А КТО ИДЕТ ЗА КЕЛЬНСКИМ?

На сайте «Ворота в Германию» красуется признание: «Здешнее обилие сортов пива противно русской водочной душе». И подпись: Изя Шниперсон

А КТО ИДЕТ ЗА КЕЛЬНСКИМ?

Однажды пятничным зимним вечером я шел по стареньким улицам в центре Фрайбурга — приятного университетского городка в Баден-Вюртемберге, на юго-западе Германии, почти на французской границе. Загадочная картина предстала моему взору. Парочки и стайки простенько, но стильно одетых мужчин и женщин, сойдя с трамваев или припарковав машины, резко устремлялись одним и тем же маршрутом в одну и ту же неведомую мне точку. Сначала — вдоль канала, затем — через мостик и вперед.

И тут на трамвайной остановке я услышал русскую речь. Я уже знал, что наших туристов во Фрайбурге почти не бывает и если кто-то говорит здесь по-русски — это наверняка иммигрант. Так что у меня появился шанс разгадать тайну, куда так дружно шли местные.

— Вы здешний? — спросил я пожилого мужчину. — А куда они все идут?

— Я уж больше десяти лет как здесь, — гордо ответил мужчина, — а идут они, по всей видимости, в «Файерлинг».

— А что это еще за «Файерлинг»? — осведомился я.

— Ну-у, молодой человек, если вы не знаете, что такое «Файерлинг», вам непременно надо там побывать! — решительно заявил мужчина. — Пойдемте, я вас провожу. Видите ли, я ленинградец, я привык везде и всем объяснять дорогу. Но тут и объяснять ничего не надо: вдоль канала, через мостик и вперед — и вы буквально врежетесь в эти бочки!

— Бочки? Так это что, пивнушка? Не пойду, чего я там не видел?! — стал отнекиваться я, но было поздно: мы уже пришли, бывший питерец впихнул меня в узенькие двери, и я таки врезался. Правда, не в бочки, а в стойку, около которой и кучковались стайки, по тем или иным причинам не занявшие один из бесчисленных столов и столиков.

Мм-да, угораздило же меня долбануть по такому заведению нашим уменьшительно-ругательным существительным. Элегантный, с островерхой крышей ресторанище, два этажа соединяет винтовая лестница, под ней — две огромные металлические бочки. Крепкое, добротное, очень сытное и по московским меркам недорогое меню — салаты, супы, вторые, десерты. Из-за общей боязни подхватить какую-нибудь коровью или свинскую инфекцию непременные говяжьи и свиные отбивные уравновешены огромным количеством блюд из индейки. Кстати, индейка по-немецки — puten, что при произнесении вслух очень веселит русскоговорящих иммигрантов — давай, мол, обглодаем президенту косточки.

Привыкши в Москве, что на любом уважающем себя заведении нынче непременно красуется табличка, чье пиво здесь подают, и не найдя таковой в «Файерлинге», я подозвал официанта:

— Прошу прощения, вы говорите по-английски? Я не нашел нигде опознавательных знаков, чье у вас пиво?

— Как чье? Наше! — на хорошем английском ответил официант.

— Наше в каком смысле? В смысле немецкое? — не понял я.

— Да нет, ну что вы! Вы, я вижу, здесь первый раз? Наше — это значит, мы сами его варим. Прямо здесь. Каждый день с одиннадцати до шести.

— Так бочки не для интерьера? — дошло до меня.

И тут официант чуть не свалился под стол от смеха:

— Сэр, ну вы же не во Франции. Мы тут ничего для интерьера не держим.

Пиво из двух огромных бочек называлось «Инзельхоф». На отдельном развороте в меню красовалась подробная схема процесса — вплоть до того, из какого родника добывают воду. По настоянию местных «зеленых» (столь влиятельных во Фрайбурге, что город и окрестности просто-таки утыканы солнечными батареями и ветряками) в меню была сделана пометка о том, что экологический контроль пройден и генетически модифицированный ячмень в пиве не используется.

Я смотрел за залом. Упившихся и буянящих, несмотря на пятничный вечер, в заведении не было. Публика делилась на мужские стайки — наиболее шумные; смешанные стайки — чуть менее шумные; смешанные пары (особенно много было почему-то пожилых семейных пар) и женские пары. Последние брали буквально по кружечке пива, минимальную закуску и тихо-тихо целый вечер перемывали чьи-то косточки, ничьих не обгладывая. Мужских пар в этот вечер я в «Файерлинге» не заметил.

— Простите, говорит здесь кто-нибудь по-английски? — наугад спросил я смешную смешанную парочку у стойки: два явно университетских интеллектуала очень уж вселяли надежду на наличие английского.

— Оба. А что? — ответила барышня вопросом на вопрос.

— Я хочу знать: клубная роль пивной для немцев по-прежнему актуальна или это легенда на экспорт?

Формулировка «легенда на экспорт» явно задела ее бойфренда, аспиранта физфака:

— На экспорт — мюнхенский пивной фестиваль. «Октоберфест» — вот образ Германии для экспорта, — обиженно ответил физик, — но эти реки пива и горы закуски, эти безобразные упившиеся мужики, эти отрыв и оттяг раз в год — вот они не имеют ни-че-го общего с нашим реальным стилем жизни! На самом деле мы так не пьем. Мы пьем, но не так. Не так много, как на «Октоберфесте». Уважающая себя пивная даже не будет варить сорт крепче пяти градусов, чтоб вы знали.

— Вы про клубную роль пивной мне не ответили, — остановил его я.

— А что мне вам отвечать? — удивился он. — Сами не видите?

Я оглянулся по сторонам и все понял. Народ без умолку болтал. Аспирант заверил меня, что все политические и спортивные новости в Германии по-прежнему обсуждаются именно в пивной. Правда, старшеклассники и студенты младших курсов не ходят, как более взрослые люди, строго в одну и ту же пивную. Бегают по любым точкам и пьют все, что льется, — хоть пиво, хоть колу, хоть мартини. Девчонки особенно равнодушны к пиву и неровно дышат к крепким коктейлям. Но когда будут профессия, семья, устойчивый круг общения — «своя» пивная у всех появится. Во всяком случае, есть надежда, что традицию не размоют.

Во всем этом — от схемы пивоварения и штампиков об экологическом контроле в меню до гордости официанта за то, что бочки не для красы, — была некая совершенно иная «крутизна», нежели та, которую мы привыкли видеть на нашем пивном рынке. Нас упорно пытаются заставить считать «продвинутым пивом» то, что пьют все. Или должны пить все. Ты выпадаешь из мэйнстрима, если не идешь вместе со всеми за «Клинским». То, что я увидел зимним вечером в «Файерлинге», сформулировано с точностью до наоборот: продвинутое пиво — это твое и только твое пиво. Только здесь. Только зная место и время. Только в этом кругу.

В России многие локальные производители пива начинают уважать себя, лишь когда производимые ими сорта начинают выходить на федеральный рынок. В Германии подобная экспансия, конечно, есть. Но «быть везде» стремятся далеко не все. Есть некая доблесть и некий шарм в том, что «Гантер» вам подадут именно в Шварцвальде, «Штутгартер» — в Штутгарте, а «Инзельхоф» и «Брунгильду» — вообще только в «Файерлинге». Между кельнским и дюссельдорфским пивом вообще идет столь непримиримая борьба, что упаси вас боже в каком-нибудь кельнском ресторане попросить принести «Альт», а в Дюссельдорфе — «Кельшер». На вас посмотрят, как на врага народа. Но между Кельном и Дюссельдорфом, как раз на границе сфер влияния кельнского «Кельшера» и дюссельдорфского «Альта», есть симпатичный замок с рестораном и привидениями (последних можно заказать за отдельную плату) — и бедняга хозяин замка, находящегося на линии фронта, вынужден держать в меню оба враждующих брэнда!!! Зная, что ни один посетитель никогда не закажет к столу сразу оба сорта пива, «прифронтовой» ресторатор предусмотрительно снабдил все писсуары в мужском туалете своего замка табличками: «для «Кельшера» и «для «Альта». Говорят, что никто из местных даже не воспринял это как шутку.

В этом месте, насколько я понимаю, вы ждете от меня сенсационных разоблачений — мол, все брэнды пива, которые немцы экспортируют к нам, сами они не употребляют и всячески презирают. А потребляют немцы некие тысячи фантастических по качеству локальных сортов, что нам и не снились.

Нет, разоблачений не будет. В немецких супермаркетах ровно те же, что и у нас, «Туборги» и «Хайнекены». И берут их немцы очень резво. Как объяснил мне официант в «Файерлинге», пиво из супермаркета — это запить домашний ужин после работы. Это не «хуже-лучше», это не то что там «продвинуто — не продвинуто», это просто иная сторона той же самой жизни.

Западноевропейцы тоже люди...

Вот и немецкая традиция «пивная как клуб», сдается мне, имеет причины простые, как три копейки. Немцы строят очень экономно и технологично, из-за чего звукоизоляции в подъездах и между подъездами никакой. Но при этом во многих домах по решению всесильного домкома даже смыв унитаза после девяти вечера рассматривается как злостное покушение на тишину и покой всего дома. Стало быть, громкий и долгий дружеский поздний ужин с обсуждением гримас налоговой политики или недавнего футбольного матча в квартире невозможен по определению. А если ты живешь в собственном доме, там побазарить чаще всего просто не с кем. Ну и куда податься, чтобы излить душу? Ясно куда.

— Почему в России пьют пиво, просто едучи в метро? — прервав мои размышления, спросила меня девушка физика. — Ну какой же вам кайф пить просто так, абы лишь бы, без закуски, без атмосферы?! Ну как же вы так, а?

...Я задумался, не зная, что и ответить. При всем уважении к нашей пивной индустрии, взошедшей, как Афродита, из пены — без господдержки, без протекционистских заградительных пошлин и льготных кредитов, — мне активно не нравится все более четко и жестко формируемый и продвигаемый в обществе имидж пива как плебейского напитка под разбиваемую о ближайшее твердое тело воблу. Однобоко это и плоско, как вобла. Хочется большего. Хочется бочек не для интерьера и не для рекламного ролика. Но...

— Да я знаю, почему у русских нет культуры пить пиво и обсуждать политику в пивных, — вмешался физик, — потому что есть генетический страх выносить общение за пределы кухни. КГБ отучил русских общаться в пабе.

— Тогда почему вас гестапо не отучило? — парировал я. — Были же времена, когда и у вас в каждой пивной под каждым столиком был микрофон. У нас, кстати, по бедности микрофоны были не везде — все больше живые стукачи.

— Так у нас гестапо только двенадцать лет было.

...Венечка бы на моем месте немедленно выпил.

Борис ГОРДОН