из Театра эстрады тетя Галя... Что еще надо?..

Только немного вечности... чтобы этими подробностями могли насладиться потомки.

Дмитрий МИНЧЕНОК