КУДРЯВЦЕВА И ЕЕ ПСЕВДОНИМЫ

Эрве Базен и Айрис Мердок, Хулио Кортасар и Джон Апдайк. Все — писатели мирового масштаба. В свое время этих гигантов слова перевела на русский язык маленькая русская женщина Татьяна Кудрявцева. Кроме того, знала их всех, так сказать, в лицо. И именно ей великие фантазеры открылись с особой, совсем не публичной, стороны. О чем она и рассказала нашему корреспонденту Маргарите Рюриковой

КУДРЯВЦЕВА И ЕЕ ПСЕВДОНИМЫ

ХУЛИО КОРТАСАР

В 1972 году я поехала в Париж. И в Иностранной комиссии Союза писателей меня попросили встретиться с Кортасаром и пригласить его в Москву, получить гонорар за публикацию в «Иностранке». Я пообещала отыскать его, тем более что он был близким другом моей подруги. В Париже я позвонила ей, объяснила ситуацию. «Хорошо, — сказала она мне, — я устрою ужин, и вы познакомитесь». К сожалению, на ужин Кортасар так и не пришел. И только потом я поняла почему.

Время моего пребывания в Париже истекало. И я начала всеми возможными путями разыскивать Кортасара. Узнала, что он работает, так как не мог жить на гонорары от своих книг. Поначалу меня это удивило, потому что в Советском Союзе тогда менее талантливые писатели прекрасно жили на доходы от книг. И тут, к моему изумлению, мне сказали, что он работает в ЮНЕСКО, в Испанском бюро переводов, которое находилось на одном этаже с Русским бюро. Я подумала, что, вероятно, не раз его видела, потому что часто встречалась с испанскими коллегами в коридоре, столовой, лифте. Наконец я выяснила рабочий телефон Кортасара, позвонила ему, и мы условились о встрече в его бюро. И вот, помню, я уже шла по коридору и в самом его конце увидела очень высокого и тонкого мужчину с маленькой головой на плечах. И тогда я подумала: «Это точно не он. Ну ничуть не похож на того, кто так блестяще, так завораживающе пишет. А этого человека я знаю десять лет. Мы столько раз подымались и опускались вместе в лифте, вместе ужинали и обедали. Нет, этот человек просто стоит и ждет кого-то...» А когда я подошла к «этому человеку», выяснилось, что именно он и есть великий Кортасар. Мы долго беседовали. И я поняла, почему он не пришел тогда на ужин. Боялся, что общение с советской гражданкой может запятнать его в глазах хозяев ЮНЕСКО и он лишится работы. Платили там хорошо, что позволяло Кортасару два года между ассамблеями свободно заниматься творчеством. Не согласился он тогда и на приезд в Москву, сославшись на то, что должен закончить роман. Но я думаю, что он опять-таки побоялся.

АЙРИС МЕРДОК

Я переводила ее роман «Дитя слова». Муж Мердок был профессором русского языка и проверял переводы ее книг на русский. Это он привил ей любовь и интерес к русскому народу и литературе. Она хорошо знала не только Толстого и Достоевского, которых на Западе знают все, но и Тургенева, Чехова и Пушкина. Когда я в очередной раз приехала в Англию, решила разыскать Мердок. Достала в посольстве ее телефон. Позвонила и представилась: «В Москве вышел ваш роман. Очень хочу вручить вам свой перевод». Я остановилась тогда в Лондоне, она жила в Оксфорде. Мы договорились, что я приеду к ней. И мы встретимся во внутреннем дворе университета, где она преподавала. Добравшись до Оксфорда, я направилась к квадратному двору университета, где с трех сторон установлены арки, ведущие в сады. Я встала, как статуя, посреди двора, чтобы Мердок быстрее меня заметила. Но прошел час, два — никто ко мне так и не подошел. И тогда я обратила внимание на высокую женщину, явно похожую на ту, которую я ждала. Она пряталась за одной из арок, время от времени высовывалась и тут же исчезала, и так много раз. Я направилась к ней: «Мисс Мердок?» — «Да», — ответила она дрожащим голосом. «Разве вы не видели меня? Почему не подошли?» — удивилась я. «Боялась», — проронила Мердок. В конце концов она немного успокоилась и, поняв, что я не кусаюсь, пригласила меня выпить бокал вина. Мы пошли в бар и разговорились. Мердок — это комок нервов. Общаться с таким человеком очень трудно. Меня долго не покидал внутренний страх: вдруг я чем-то ее задену, обижу? А в конце беседы мы поклялись друг другу в дружбе, и Мердок называла меня не иначе, как «моя подруга Таня». Потом мы еще долго переписывались.

ЭРВЕ БАЗЕН

Известный французский прозаик, президент Гонкуровской академии. При этом его крестьянское происхождение чувствовалось во всем. Писал в основном о деревне, и типажи у него все жесткие, прижимистые, неуступчивые, а женщины похожи на нашу Салтычиху. И сам был крепок, очень энергичен, работал как машина. Вообще походил на кулачка, который озабочен тем, чтобы преумножить свое состояние и достояние.

Я помню, как приехала во Францию и Базен пригласил меня к себе домой. Жил он тогда под Парижем, где у него было собственное поместье XVIII века. Место историческое — там даже была спальня, в которой ночевал Наполеон. Базен и меня поместил в эту комнату! Надо сказать, засыпала я в ней с большим трудом — мешали тени предков. Дом вообще был полон старинных картин, старинной драгоценной посуды, обставлен мебелью в стиле ампир. Как говорится, ничто буржуазное Базену не было чуждо. Очень уж ему хотелось выскочить из своей среды, показать, что он умеет ценить красоту.

Я знала двух его жен, обе были очень интересными и много моложе его. Между прочим, когда он женился в последний раз, ему было под семьдесят, и он родил второго сына. При том что первому сыну — от предыдущей жены — тогда было лет шесть.

Последний раз мы виделись с ним пять лет тому назад в Париже, в ресторане, где он устраивал обед для членов Гонкуровской академии. После этого Базен пригласил меня в свой новый дом недалеко от Орлеана, но я предпочла остаться в Париже. О чем бесконечно сожалею, так как вскоре же после нашей встречи он умер.

ХУАН ГОЙТИСОЛО

Гойтисоло был выходцем из аристократической семьи, ненавидел Франко. Он не был коммунистом, но разделял наше отношение к фашизму и был очень рад, когда его издали в Союзе. После чего Союз писателей пригласил Гойтисоло в Москву за гонораром. Тогда-то я с ним и познакомилась. И у нас быстро установились дружеские отношения.

Во время работы в ЮНЕСКО я часто встречалась с ним и именно благодаря ему приобщилась к испанскому сообществу в Париже. Однажды, в 1968 году, Хуан привез меня к известному испанскому киноактеру, который тогда снимался в Париже. Тогда я впервые познакомилась с испанской паэллой и узнала один испанский обычай, который мне очень полюбился. Когда после ужина еда, посуда — все убирается, но гости продолжают сидеть за пустым столом и, положив локти на столешницу, разговаривают. Называется это sobre mesa (на столе). В начале вечера нас было четверо: Хуан с женой, хозяин — высокий стройный красавец мужчина — и я. Вскоре пришел Карлос Фуэнтес, крупный испаноязычный писатель, затем известный режиссер Бунюэль со звездой Катрин Денев, которая тогда снималась в его фильме. Все уселись за пустой стол и разговаривали о жизни на чужбине, о проблемах эмигрантов. Как же они кляли Франко, из-за которого пришлось эмигрировать! Потом разговор зашел о литературе, о творчестве. Но вдруг нашу живую беседу прервал телефонный звонок. Хозяин подошел к телефону. И я услышала, как он нервно заговорил: «Нет, не надо, не приезжай. Нет, я занят. Я позвоню, когда освобожусь...» После чего раздраженно повесил трубку. А через некоторое время раздался звонок в дверь и в квартире появилась удивительно красивая женщина. Стройная, длинноногая блондинка в очень короткой юбке, какие тогда еще не носили, в высоких лакированных сапогах выше колена на высоченных каблуках. Даже Катрин Денев померкла рядом с ней! Но, несмотря на красоту, в ней явно чувствовалась женщина вполне определенной профессии. Когда она вошла, все переглянулись и замолчали. Хозяин что-то пролепетал, назвал ее имя, но беседа заглохла. Все встали из-за стола, разошлись по группкам, лишь красавица стояла одна. Мне стало ее жаль. Я подошла к ней, мы заговорили о нашумевшем фильме, который все тогда обсуждали. Потом к нам присоединилась Катрин Денев. Помню, девица, обращаясь к ней, воскликнула: «Ах, я видела вас в кино, я знаю, кто вы!..» Вскоре все собрались уходить, было уже два часа ночи. Девица осталась, а мы гурьбой спускались по лестнице со второго этажа. И вы бы слышали, как безжалостно все полоскали оставшуюся! Особенно женщины. Они высмеивали ее наряд. Девица, и правда, была вызывающе одета, но все же на ней были дорогие вещи, она была ухожена и хорошо причесана. Как же все-таки крепко сидела в этих интеллигентных, свободомыслящих людях буржуазная мораль! В своих романах и фильмах они с сочувствием описывали таких женщин. Но лишь в романах и кино. Не в жизни.

Что касается Гойтисоло. К сожалению, с годами он стал писать все хуже и хуже, а потом и вовсе сник. Жизнь его вообще круто изменилась. После поездки в Тунис он расстался с женой и перешел в стан гомосексуалистов. В нем что-то сломалось. Хотя в конце жизни Гойтисоло и стал нобелевским лауреатом.

ДЖОН АПДАЙК

В 1963 году в «Иностранной литературе» опубликовали его роман «Кентавр». Апдайку было тридцать лет, он только начинал литературную карьеру, роман же мгновенно стал мировым бестселлером. Тогда «Иностранка» была, пожалуй, единственным журналом, в котором платили гонорары. Правда, в рублях. В связи с этим Апдайка и пригласили приехать в Москву. Как его принимали! При том что всеобщее внимание было ему в диковинку. Ведь он жил в маленьком городке под Бостоном, все-таки глушь, деревня. В общем, тогда Апдайк был всем необычайно доволен. Правда, с гонораром получился прокол. Суммы тогда ходили многозначные, и ему выдали аж чемодан денег. Когда я спросила его, чтобы он хотел купить, Джон заявил: «У меня нет теплого пальто, хочу драповое». Я помчалась в ГУМ. Но ничего похожего на драповое пальто для высокого худого мужчины там не было. Я объехала уйму магазинов, даже закрытые распределители и ничего не нашла. Это был ужас! Ну как было сказать, что в столице великой страны нет подходящего ему пальто? В конце концов я выразила сожаление, что все драповые пальто распроданы, мол, не сезон. И предложила ему купить что-то для жены — антиквариат, украшения. Но Апдайк был непреклонен: «Что вы! У меня очень скромный дом, мне ничего не надо, а жена не носит украшений». Все кончилось тем, что он пришел в свой номер, лег на постель, раскрыл чемодан, вынул все эти пачки денег и накрыл ими себя, как чешуей. Полежав некоторое время под этими деньгами, он вздохнул и... сбросил их в корзину для мусора.

Прошло десять лет. За это время я дважды встречалась с ним в Нью-Йорке, и он непрестанно посылал мне все, что писал. Как вдруг в американской прессе я прочла, что появился новый роман Апдайка со странным названием «Бэк-книга». А как раз ее я почему-то от него и не получила. В журнале «Иностранная литература» тогда водилась валюта на приобретение книг, и я решила сама ее заказать. И когда читала, у меня глаза вылезали на лоб от удивления! В этой самой книге Апдайк описал свое пребывание в Москве и оплевал буквально все, что тогда горячо расхваливал. Оказалось, что в Москве его окружал КГБ, а бедная Фрида Лурье, его переводчица, думала только о том, как бы лечь к нему в постель. Обо мне там не было ни слова, однако досталось многим другим. После этого я написала Апдайку длиннющее письмо, полное негодования. А в конце приписала, что более не считаю возможным продолжать наше знакомство. Был 1974 год. А лет через пять я в очередной раз поехала в Америку. В один из дней делегацию переводчиков американской литературы пригласили в Бостон на обед в Вебстеровское общество, которое специализировалось на издании словарей. Я была руководителем делегации, поэтому меня посадили во главе стола. И вот, когда все уже расселись и приступили к еде, в гостиной внезапно появился Апдайк. Это был уже совсем другой Апдайк — известный, преуспевающий писатель в твиде, при дорогом галстуке. Единственный пустой стул стоял рядом со мной, на него он и сел. Ели мы молча, но в конце концов я не выдержала, повернулась к нему и спросила: «Джон, вы что, не узнаете меня?» — «Нет, как же, — отреагировал он, — я вас, Таня, сразу узнал». — «Так почему же молчали?» — настаивала я. «Не был уверен в том, как вы к этому отнесетесь», — ответил он. Я, конечно, завела разговор о книге: «Как вы могли написать такое, не понимаю?!» — «И не поймете, — проговорил он. — Вы живете в другой стране. И каждый из нас вынужден подчиняться своим законам». Еще он добавил, что у него большая семья, трое детей, новая жена. Всех их нужно содержать. И несмотря на то, что он — автор мировых бестселлеров, ему приходится много крутиться, печатать рецензии в разных журналах... Мы увлеклись разговором, как вдруг нас прервал председатель Вебстеровского общества, который сидел на другом конце стола: «Мистер Апдайк, нельзя так увлекаться своей соседкой. Здесь ведь есть и другие члены делегации...» Апдайк моментально встал и пересел за другую часть стола. А я с горечью подумала: «Бог ты мой!..»

ДЖОН СТЕЙНБЕК

Первым живым американским писателем, с которым я познакомилась, был Стейнбек. Необычайно теплый человек. Правда, мог быть и неожиданно колким. Он приехал в Россию в 1963 году, после того как в журнале «Иностранная литература» опубликовали его прелестный роман «Путешествие с Чарли». Само название книги выдавало то, что ее автор любит пускаться в приключения и поозорничать. В доказательство этого расскажу одну историю.

В Москве Стейнбек остановился в гостинице «Советская». Дело было в ноябре, погода стояла очень холодная. Однажды ему позвонил приятель, который тоже оказался в Москве и жил в гостинице «Националь». Он пригласил Стейнбека с супругой к себе на ужин. Супруги Стейнбек приехали, поужинали и в начале первого ночи направились к себе в гостиницу. Стейнбек был очень высоким и солидным мужчиной. Одет он был экзотически — вместо пальто на нем была накидка до щиколоток. Когда супруги вышли на улицу, шел мелкий снег. И Стейнбек предложил жене подождать его в вестибюле гостиницы, пока он не поймает такси. А в то время такси в Москве было очень мало. Стейнбек довольно долго и безуспешно пытался остановить машину. В конце концов так замерз и обозлился, что вышел на середину Манежной площади (тогда на ней еще не было бессмертных творений Церетели) и уселся на асфальт. К нему тотчас подошел милиционер: «Гражданин, вставайте, пройдемте...» А Стейнбек уже успел выучить несколько фраз по-русски. Одну из них и сказал милиционеру: «Я американский писатель!» Когда он это произнес, милиционер пристально на него посмотрел и взял под козырек: «Господин Хемингуэй!» Стейнбек был в восторге. Дело в том, что, когда он приехал, тут же стал расспрашивать: «А меня знают в России?» И я ему твердо тогда сказала: «Конечно, знают!» А после истории с милиционером Стейнбек еще долго иронизировал: «Нет, меня в России не знают... Хотя хорошо уже то, что милиционеры представляют себе, кто такой Хемингуэй...»

УИЛЬЯМ СТАЙРОН

Из романов Стайрона я перевела «Выбор Софи». По-моему, он самый талантливый из современных писателей, яркий мастер слова. К сожалению, теперь он перестал писать.

Познакомилась я с ним в Москве, он приезжал на встречу советских и американских писателей. Однако держался в тот раз отчужденно, и мы с ним почти не общались. А спустя какое-то время уже меня пригласили в турне по американским университетам. И я позвонила Стайрону из Нью-Йорка. Дело в том, что я прекрасно понимала: «Выбор Софи» никогда не издадут у нас, если не убрать эпизоды, связанные с сексом, а в романе было несколько откровенных сцен. Но как без согласия автора это сделать? Так что по телефону я откровенно объяснила Стайрону свою проблему. Уильям отреагировал сразу: «Таня, я приеду к вам. Только дело в том, что я живу в 400 милях от Нью-Йорка. Сейчас два часа дня, и я смогу добраться до города лишь к вечеру. Мы сделаем так: я сяду за руль завтра рано утром и тогда буду у вас уже в полдень». Его готовность потрясла меня.

Я жила тогда в маленькой паршивой гостинице. Туда и приехал Стайрон. Не без внутренней дрожи я объяснила ему всю ситуацию. К моему изумлению, Стайрон сказал: «Я все понимаю. И я согласен». И начал вычеркивать целые страницы, что-то дописывать. Мы проработали два часа, после чего он пригласил меня к себе домой.

Через два года я опять оказалась в Америке. И сама приехала к нему из Нью-Йорка в Коннектикут на автобусе. Привезла с собой огромную бутылку водки. И торжественно внесла ее в дом. Увы, я не знала его проблемы. Увидев бутылку, его жена Роза изменилась в лице. Поначалу я ничего не понимала: «Что-нибудь не так?» Она ответила: «Нет-нет, ничего...» А потом на ходу шепнула: «Таня, вы с ума сошли!..» Тут я догадалась, какую промашку совершила.

Два дня в доме Стайрона меня принимали как дорогого гостя. На второй вечер мы поехали ужинать к Артуру Миллеру, который жил от них в 15 минутах езды. Я никогда не общалась с Артуром Миллером. И не стремилась. Особенно, когда прочла его книгу «После грехопадения». Как же грязно он вывел в ней свою бывшую жену Мэрилин Монро. Мне хотелось отхлестать его по физиономии! По моим представлениям, порядочные люди так не должны поступать. Поэтому, когда Миллер пригласил всех на званый ужин, я не могла отказаться. И поехала. Вечер был приятным, ужин вкусный, его приготовила тогдашняя супруга Миллера Инга. Миллер оказался блестящим собеседником, много интересного рассказывал о Голливуде, американском театре, и я слушала как зачарованная. Я должна была уезжать на следующее утро, и в ходе разговора Миллер внезапно спросил меня: «Как вы собираетесь добираться до Нью-Йорка?» — «Так же, как приехала сюда, — автобусом», — объяснила я. И тогда он предложил: «А не хотите поехать со мной?» Пришлось согласиться. Утром он заехал за мной, и три с половиной часа мы ехали до Нью-Йорка. Всю дорогу он рассказывал о себе. И я до сих пор жалею, что ничего не записала, сейчас же многое забылось. Но я не забыла одну его фразу. Он сказал, что самые счастливые дни в его жизни были с Мэрилин. И я подумала тогда: «Как хорошо, что Инга этого не слышала».

Но вернемся к Стайрону. В последний раз я видела его в 1998 году. Я прилетела в Америку и узнала, что он на лечении в санатории. Потом выяснилось, что санаторий находится недалеко от дома моей приятельницы, у которой я гостила, и она предложила отвезти меня туда. Стайрон очень изменился за два года, что мы не виделись. Постарел. Мы поговорили, наверное, с полчаса, после чего Роза дала понять, что он устал. Я начала прощаться, и тогда Стайрон предложил: «Я вас провожу». Он жил в коттедже на втором этаже. Однако мы дошли лишь до середины лестницы, как он начал задыхаться: «Таня, я больше не смогу...» Это было ужасно, потому что выглядел-то он крепким и здоровым мужчиной. Но у него была тяжелейшая депрессия. Во всем виновато виски.

Маргарита РЮРИКОВА