НА ПОЛПУТИ К ХАЗАРАМ

В наши дни не оставляет ощущение, что путешествие все время ищет нового оправдания себе. Несмотря на туризм, все более отлаженный и изощренный, несмотря на давно проложенные торговые транзиты. Не правда ли, современные шоп-туры по духу мало чем отличаются от купеческих караванов пятисотлетней давности? А современные поиски «тайны золота инков» — от поисков мифического Эльдорадо? Но весь экстрим, привнесенный в туризм и путешествия, — это уже примета сегодняшнего дня. Поэзия тоже. Шотландец Кеннет Уайт проходит всю Японию по следам Басе и попросту оказывается первопроходцем по страницам великих книг. Одна из них в виде намеков и сказочных метафор рассыпана на территории нашей страны. Это страна Хазар нобелевского лауреата Милорада Павича. Стоит взять билет на поезд до Астрахани, заплатить «сотенную» за такси — и мы окажемся... Не стоит загадывать! «Хазарский словарь» вряд ли окажется подходящим средством для объяснения с местными жителями, но обещаю: открытия гарантированы!

НА ПОЛПУТИ К ХАЗАРАМ

Аврам Бранкович, один из любимых персонажей Милорада Павича — «автора первой книги XXI века», под которой, разумеется, имеется в виду его «Хазарский словарь» — родился в 1651 году в Трансильвании, хотя семья его пришла в придунайские страны откуда-то с юга, усвоив шесть языков, меж коими отмечены русский, еврейский и турецкий. Спустя тридцать восемь лет средь битвы с турками он был заколот во сне юношей со стеклянным усом, в тот момент приснившимся ему. Павич приписывал хазарам способность видеть сны, которые сбываются наяву. Передача этого генетического признака по наследству продлевает историю хазар до наших дней.

Аврам Фиркович, возможно, не имеющий никакого касательства к герою Павича, а возможно, являющийся его прототипом, родился и жил в Крыму и никогда не участвовал, тем более спящим, в битвах между сербами и турками, чем и обеспечил, вероятно, свое долголетие. С Бранковичем, персонажем «Хазарского словаря», безусловно роднит его страсть к собиранию редких книг и манускриптов, посвященных Хазарии. До конца своей жизни Аврам Фиркович прожил в старинном, XVIII столетия, доме в бывшей — и тогда уже почти всеми покинутой — столице крымских караимов, Чуфут-Кале, а когда в 1874 году он почил в бозе Саваофе, среди собранных им по миру рукописей помимо разной давности манускриптов Пятикнижия Моисеева обнаружилась копия ответа хазарского царя Иосифа видному еврейскому сановнику на службе у кордовского халифа. Письмо было написано в X веке, когда Кордова, как и другие области Испании, была под властью арабов. Впервые эту переписку опубликовал в 1577 году в Константинополе изгнанный из Испании Исаак Атриш. С тех самых пор она считалась фальшивкой, несмотря на наличие второй, оксфордской рукописи. Гонения на евреев в Европе как раз набирали силу, и кто мог поручиться, что им не взбрело в голову — хотя бы и в прошлом! — намечтать себе чуть ли не целую империю где-то на волжских берегах? Однако обнаружение третьего варианта переписки и сличение текстов подтвердило, что подлинность документов неоспорима, а следовательно, испанские евреи еще в X веке нащупывали «обетованное царство», откуда воссияет свет и начнется распространение «подлинной веры» по всему миру...

Ответ царя Иосифа начинался с традиционных изъявлений благосклонности собеседнику и заканчивался фразой, откуда прорастают и поэтика «Хазарского словаря» Павича и современная поэтизация Хазарии вообще: «Ты еще спросил меня относительно «конца чудес». Наши глаза устремлены к...»

К чему? К небу? К Богу? К пустыне? К ветру? К морю? К реке? К восходу? К закату?

Путешествие с томиком излюбленного автора давно уже вошло в традицию путешествования из города в город или с континента на континент. Но, рискуя взять Павича в качестве путеводителя по Хазарии, рискуешь обнаружить там что угодно: историю доктора Исайло Сука и его убийства, небылицы о подкреплении мужской силы ядовитыми грибами, строфы из прощального слова еврея из «жидиады» и построение пальцев на грифе лютни при исполнении «пестроряда шайтана» — но только ни слова о Хазарии и где ее искать, высадившись, скажем, на станции Астрахань-пасс., в самом сердце Хазарского каганата. Увы, решившись испытать себя Хазарией, я обнаружил все это только по прибытии на место. Зато в поезде у меня было предостаточно времени убедиться, что произведение Павича есть великолепное плетение вымыслов вокруг двух-трех фактов, позаимствованных из арабской средневековой географии, в результате чего у автора получился еще один волшебный сон из целой вереницы ему подобных, навещающих автора в Трансильвании или Воеводине, в Нови-Саде или Варшаве, т.е. там же, где спали или бодрствовали все прочие герои писателя, порожденные снами или явью Южной Европы, перенасыщенной преданиями и историями отдельных народов и целых государств. Сербы, греки, болгары, цыгане, евреи, турки, румыны и венгры вложили свой темперамент в неостывающую, как перед грозой, атмосферу этого куска земной поверхности, сделав неразделимыми ворожбу, резню, любовь, кровь, похожее на кровь вино и огненные блюда, приправленные красным перцем или черным порохом. То, что именно здесь вяжутся в канат темпераменты, на которых подвешена чуть ли не вся Европа, подтвердило начало Первой мировой войны. Невозможно представить себе, чтобы где-нибудь, если только не в Сараеве, выстрел в австрийского эрцгерцога какого-то студента смог бы взорвать полмира, угробить десяток миллионов человек, сокрушить веру в разум и прогресс, проповедуемые цивилизованными народами (в ту пору, разумеется, англичанами и французами), разрушить три могущественные мировые монархии и отдаленным последствием явить еще и такую невидаль, как русская революция. Кино получилось почище любого сна, который можно увидеть или придумать в самом дерзком поэтическом парении. К сожалению только, к Хазарии все это не имеет ни малейшего отношения.

Разумеется, отправляясь в дельту Волги, я пытался восполнить пробелы в своих знаниях о Хазарии. Точнее будет сказать, что о хазарах я не знал ничего, кроме бравурной строки из «Песни о Вещем Олеге», с малолетства некритично полагая, что уж если они были такими неразумными, то и досталось им поделом, если, конечно, Олег до них добрался.

Но Олега, как известно, ужалила роковая змея, и покорителем Хазарии считается князь Святослав. Почему за ним укрепилась такая слава, неясно: Святослав, собственно, вырезал только пограничную крепость Саркел на Дону и дальше в Хазарию не пошел. Но что бы ни разорил в Хазарии Святослав, лично себе он сослужил дурную службу. Хазары удерживали за Волгой печенегов, своих вассалов. Как только Хазария ослабла, печенеги перешли Волгу и, очень скоро добравшись до Днепра, подстерегли возвращавшегося из очередного похода Святослава на днепровских порогах, отрезали ему голову, ободрали, вызолотили череп и сделали из него кубок, из которого пил то ли вино, то ли кровь печенежский князь.

Позвонив в Астрахань, я с изумлением узнал, что в экспозиции краеведческого музея практически нет экспонатов, приписываемых хазарам, больше того: никто не знает, где была их столица. Почему-то это потрясло меня больше всего: я рассчитывал увидеть если не развалины стен, то хотя бы какие-то валы, по которым можно бродить (видеть, осязать), тем более что нечто подобное было обозначено на подробной карте Астраханской области на острове Белом под туристически-прямолинейным названием «развалины городища Итиль». Я даже, помню, пытался наивно протестовать, ссылался на карту, будто кто-то хотел помешать мне осмотреть городище. На том конце провода только посмеялись: «Вы не первый, кого это потрясает. Впрочем, если хотите, позвоните месяца через два».

— А что будет через два месяца?

— Возможно, будут интересные новости.

— Какого рода?

— Вот это и выяснится месяца через два.

За два месяца у меня было время понять, почему именно хазары сейчас вдруг оказались в центре всеобщего интереса: для писателей как Милорад Павич таинственное пространство Хазарии открывало ничем не ограниченные возможности для собственных поэтических импровизаций. А для молодых ученых на месте таинственного каганата неуклонно ширилось белое пятно, ибо ключевые вопросы так и остались нерешенными. Как археологическая культура хазары до нынешнего дня не выделены. Находки, которые можно было бы с уверенностью приписать им, исчисляются буквально единицами. Где была их столица, неизвестно. Наконец, никто не может сказать, кто были, собственно, хазары, хотя народы, входившие в состав каганата, известны и достаточно изучены: гунны, аланы, булгары, огузы, венгры, печенеги и другие тюркские народы. Но хазар за ними не видно: образно их можно представить в виде лежащего на боку в потоке времени золотого сита, на который эти народы налипали, несомые течением истории, чтобы потом, увлекаемые силой того же течения, отлипнуть от сита, прихватив несколько крупинок золота, первые навыки культуры, и пуститься в собственное историческое странствие, которое для одних оказалось достаточно успешным и продолжительным (как, например, для венгров), а для других, как для половцев, закончилось очень скоро налетом из разверстых, постоянно чреватых родами заволжских степей отрядов Чингисхана.

Однако сколь бы призрачными ни были хазары, во дворце великого персидского шаха Хосрова Благословенного не случайно, очевидно, стояли три гостевых трона для императоров Византии, Китая и Хазарии. Хазары именно под этим своим именем сдержали победоносное шествие воинов арабского халифата, не пропустив их дальше Дербента. Наконец, в книге византийского императора Константина Багрянородного «О церемониях византийского двора» предписывалось послания хазарскому кагану запечатывать специальной золотой печатью, которой не удостаивался даже император Рима. И то была не лесть, а realpolitik: хазары занимали стратегическое положение меж Волгой и Черным морем и прежде всего защищали Византию от варваров.

Так для кого же стоял трон в покоях персидского шаха? Кому запечатывались золотом послания, кому адресовали свои письма испанские евреи и кто, наконец, была та хазарская принцесса, от которой родился византийский император Лев Хазар? Ученым брошен был вызов, который просто оставить без ответа было нельзя. Найти хазар — значит обнаружить ту самую повернутую к нам торцом золотую решетку, основу, на которую крепился всегда разноязыкий и разноплеменный, исповедующий чуть ли не все религии того времени Хазарский каганат.

Тот факт, что хазары в конце своей истории приняли вероисповедание по Торе, несомненно, подлил масла в огонь. Некоторые исследователи весьма доказательно стали выводить к хазарам генеалогию всего восточноевропейского еврейства, другие указывали на тождественность их веры «неправильному иудаизму» крымских караимов. Появилась возможность для мягких идеологических спекуляций, а раз так — то и деньги на исследования, но проплаченные исследования во всем мире предполагают какой-то конкретный результат.

Результат, впрочем, не заставил себя долго ждать.

Когда я через два месяца позвонил в Астрахань Татьяне Юрьевне Гречкиной, возглавляющей местную группу «Наследие», и спросил, есть ли новости, в ответ услышал победительное: «Да!»

— Какого же рода? — поинтересовался я.

— Город, — услышал я в ответ.

Вот те на! То ничего не было, а то вдруг целый город обнаружился!

Я настолько воспламенился хазарской идеей, что сманил с собой телевизионную группу во главе с Сергеем Куракиным: надо было запечатлеть вожделенные развалины. Ибо если город окажется, скажем, Итилем (о чем ученые будут спорить еще не один десяток лет), то у нас на руках окажутся уникальные кадры, фиксирующие первые шаги археологов по хазарской столице... Это же научное событие мирового значения!

Город обнаружился километрах в сорока от Астрахани, в самой гуще волжской дельты, где река, как крона раскидистого дерева, начинает ветвиться на бесконечные протоки и рукава, а то и вовсе уходит в непролазные, заросшие камышом ерики. Волжская дельта — это сплошные острова, не имеющие, как и тот остров, куда мы стремились, даже названия. Впрочем, у «нашего» привязка была крепкая: большое село Самосделка на противоположном берегу. От Самосделки сторонкой на острове держались несколько домов, которые сами себя называли «деревня»: тут жили люди, работающие тяжелую крестьянскую работу. На острове густо росла любая трава, поэтому несколько мужиков, не отвыкших еще от работы, порешили учредить тут фермерство. От этого и потянулась вся история. Неподалеку от хоздвора было место, издавна известное как «красные пески» — из-за обилия кирпичной пыли и обломков обожженной глины. Даже в самую высокую воду место это оставалось сухим, и потому, когда началось фермерство, крестьяне это место выбрали, чтобы поставить большую скирду с запасом сена на зиму. А чтобы коровы раньше времени не растрепали сено, скирду окопали глубокой траншеей. Вот тут оно все и вылезло: странной формы кирпичи, осколки посуды, кости. Никаких таких умных мыслей фермерам в голову не пришло, разве что обеспокоились, что кости зацепили: не оказался бы старый скотомогильник, не покосило бы скот ящуром... Ну а дальше все по схеме: черепки, черепа, непонятные осколки. Мальчишки. Классический сельский учитель истории Александр Пухов, в один прекрасный день заявившийся в город с целой сумкой этих черепков. Потом ученые. Когда мы с телегруппой оказались в Самосделке, было давно понятно, что речь идет не просто о поселении, и даже не просто о городе, а о городе очень большом. И хотя раскоп — отверстие примерно 15х15 метров — вглубь столетий нас поначалу даже разочаровал (типа где улицы, где дома, где, так сказать, развалины Помпеи?), шурфы, пробитые по границе «красных песков», позволяли определить площадь города: примерно два квадратных километра. Для XI — XII веков это очень много. И если это город такого размера, то естествен вопрос: какой?

На раскопках присутствовал весь цвет нижневолжской полевой археологической науки: Эмма Зильвинская (Институт археологии РАН), Евгений Гончаров (Институт востоковедения РАН), Дмитрий Васильев (АГПУ) со своими студентами и Татьяна Гречкина из астраханского «Наследия». Они явно проверяли какую-то версию, выезжали на разведку на тот берег Волги, делали какие-то пробы...

В XI веке (после падения Хазарского каганата и до монгольского нашествия), по утверждениям арабских источников, на нижней Волге был один большой город — Саксин. В Саксине двадцать лет прожил арабский путешественник Ал-Гарнати. Сам он был родом из арабской Испании, но тут, на Волге, ему приглянулось, благодаря чему до нас дошли две странички, посвященные описанию города. Ал-Гарнати сообщает, что Саксин — город огузов, что состоит он из больших шатров, в каждом из которых живут до пятидесяти человек. Но также живут в нем булгары-мусульмане и аланы. О географическом месторасположении города ничего конкретного он не сообщает. Вот тебе и путешественник! Есть одна принципиальная деталь: если Саксин, как гласят легенды, — это город, возникший на месте разрушенной хазарской столицы, то следы его должны обнаружиться и на другом берегу Волги, ибо Итиль как будто располагался на двух ее берегах. Этому надо найти подтверждение. Значит: копать и ждать. «Подождите, — обронил как-то Дмитрий Васильев, — вот года через два мы до хазар докопаемся...»

Первыми находками в раскопе были трупы времен Гражданской войны. У женщины сохранились сапоги «размер маленький» и револьверная пуля внутри пустого черепа. Слоем ниже открылись стены дома, вернее, нескольких домов, затем — печи, по специальной системе воздуховодов разгонявшие тепло по всему дому, а главное, обогревавшие лежанку; под полом еще какие-то странные захоронения. Саксин ведь погиб не в результате вражеского нашествия, а в результате наступления моря. На рубеже XIV века земли в городе стало так мало, что покойников хоронили в домах. Затем несколько веков город пробыл под морскими волнами, а когда снова выступил на поверхность, никто уж и не помнил о нем.

Случайность — работа фермеров — вернула его в число исторических загадок. «Видимо, нам никогда не узнать, кто разрушил Итиль, сколько ни глодай кости истории», — как-то красиво сказал академик Бартольд. Возможно, когда-нибудь нам придется поступиться поэтикой этого суждения. Возможно, стоя на краю раскопа, мы стоим на краю величайшей разгадки, от которой нас отделяют несколько метров культурного слоя да время, необходимое, чтобы докопаться «до дна». То есть до хазар.

Мы стояли на краю раскопа, и жаркое солнце стояло в небе, выжженном, как красные пески. Зато в тени растрескавшихся вековых ив было чудесно, прохладно, легко; загорелые студентки Пединститута заглядывались на нас, а мы заглядывались на них — и было хорошо; потом незаметно подкрадывался вечер, золотистые ужи сползали в старицу поохотиться за лягушками, из тростника выходили к водопою лошади, и казалось, что они глядятся в отражение неизбывных былинных времен; хлопал выхлоп — и начинал тарахтеть двухтактный движок «Болиндер» помпового применения, который заводил дядя Коля Покусаев, оставленный доживать в сторожке рыбоводной конторы, чтобы время от времени подбавлять живущим в зеленой канаве осетрам свежую, богатую кислородом воду. В Сомовке бил лопастью хвоста сом, вспугнутый купающимися девушками; в ветвях прибрежных деревьев устраивали вечернюю перекличку скворцы, возможно, из века в век воспроизводя в этот час звуки подлинной хазарской речи; вспыхивала звезда; загорался огонь, сам собою завязывался разговор. Однажды я увидел у огня хазарскую принцессу Атех из книги Павича и подошел к ней, чтобы сказать ей, что она нравится мне. «Да, — сказала она, — я заметила». Потом разговор стих, месяц спрятался в ивах. «Тебе было хорошо со мной?» — спросила она. «Да», — сказал я. Мы оказались не слишком многословными, зная, что больше никогда не встретимся и слова не нужны. О принцессе известно, что она так и не смогла умереть, но днем она надевала совсем другое лицо нежели ночью, и я попросту глядел бы на нее, не узнавая. В глубокой тьме мы с Куракиным и оператором Юрой возвращались в отведенную нам хозяйственную палатку без пола, стоящую в непроходимой гуще конопли, и засыпали на голой земле. Во сне по нашим лицам бегали тушканчики.

Отношения славян с хазарами до появления викингов не назовешь ни враждебными, ни драматическими. Византийский патриарх лелеял надежду окрестить хазар в православие и для исполнения этой миссии отправил на север не кого иного, как Кирилла, «апостола славян». За те полгода, что Кирилл провел в крымском Херсонесе, изучая хазарский язык, к нему, по преданию, явился человек с севера и показал письмена. Так Кирилл «изобрел» глаголицу, которая использовалась в Древнем Новгороде и до XVII века — в Хорватии. Исполненный надежд на успех своей прозелитской миссии, Кирилл шел в Итиль степью, когда на него, «воя, как волки», налетели неизвестные всадники. То были венгры, как раз оторвавшиеся от золотого ситечка Хазарии и степным коридором неизбежно катящиеся в лузу Среднедунайской равнины. В то время как нечестивцы махали над ним саблями, св. Кирилл молился — и святость уберегла его от беды.

Появление же на исторической арене русов, варяжского племени, живущего набегами и грабежом, разом смазало картину. Первый же их пробег по Волге и налет на каспийские берега вышел удачным, и за ним неизбежно последовал второй. Целая армада с тридцатью тысячами головорезов целый год творила на Каспии такое, что на обратном пути гвардия Хазарского кагана, состоящая из наемников хорезмийцев, отказалась пропустить разбойников домой и чуть не поголовно истребила их, лишь малая часть бежала берегом. К тому времени русы уже вкоренились в политическую верхушку славянства, и, соответственно, государство Русь, постепенно образующееся из племенных туманностей, смогли поставить против Хазарии. Выбор русами между Волгой и Днепром как столбовыми дорогами грабежа предопределил геополитическую ориентацию России на Днепр, а следовательно, на Константинополь и Византию. Выбор Волги означал бы азиатский выбор, но специфическое положение Каспийского моря, представляющего из себя замкнутый водоем, не дало этому случиться. Однако, как бы бравурно ни звучали строфы из «Песни о Вещем Олеге», именно удары русов по Хазарии сыграли роковую роль как для Руси, так и для Византии, которая, будучи потрясенной походами русов на Царьград, поспешила задобрить новых варваров, а также заключить с ними союз, отказавшись им в угоду от союза с Хазарией. Но перемена союзника не принесла желаемого результата: остепенившись и осев в славянских городах, бывшие разбойники не смогли всерьез противиться кочевникам-степнякам. Очень скоро степи между Русью и Византией были захвачены половцами. Киев захирел, борьба за великокняжеский престол порождала одни междоусобицы, а вся интрига, весь нерв собственно русской жизни довольно быстро переместился на север, в Новгород и Владимир. Одновременно сама Византия потерпела сокрушительное поражение от другой ветви тюрок — сельджуков, отхвативших у империи все ее владения в Малой Азии. Крах Хазарского каганата сравним с поломкой идеального клапана, регулирующего движение народов с востока на запад. Но такое сложное историческое устройство, раз поломав, «исправить» было уже нельзя.

Тем не менее агония Хазарии продолжалась еще довольно долго.

Последнее упоминание о хазарах в «Повести временных лет» датируется 1106 годом, когда половцы совершили набег на Заречск, а князь послал им вдогонку воевод Яна да Ивана-хазара.

Раввин Петахия, еврейский путешественник из Германии, около 1180 года прошел всю Восточную Европу в поисках страны хазар. Таковых он обнаружил к северу от Крыма, чудом уцелевших в пространствах, которые у русских не назывались иначе как «дикая степь». Впрочем, в книге, записанной с его слов, отмечено, что рабби Петахия в стране хазар не застал уже ничего, «кроме женского воя и собачьего лая». Удивительно, что, если бы в то же время ему удалось добраться до волжской дельты, он увидел бы город Саксин во всем его величии...

Последние хазарские поселения в степи были уничтожены во время восстания казаков под руководством Богдана Хмельницкого лишь в XVII веке.

Караимы в Крыму дожили до наших дней.

Говорят, что, если сделать зеркало из гладкой соли и заглянуть в него, можно будет на дне его увидеть Хазарию: она узнаваема по плоским островам, заросшим столетними ивами, табунам гнедых коней, бредущих в травах вечного кочевья, блеску сухого тростника, скрывающего невидимых лучников да вечерней перекличке скворцов, в песнях которых еще уловимы звуки подлинной хазарской речи...

Василий ГОЛОВАНОВ