Некоторые верят в загробную жизнь, другие — в вечную любовь. Художница Татьяна Антошина верит, что «прекрасная половина человечества» — это мужчины. И все самое замечательное, что в них есть, сосредоточено в ее муже Алеше. С его помощью и в его честь г-жа Антошина решила «переписать» историю классического искусства — сюжеты про Афродит и Венер переложить для мужского соло
ХУДОЖНИЦА И ЕЕ МУЗ
Поводом встретиться с Татьяной Антошиной стала выставка «Искусство женского рода», развернутая сейчас в Третьяковской галерее. Первая большая феминистская экспозиция в государственном музее. Событие эпохальное. Приветствие участникам написала Хиллари Клинтон. Правда, директор ГТГ г-н Родионов решил, что Хиллари это уж слишком, и вообще, нечего вперед батьки. Поэтому в каталоге вначале идет приветствие директора, а потом уж горячие заокеанские приветы легендарной американской дамы.
Московские СМИ прилежно вытерли об «Искусство женского рода» ноги, редкий критик не прошелся насчет конъюнктурного замысла и слабого исполнения. После этого в музей прочно встали очереди — чего не было уже несколько лет. Так что женское искусство в нашей стране есть и пользуется огромным спросом. А Татьяна Антошина — его яркий представитель. Своим творчеством она воплощает специфически русское направление в феминизме — незлобивое, дружественное, ориентированное не столько на борьбу за женские права (которых и так в избытке), сколько на новое сотрудничество с мужчинами. Например, один из вариантов — сделать мужчину сексуальным объектом. Выяснилось, что мужикам это ужасно нравится.
— Сексуальный объект? Скорее эстетический. Я в силу своей нормальной гетеросексуальной ориентации искренне считаю, что нет ничего прекрасней обнаженного мужского тела.
— И многие женщины с вами согласны?
— Некоторые пытаются возражать, но их доводы меня не убеждают. Я разрушаю стереотипы. Одна из основных функций современного искусства — выявлять и разрушать стереотипы. Есть клише массового сознания, но есть уже и феминистские стандарты. Культ молодости, например, насаждаемый рекламой и СМИ, — нечто совершенно пошлое. Почему я должна выглядеть как четырнадцатилетняя девочка и иметь фигуру манекенщицы? Или почему я не могу сделать портрет обнаженного мужчины? Только потому, что обыватель считает это неприличным?! Вот недавно Союз фотохудожников проводил конкурс, и я получила одну из пяти премий. Но на финальной выставке вместо похвал и комплиментов я встретила просто-таки глухую стену. Никто не подходил к моим фотографиям, не обращал на меня внимания.
— Но вы же разрушаете стереотипы, а каждому человеку его взгляды дороги. Вот вам и не могут простить.
— В конце концов одна дама, глядя на фотографии моего мужа, сказала: «Какая же гадость!» — «Почему?» — спросила я. «Вы разве не понимаете?» — «Но позвольте, — говорю, — ваш муж тоже, что ли, гадость?»
— Скорее всего так и есть.
— Она вопрос проигнорировала. К изображению обнаженных женщин все относятся прекрасно. А мужское — это гадость. В общем, ни в коем случае нельзя, чтобы стереотипы брали над нами верх.
— Таня! У вас, насколько я помню, традиционное образование. Вы керамист?
— Керамистка. Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались в женском роде. Но и «керамистка» крайне ненавистное для меня название. Керамика — просто материал, а вообще я училась в Красноярске, в художественном вузе на отделении скульптуры.
— Вы, кажется, кандидат наук?
— Да, кандидат искусствоведения. Но это случайно получилось. Выучившись на скульптора, я хотела заняться живописью, но тут у меня родились сыновья-близнецы, и мне пришлось о творчестве на пару лет забыть. Я преподавала в Красноярске и время от времени приезжала в Москву на курсы повышения квалификации. Однажды случайно попала на научную конференцию, посвященную искусству Сибири. Я, помимо Красноярска, долго жила в Хакасии. Там чрезвычайно своеобразная и самобытная культура — курганы, каменные изваяния, испещренные рисунками пещеры. Говорят, что по количеству памятников на квадратный километр Хакасия и Южная Сибирь занимают первое место в мире.
В общем, я обо всем этом сделала сообщение на конференции, и проректор Строгановского института предложил мне написать диссертацию. Так, вместо живописи я занялась наукой.
— В вашей жизни очень долго ничего не предвещало ни современного искусства, ни гендерных (простите, за неприлично звучащее слово) проблем...
— С феминизмом вообще очень занятно случилось. Пока я жила в Красноярске, я обо всем этом не думала. Красноярск — город бывших ссыльных, там мощная прослойка интеллигенции. И много культур намешано — русская, польская, еврейская, украинская. Там никогда не было никакой дискриминации — ни по национальному, ни по половому признаку. Я прекрасно себя чувствовала и в училище, и в институте, получала пять с похвалой, и никто никогда не говорил: ты женщина, и, значит, молчи.
И каково же было мое удивление, когда, попав в Москву, я столкнулась с форменной дискриминацией. Взять хотя бы современное искусство, московских концептуалистов. Вроде бы самый продвинутый круг, интеллектуалы. И какую же роль у них играют женщины — жены и соратницы? Они всегда в тени. А какие чудовищные тексты пишут эти барышни?! Жена одного известного художника сочинила нечто вроде призыва: «Сестры и подруги! Скажем «нет» феминизму, спасем наших мужей. Хвалите их, поддерживайте, помогайте, не нужно быть им препоной!»
Вообще помогать мужчинам — пунктик московских женщин. У меня был первый муж, отец моих мальчиков, не то чтобы совершенно бездарный, но он все больше руками мастерил, голова у него не особо работала. Я ему постоянно помогала, тянула его куда-то. Приходилось и детей воспитывать, и его направлять. А он еще пытался со мной соперничать, что меня раздражало и от чего я в конце концов устала. Уже учась в аспирантуре, я пристроила мужа в керамическую студию. Он там прижился, его стали звать в творческие группы. И как-то одна керамистка доверительно мне сказала: «Ваш муж — такой талант! Вы должны все бросить, устроиться дворничихой, лишь бы только он мог расти». Я бежала от этой женщины как от чумы — мне совершенно не хотелось жертвовать собой.
Так что после Сибири Москва показалась мне чудовищным болотом: инфантильные мужики и рядом с ними бабы, застрявшие в вечной роли матери.
— И вы задумались, в чем истина?
— Да нет, не сильно я задумалась. Я пыталась войти в круг современных художников — меня не сильно там привечали. Мне помог Олег Кулик. Он пригласил меня в галерею «Риджина», тогда очень модную. Я делала керамических кошек и мышек для инсталляций других художников. Одну инсталляцию показали на Венецианском бьеннале, не указав при этом моей фамилии. Несправедливостей было много, я решила бороться.
Серия «Музей женщин» родилась после ряда драматических событий. В середине 1990-х я поехала в Италию, сделала там выставку. Это были последние годы русского бума, все мои работы ушли почти мгновенно, я почувствовала себя более-менее уверенно. Вернувшись в Москву, встретила своего нынешнего мужа Алешу и ушла из прежней семьи. Год мы скитались по съемным квартирам. Вначале к нам перешел жить один мой сын, потом второй. В бытовом плане все было очень неустроенно, зато я испытывала сильный душевный подъем. И вот я задумала снять Алексея для «Музея женщин».
Когда я училась в аспирантуре, приходилось читать огромное количество литературы по искусству. Бывали моменты, когда я просто листала одну книгу за другой, стараясь запомнить авторов и сюжеты. Я еще тогда подумала: боже мой, какое количество обнаженных женских тел и какой мизер — тел мужских! Если не считать античности и Возрождения, обнаженное мужское тело и увидеть толком негде.
Мысленно я назвала все это искусство «Музеем мужчины». Все сделано соответственно взглядам, вкусам, настроениям и предпочтениям мужчин. Они и потребители, и производители смысла. Женщины остаются в роли пассивного объекта наблюдения и изображения, а потом они должны соответствовать наработанным стереотипам. Получается замкнутый круг. Но если есть музей мужчины, надо сделать музей женщины. Сегодня художниц не меньше, чем художников. Женщина должна каким-то образом проявить свой голос и обозначить свое присутствие. А мужчина может стать прекрасной моделью и персонажем, который вдохновляет.
— И как отнесся к этому ваш муж?
— С энтузиазмом. Алеша — сущий ангел. Он меня во всем поддерживает и беззаветно верит моим идеям. И не потому, что он эксгибиционист какой-то, он просто, на удивление, уверенный в себе человек, прекрасно знающий, что у него все в порядке с телом.
Мы познакомились на курсах английского языка: я как раз вернулась из Италии и собиралась в Германию. Он служил во флоте контрактником, собирался переходить на английский корабль. На курсах мы постоянно разыгрывали всевозможные сцены. В одной я была капитаном, а Леша — юнгой. Когда в последний день курсов он пришел в настоящей морской форме, я просто остолбенела. А потом, пока у него не закончилась служба, он летал ко мне из Мурманска каждые выходные.
Если бы я выбрала в музы постороннего мужчину, мне бы сказали, что я маньячка, гоняющаяся за молодыми людьми. Зато теперь говорят, что мой феминизм ненастоящий: просто я выставляю напоказ скучные, неинтересные отношения с собственным мужем.
— Так вы феминистка?
— Что было хорошо американским феминисткам в 1970-е годы, русским женщинам начала XXI века может быть смерть. Мне сильно импонирует прямолинейность и энергия американского феминистского искусства, но в России другой менталитет. Для нашей культуры не так важна физиология: прокладки и прочие страсти, на которых обычно выезжают западные художницы. Мы все больше о духовном печемся. Для нас важнее эстетическая составляющая. В этом смысле я типично русский художник: я певец прекрасного, а не обличитель. И второе: для меня было важно поменять взгляд не на женщину, а на мужчину. Западные феминистки возражали против роли женщины — сексуального объекта. В результате они превратили женщину в объект асексуальный, антиэстетический. Показывают себя в обнаженном виде, но не в будуаре, а с отбойным молотком на стройке, испачканных грязью, в невыгодных позах и ракурсах. Да, это шаг: утвердить свое право на то, чтобы быть некрасивой, несексуальной. А что дальше? Я думаю, что я делаю следующий шаг: я перевожу взгляд с самое себя на мужчину. Для меня он — главный объект. А за собой я оставляю право создавать смыслы.
Людмила ЛУНИНА
На фотографиях:
- АВТОПОРТРЕТ С «САСКИЕЙ»
- «МАЛЬЧИК НА ШАРЕ»
- В материале использованы фотографии: Льва ШЕРСТЕННИКОВА