Бравые американские и британские солдаты, угрюмые афганские крестьяне, российские врачи и эмчеэсовцы, которые привозят сюда лекарства и еду и ничего никому не хотят доказать, — все они оказались на этой земле со своей моралью, со своими понятиями о «хорошо — плохо». Это лишь модель, лишь маленький полигон, на котором ставится опыт по созданию ПРАВИЛ ДЛЯ ВСЕХ
ХРИСТИСЛАМ БУДУЩЕЕ МИРА?
До сих пор термин «абсолютная мораль» употреблялся только Кантом и иудаистами. Теперь, хотят этого антиглобалисты или нет, вопрос об абсолютной морали стал вопросом о выживании. Когда сетуют на «двойные стандарты», обзывают друг друга террористами и фашистами — речь идет именно об отсутствии абсолютной, единой для всех морали. Я бы сформулировала дилемму, озадачившую Землю, просто: если люди и государства не договорятся об общем для всех моральном кодексе, всемирной бойни не избежать.
БАЗОВЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ
О том, что такое мораль или что такое хорошо и что такое плохо, знают все. Нельзя убивать (одна из десяти заповедей), но есть и другая заповедь: надо во что бы то ни стало сохранять собственную жизнь. Это и по Торе, и по всем государственным законам: право на самооборону. Только христианство говорит, также призывая к бережному отношению с собственной жизнью, что надо подставить левую щеку, если тебя ударили по правой. Смысл — не отвечать, поскольку насилие порождает насилие, и важно, чтобы цепочка хотя бы в одном звене, при помощи не ответившего, была порвана.
Все же мои рассуждения будут не теологическими, а — по жизни. Так, как живут все, ибо и мир, и Божественные законы созданы для всех, а не только для институционально верующих.
Истина же, как утверждают последователи всех трех мировых религий, одна, и Бог един. К сожалению, человеческая практика этого не подтверждает, мы живем скорее по образцу древних греков: в одних случаях страшен Зевс, в других — мила Афродита, кого-то покрывает Аполлон, кому-то покровительствует Гермес или Марс. Ни одна религия не оказалась гарантом моральности ее адептов и даже ее проводников.
Дарвинизм (существовавший и до самого Дарвина) является самой массовой религией, или, если угодно, типом сознания: в естественном отборе побеждает сильнейший.
Гитлера судили за преступления против человечества. На самом деле победитель судил побежденного. В демократическом мире каждый имеет право на свою точку зрения и собственную мораль. Только он должен соблюдать законы своего государства. Гитлер сам создал законы и мораль, которым следовало ЕГО государство: он спасал человечество от евреев, которые представлялись ему мировым злом, также он спасал человечество от коммунизма, который тоже казался ему злом.
Ленина и Сталина никто не судил за преступления против человечества, а они были внушительнее гитлеровских, если считать убитых и искалеченных. Просто у них было больше времени, чем у Гитлера, и не судили их, ибо уничтожали они собственный народ (с точки зрения мирового сообщества — и на здоровьечко), это тоже не сильно заботило западный мир, который в это самое время занимался собственным выживанием и процветанием.
Они — западные политики — учились не воровать (иначе откуда взять бюджет), делиться с бедными (а то они поднимут восстание), они учились разным аспектам страха Божьего, даже на долларах поместив девиз: «Мы верим в Бога». Но и они периодически забывали, что достигнутое достигнуто не навеки, а на миг: французы зверски убивали алжирцев, американцы — вьетнамцев, и никто их не судил. ...Кто бы их судил, если они и есть сильнейшие?
Мы привыкли к логике, по которой убивать нельзя, но это если враги убивают друзей. А если друзья (единомышленники, соплеменники) убивают врагов — убивать хорошо и нужно.
Поэтому одни возмущаются американскими бомбежками Югославии (бомбят друзей), а другие приветствуют (бомбят друзья). Милошевича судят, потому что его удалось сместить и выкрасть: его судит сильнейший. Да, слабоватым тираном был Милошевич.
Например, никто не судит Кастро (тиран куда покруче) или другого человека с бандитской биографией — Арафата, который и по сей день покровительствует террору, но ведь он же лауреат Нобелевской премии мира. Продолжать список парадоксов можно долго, и проступать в нем будет одно и то же: победителей не судят, а побеждает опять же сильнейший. Одновременно правили Клинтон и Миттеран: Клинтон чуть не лишился президентского кресла, чуть не угодил в тюрьму за секс-инцидент с Моникой, точнее, за его сокрытие, а Миттеран двадцать лет имел тайную вторую жену и дочь, преследовал всех, кто мог эту тайну разгласить, лгал без зазрения совести и по другим поводам, но после четырнадцати лет правления умер уважаемым патриархом. Перед смертью он даже позволил журналу «Пари-матч» раскрыть свою главную семейную тайну. Я помню этот «Пари-матч» и реакцию культурной и «прогрессивной» общественности, которая во Франции вся «левая»: как посмели? Судить это подлое издание! А потом выяснилось, что все произошло с высочайшего позволения, и право «сенсации» было отведено чужому, «правому» журналу «Пари-матч». Миттеран решил, что ему, смертельно больному, уже все равно, он вскоре умер, а в вечную жизнь души, как всякий социалист, он не верил. Зато «свои» после его смерти выдали залп разоблачительных книг и публикаций про патрона, а народ выбрал «правого» Ширака.
О моральности какого-либо из обществ или государств говорить не приходится, и международные законы трактуются вполне в духе русской поговорки: «Закон, что дышло: куда повернул, туда и вышло». Что значит подставить другую щеку? Сидеть сложа руки? Смотреть, как убивают твоих близких, тебя и вообще твое? Пословица и вовсе рекомендует: «Нападение — лучшая защита». Будем говорить, что перед «продвинутыми» людьми, а христианин теоретически именно такой человек (тот, с которым можно было заключить Новый Завет, новый договор), перед христианином ставится магическая задача. Не знание законов морали, а нравственное чувство и даруемая вместе с ним сила должны подсказать, как отвести руку нападающего, как превратить его из жестокого убийцы в раскаявшегося грешника. Понятно, что таких христиан, тех, в которых поселилась и прижилась эта Божественная эманация, не миллионы, а тысячи, может быть, десятки тысяч. А жить вместе надо шести миллиардам.
ЧИКАТИЛО ПЛЮС НАБОКОВ
Но аморальность — это и есть все самое интересное, крутое, захватывающее, читабельное, смотрибельное, обсуждаемое — говорит нам искусство, и жизнь ему вторит. Убийства, кражи, предательства, измены. Причем, если в XIX веке все происходило как-то робко: Раскольников «замочил» старушку — и разбирательств на целый роман, Эмма Бовари и Анна Каренина изменили мужьям — так прямо трагедия с бросательством на рельсы. В XX веке была преодолена следующая ступень: Гумберт Гумберт жил с маленькой девочкой. Чикатило, а потом и его расплодившиеся по миру «коллеги» от имени жизни ответили вымыслу Набокова: во-первых, не одна, а пятьдесят три, во-вторых, дети обоего пола, и помоложе старухи Лолиты, в-третьих, сразу по употреблении их надо убивать, трупы расчленять и закапывать. Современное искусство не растерялось: в культовом японском фильме «Королевская битва» перед девочками и мальчиками классным учителем поставлена неординарная задача: они все должны убить друг друга, и из сорока двух должен остаться один, и именно ему будет дарована милость выбраться с необитаемого острова, на который учитель привез их в сопровождении армейского взвода. Поначалу девочки и мальчики не верят, после того как учитель ликвидирует первого, возмущаются, после отстрела второго, подчиняются. Выживают двое, девочка и мальчик, как раз те, кому в качестве оружия достались предметы, которыми можно только защищаться: крышка от кастрюли и бинокль.
Всегда приятно, когда искусство все-таки идет впереди жизни, а не описывает пройденное. Владимир Сорокин, например, наполняет тексты сценами, которые, как ему кажется, и вовсе не могут произойти в жизни, оставаясь событиями чисто языковыми: ведь не суют родители в зажженную печь любимую дочурку, жених и невеста не убивают на свадьбе всех гостей подряд, никто не питается какашками, однако жизни до сих пор удавалось догонять и перегонять вымысел. Мишель Уэльбек, потрясший Европу «Элементарными частицами», у нас особо не прозвучал: подумаешь, герой, перепробовавший все виды секса, включая то, что размозжил голову кошке, вглядываясь во влагалище собственной матери, и ничто не принесло ему искомого удовлетворения. Отмеченное призами французское кино последних лет — это просто порно с психологическими переливами. Простые же люди засматриваются американскими боевиками, где в каждом кадре должен быть труп, а победивший супергерой награждается какой-нибудь правительственной наградой.
Аморальность приобрела «статусный» характер в искусстве и тотальный — в жизни. Вчера я случайно подслушала разговор трех восточных людей в кафе, он шел на непонятном мне языке, я разбирала лишь слова «афган», «таджик», «мусульман», но вдруг беседа неожиданно перешла на русский: «Они считают, что мы должны принять их образ жизни и ценности, а мы считаем, что они — наши». Дальше все опять провалилось в речь, мне недоступную, но я подумала, что это сформулировано здраво: только кому-то одному удастся навязать свой образ жизни и свои ценности остальным. Естественно, навязать силой.
Законы работали тогда, когда Анна Каренина считала, что преступает их страшным образом, так сказать, несовместимым с жизнью. Законы перестали работать вовсе, когда победу международного террориста Ленина признали законной, движением советских женщин «Долой стыд!» бредили благовоспитанные дамочки во всем мире, а отстрел пачками и штабеля трупов стали картинкой, повышающей адреналин у пристойных отцов семейств, которые стали казаться себе пресными ханжами в сравнении с мировой революцией.
Вот и сейчас недоеденная половина человечества — у которой вязнет во рту от существующего миропорядка, где торжествуют лицемерие, ханжество, мания материальных благ, коррупция, военная мощь, понимаемая как доказательство национальной добродетели, — это те же верные ленинцы и бенладенцы, которые пиарят себя как носители морали. Их мораль хорошо известна мне по собственному опыту: лет в пять я ходила в прогулочную группу на Гоголевском бульваре и однажды, придя домой, сказала, что N противная и гадкая девчонка. «Почему?» — спросили родители. «Потому что она хочет, чтобы все было по-ее», — ответила я сквозь слезы. «А как надо?» — поинтересовались старшие. «Конечно, по-моему», — ответила я, и мне долго поминали этот эпизод в назидание. Назидание звучало демократически: компромисс. Демократическая мораль — это мораль христианская: полюбите друг друга, в смысле проникнитесь чувствами и интересами другого, и тогда вам захочется найти компромисс, обогатить друг друга (кому материально, кому морально): 1+1 станет равно не двум, а преумножится до 11, если одну единицу сделать партнером другой. Сделай врага другом — задача эта с успехом решалась до самого начала нового века. Социальная психология казалась универсальной отмычкой. Да, Путин еще мог бы сделать своими друзьями Масхадова, Гусинского и Березовского, Клинтон, а потом Буш — бен Ладена и талибов, король Испании мог сделать друзьями басков, Ширак — корсиканцев, но все это... по разным причинам не сложилось. Мне видится в этом помимо частных и субъективных и общая, атмосферная, что ли, причина.
ЗАПРЕТЫ И НАКАЗАНИЯ
Сегодняшняя ситуация в том, что мы привлекли к себе слишком много силы. Мы научились усиливать себя практически во всем: один человек с бомбой в руках может уничтожить всю Землю, можно быстро перемещаться, сканировать невидимое, можно поменять свой пол и даже (пока теоретически) выращивать любое количество своих точных копий — клонов. Разделить силу на положительную и отрицательную — трудно, этим постоянно занимаются религиозные институции и отдельные подвижники вроде бен Ладена. Он ведь заботится об «истине» и о «морали», ни о чем другом! Американцев надо было наказать за их безнаказанную гордыню (поэтому — самые высокие башни), за обогащение за счет использования арабской нефти (поэтому — финансовый центр), за армию, хозяйничающую в мире (потому — Пентагон), и вот Аллах руками угнетенных арабов взял и наказал. Разномастные российские скинхеды «наказывают» инородцев, заполонивших Москву. Хоть на Божественную волю кивай, хоть на народную, суть остается той же: одни люди берут на себя смелость убивать других. Арафат начинает считать себя борцом-освободителем, а оказавшийся в тюрьме воришка выходит оттуда матерым киллером.
Сила — и в оружии, и в большой массе денег, и разлитая в общей атмосфере (культ силы всячески пропагандируется) — делает невозможным привычный ход: сделаем врага другом, заключим с ним взаимоприемлемый союз. У каждого за спиной бомба, граната, сила, стократ превышающая человеческую.
Когда мы говорим «морально» — это не столько категория этическая, которой находятся и возражения («что русскому здорово, то немцу смерть»), а просто рецепт благоденствия. Рецепт этот, в который чего только не приписалось разными мудрецами и глупцами, сегодня требуется очистить, придать ему ясную форму, с которой согласился бы каждый. Рецепт — это отчасти писаный закон, но в основном внутреннее чувство, то же, по которому приемлющие жизнь в принципе не суют пальцы в розетку и не растворяются в серной кислоте. В универсальном рецепте есть и такое правило: бороться с собственными пороками (внутренний джихад, по Корану).
В текущей практике есть и наглядные вещи: исламский мир хочет жить, со своим гигантским приростом населения, а христианский, со своим отрицательным приростом, — видимо, нет. Если фильм «Королевская битва» пресса назвала «самым актуальным манифестом самого молодого поколения Японии», а сам режиссер Фукасаку заявил: «Чем больше насилия, тем лучше», — то даже не знаешь, а будет ли такая страна — Япония — лет через пятнадцать. Будет ли такая страна Россия — по сегодняшним газетам тоже не поймешь...
Татьяна ЩЕРБИНА