ОБЫЧНАЯ ДЕВУШКА LENA

Живет среди нас обычная девушка Lena. Приехала Lena в Москву из Нью-Йорка. И пока мы, зажмурившись от весеннего кайфа, жадно глотаем мартовский воздух и непонятно чему радуемся, Lena тревожится за нас. Мысль о надвигающейся на Россию страшной американизации не дает ей покоя

ОБЫЧНАЯ ДЕВУШКА LENA

— Свою миссию я вижу в том, чтобы не допустить американизации России.

— Опять «железный занавес»?

— Нет. Надо наладить равный культурный обмен между Америкой и Россией. Беда в том, что американцы о русских вообще ничего не знают. А русские знают о нас в основном по фильмам, которые каждый вечер идут по вашему телевидению. От этого у русских складывается неправильный образ американцев и развивается плохой вкус.

— Не все американское кино, которое крутят у нас по ТВ, призвано портить нашу эстетику. Изредка попадаются и ваши шедевры.

— Да, но в основном-то показывают низкопробное кино. Мне жаль, что у вас редко встретишь в телепрограмме отечественные фильмы — особенно старые, классические. А в США после восьми часов вечера ни по одному из каналов вы не найдете ни одного зарубежного фильма, там показывают только национальное кино. А вы... Может, вы просто свои фильмы не любите? У вас ведь такое доброе кино, такие добрые мультфильмы, а показывают каких-то... покемонов. Честное слово, мне больно, что русские не понимают своих ценностей.

— Не хотелось бы тебе написать программу по антиамериканизации России, создать какой-нибудь фонд или движение?

— А почему нет? Могу! Но не сегодня-завтра, а вообще таких планов я из своей жизни не исключаю.

— А ты готова стать лидером такого движения?

— Лидером вряд ли стану, потому что я все-таки американка, но могу разработать программу и стать правой рукой и «мозгом» лидера.

— У тебя такое неамериканское имя — Лена, откуда это? Может, русские корни?

— Я бы не назвала это русскими корнями. Просто у женщин моей семьи есть особенность — они покидают свою родину. Так, прабабушка со стороны отца в свое время уехала из родного белорусского городка Слуцка. Спасаясь от погромов, она оказалась в США. А моя мама, рожденная во Франции, покинула родину ради поисков себя и тоже добралась до Америки. Меня же назвали в честь сестры Сергея Рахманинова. Мама очень любила его музыку. Поэтому интерес к русской культуре был во мне заложен генетически. Я слушала музыку Рахманинова и Глинки, читала Пушкина, Толстого, очень любила Чехова и по самоучителю осваивала русский язык. В какой-то момент мне захотелось подышать воздухом тех великих людей.

— Похоже, ты выбрала не самое подходящее время. Чеховский дух в СССР витал разве что над МХАТом с его неизменной «Чайкой».

— Меня это не смущало. И летом 1989 года прилетела в Москву в гости к одному молодому человеку, с которым случайно познакомилась в Нью-Йорке прямо на улице. Он не был готов к моему визиту и поэтому попросил меня какое-то время пожить на даче его знакомых. Я безумно обрадовалась, вообразив, что, кроме романтического одиночества Татьяны Лариной, меня там ждут свежий воздух, сочные фрукты и небольшой бассейн с чистой прохладной водой. Но, как я теперь понимаю, то была самая обычная советская дача: шесть соток земли, посередине — фанерный домик, а чуть в стороне от него — «удобства». Какой там бассейн, какие фрукты! Единственное, что росло на участке, — щавель и высоченная нескошенная трава. Пару дней я пребывала в легком шоке, а потом, освоившись, стала ходить за продуктами в сельский магазин, таскать воду из колодца, научилась топить русскую печь и готовить еду. Вау! Жизнь сельских жителей я впитывала как губка.

— Наверное, и с русским матом пришлось познакомиться?

— С русским матом я познакомилась еще в Москве. Однажды тормознула такси и на очень плохом русском языке попросила довезти меня до американского посольства. Таксист рявкнул: «Сколько дашь?» Я по американским меркам посчитала, что если метро стоит пять копеек, то услуги такси раза в четыре выше. В общем, когда я сказала: «Двадцать копеек» — он меня так послал, что, идя до своего родного посольства пешком, я долго не могла прийти в себя. А вообще в тот приезд у меня на шее на веревочке висел блокнотик, в который по слуху я записывала латинскими буквами непонятные слова и выражения. И вечером у Юры спрашивала: «Что значит ... а что значит ...?» Когда я выдала порцию новых слов, он сказал, что женщина не должна произносить их вслух. «Почему? — удивилась я. — Ты сначала скажи, что это означает, а я уже решу для себя, говорить мне это или нет». Прожив месяц в России, я поняла самое главное — матерные слова в этой стране ключевые, без них не обойтись ни в общественном транспорте, ни в магазине, ни порой в офисе приличной компании.

— Сейчас «ключевой» язык освоила?

— Я знаю несколько матерных слов и, если надо, могу употребить. Мне нравится в русских, что они в чем-то умеют проявить деликатность, а если человек тебя в упор не понимает, как скажут... И все! Это мне очень близко. Я же, как это сказать... ньюйоркщица. А это особая каста людей. Наверное, как москвичи. Можно уехать далеко-далеко от этого города, но он всегда останется в тебе. Я всегда и везде останусь ньюйоркщицей.

— А как ты относишься к тому, что мат в России выходит из-под цензуры?

— Это происходит не только в России. Во всем мире мат легализуется. Когда я была маленькой, у нас считалось неприличным произнести вслух слово fuck. А сейчас оно стало употребляться везде .

— Я читала, что в начале 70-х в США был громкий судебный процесс по поводу того, что один дяденька публично употребил это слово.

— Да, американцы вообще любят затевать разные судебные разбирательства. Но тот человек, о котором ты говоришь, насколько я помню, выиграл процесс, сославшись на одну из статей нашей Конституции, которая позволяет гражданину как угодно выражать свои чувства. Вообще же я считаю, что надо иметь цензуру внутри себя, чтобы не превратиться в... быдло.

— А что, по-твоему, кроме внутренней цензуры, не даст людям так низко пасть?

— Национальная культура. Я хочу, чтобы русские поняли, что у них замечательная страна, ее надо любить со всеми недоделками и недостатками. Многим русским кажется, что в Америке все идеально и если русские введут у себя такие же, как у нас, законы, построят высокие дома из стекла и бетона и станут питаться суррогатами Макдоналдса, то все изменится к лучшему. Ничего подобного! Русские не понимают, какая у них интересная жизнь. Интересная именно из-за нестабильности и борьбы со всем чем только можно, начиная от тараканов на кухне и вплоть до уличных митингов. Я хочу, чтобы русские поняли, что стабильность — всего лишь иллюзия. На самом деле в жизни не может быть ничего стабильного. Все мы под Богом ходим. Стабильной может быть только культура. Культуру надо поддерживать во все времена. Беда в том, что культурный уровень граждан сейчас заметно снизился. Не только в России. Возьмите любую страну Европы, Америку. Я с ностальгией вспоминаю то время, когда в московском метро все читали. А сейчас человека с книжкой увидишь редко, все чаще курс доллара обсуждают.

— Слушай, а как именно тебя занесло в Россию после того первого приезда в 89-м году?

— Во-первых, из опыта моего первого приезда мне здесь очень понравилось. Во-вторых... у меня была глубокая депрессия. Тут надо долго все объяснять. В общем, моя мама тяжело болела и, чтобы поправить здоровье, уехала во Францию. Там ей хотели сделать операцию, но было уже поздно. Мама умерла на родине и там же похоронена. А отец женился на другой женщине, переехал жить к ней. Я осталась одна. С деньгами было туго, и, чтобы решить материальные проблемы, пришлось продать дом. Как все происходило, долго и сложно объяснять, в результате я осталась без дома и без денег. «Что делать?» — я не находила ответа на этот извечный русский вопрос. Ведь еще совсем недавно я имела все: родителей, жилье, прекрасное образование — я окончила хореографическое училище Джорджа Баланчина и Барнардский колледж Колумбийского университета. И потом вдруг р-раз, и нет ничего, и никому я не нужна. Я была просто раздавлена.

— Вот это все от пресловутой американской уверенности в завтрашнем дне. Видишь, оказалось, от тюрьмы и от сумы не зарекайся.

— Русская поговорка очень правильная. Такие русские ощущения, как «авось» и «может что-то случиться», нам незнакомы, и поэтому мы ментально ни к каким поворотам судьбы совершенно не готовы. Вот и у меня выбило почву из-под ног, что делать и как жить дальше, я не знала. Может быть, русский человек подумает, что я могла бы обратиться к отцу, чтобы помог деньгами, приютил, но у нас это не принято — я взрослый человек с образованием, так что надо из любой ситуации выкарабкиваться самостоятельно. В общем, меня на время приютили местные кришнаиты. И вот однажды, это было в доме кришнаитской общины, я проснулась и первое, что увидела, — на столе лежат Библия и учебник русского языка. Это был момент прозрения. Вдруг совершенно четко я осознала, что надо бросать все и лететь в Россию. У меня мыслей не было, чтобы поехать куда-то в теплую страну или хотя бы к родственникам во Францию. На последние деньги я купила билет и прилетела в Москву с 50 долларами в кармане.

— Да, это как-то очень по-русски. Похоже, никакая другая страна тебя с такими деньгами не приняла бы. Разве что Украина. И как ты себя ощущала в Москве с ее бешеными ценами?

— Я ничего не боялась. Поначалу я поселилась все у того же приятеля Юры. Он опять к этому не был готов. Но через две недели после приезда я имела работу, жилье и даже успела познакомиться со своим будущим мужем.

— Как это?

— Чтобы найти работу, я поехала в гостиницу «Рэдиссон-Славянская», где проходила международная выставка товаров. Там разговорилась с одним калифорнийцем, который хотел уже сворачивать свой бизнес и улетать на родину, потому что остался без секретаря и помощников — они не смогли жить в московском климате. Я сказала, что могу выполнять обязанности секретаря и помощников. Так я нашла работу. А поскольку все сотрудники фирмы жили в «Рэдиссон-Славянской», то и мне выделили в ней номер. Так у меня появилось жилье.

— А мужа ты нашла по брачному объявлению, вывешенному в вестибюле все той же гостиницы?

— Нет. Когда я переезжала от Юры, то его папа как бы между прочим сказал, что у него есть один знакомый молодой человек, писатель и сценарист Максим Стишов, который по внутреннему складу точная моя копия. «Вот бы вам познакомиться», — риторически предположил он. Но я была так загружена работой и новыми впечатлениями, что знакомиться с кем-то, тем более очень похожим на меня, совершенно не хотелось. И все же совсем скоро, на открытии Американского дома кинематографии в «Рэдиссон-Славянской», нас представили друг другу. А на следующий день Максим назначил мне свидание у памятника Маяковскому. А у меня не было теплой одежды, кроме тоненького летнего пальто, поэтому на первое свидание я пришла насквозь продрогшая и простуженная. Максим посмотрел на меня и сказал: «Тебе нужно теплое пальто». Мы поехали в ЦУМ и купили пальто. А через три месяца мы решили пожениться.

— А что, именно покупка пальто заставила тебя как-то по-особенному посмотреть на будущего избранника?

— Я вдруг ощутила, что к женщине можно относиться иначе, чем это делают американские мужчины. Мне трудно общаться с человеком, который, например, садится напротив и спрашивает: «Что ты дальше намерена делать? Расскажи о своих планах, покажи свое резюме, потому что я хочу знать, с кем имею дело». Так жить невозможно! А Максим у меня вообще ничего не спрашивал, он принял меня такой, какая есть. Он видел, что у меня есть проблемы, что я болею, нервничаю, не знаю, что как дальше сложится. Когда что-то у меня в жизни стало выстраиваться, он был рядом, радовался вместе со мной. Это для русских, как я теперь понимаю, вполне нормально.

— А что изначально тебе было непонятно в русских, что удивляло?

— Вот парадокс, которого я не в силах постичь: любой русский человек, вроде бы такой угрюмый и неулыбающийся, может толкнуть или обругать тебя на улице или в транспорте, но в то же время он имеет некую душевную теплоту и может пригласить тебя к себе домой, накормить, напоить, за жизнь поговорить и денег взаймы дать. А американец, который тебе широко улыбается на улице, вряд ли пригласит домой даже хорошего знакомого. А если и пригласит, то даже кока-колой не угостит.

— Теперь давай про мужчин — какая национальная черта отличает русских от американцев?

— О-ох! Знаешь, недавно мы сидели на кухне с одной моей русской приятельницей, которая уехала жить в США, и рассуждали, в чем разница между русским и американцем. Причем она мужчин называет исключительно бойфрендами, а я этого не терплю, предпочитаю говорить: молодой человек. В общем, мы решили так: американец вовремя явится на свидание, пригласит тебя в ресторан, оплатит ужин, скажет, какая ты красивая и незабываемая, пообещает на следующий день позвонить и никогда больше не позвонит. А русский ведет себя так: напросится к тебе домой якобы в гости, а сам съест все, что имелось в холодильнике, напьется и останется жить, пока ты его не выгонишь. Поверь мне, эта формула проверена нашим с подругой горьким жизненным опытом.

— Для тебя важно было изменить свой социальный статус, иметь в России не просто хорошего друга, а более крепкий тыл — мужа?

— Печать в паспорте для меня никогда глобального значения не имела. Главное, что у нас с Максимом общие цели в жизни. Мы вместе почти десять лет, и до сих пор нам интересно разговаривать. При этом мы, конечно, не забываем разыгрывать свои социальные роли — я этакая нью-йоркская эмансипе, а он писатель, погруженный в свой внутренний мир. При этом, повторяю, внутренне нам очень комфортно друг с другом. И сейчас я понимаю, что именно его ждала всю жизнь.

— То есть можно признаться себе, что личная программа-максимум выполнена: есть муж, ребенок, дом, работа — и при этом все любимое?

— Я никогда в жизни не строю планов, не умею по ним жить.

— Ты считаешь, что течение жизни во всех ее проявлениях должно быть естественным, и никакие контракты не в силах на него повлиять. А кстати, брачный контракт вы с Максимом составляли?

— Нет. Мне это неблизко, потому что невозможно оговорить и задокументировать все нюансы жизни. Я очень удивилась, узнав, что система брачных контрактов сейчас практикуется в России. Если честно, я иногда реву в подушку оттого, что здесь идет такая страшная американизация. Люди берут за образец то, чего толком не знают. И буквально вчера я поймала себя на мысли, что испытываю сильную ностальгию по России десятилетней давности. Это странно, да? Иногда я думаю о том, что могу куда-то из Москвы уехать. Вот недавно я была во Владимире и вдруг увидела... Знаешь, когда мы с Максимом поженились и родилась Аня, мы четыре года прожили в общежитии на Новослободской. Так вот, в гостинице города Владимира я увидела такой же линолеум, как был у нас в общежитии, такие же обшарпанные подоконники, такие же ржавеющие подтекающие трубы. И поначалу я успокоилась, поняв, что могу вернуть время, если брошу Москву и перееду жить в провинцию.

— А кто же будет бороться за нашу антиамериканизацию?

— Русские сами должны заботиться о своем будущем, за вас его никто не создаст. Но я все-таки никуда не уеду, буду стоять со своим нью-йоркским упорством, пока русские не поймут, что им надо как зеницу ока хранить и умножать свою национальную культуру.

Ольга ЛУНЬКОВА