После показательных пинков, полученных коммунистами в апреле 2002 года, сравнение КПРФ с «больным человеком Европы», как называли Турцию в XIX веке, могло бы показаться напрашивающимся.
БОЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕК РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКИ
Грозная сила, когда-то уничтожившая одряхлевший Второй Рим (коммунисты проделали нечто сходное с Римом Третьим) и вторгавшаяся в самое сердце Европы — еще в 1683 г. турки стояли под Веной, вдруг почти (по историческим меркам) в одночасье одряхлела и превратилась в объект для всеобщих пинков. Уверенность в неминуемой кончине Османской Империи была всеобщей, точнее — кончину считали уже состоявшейся и покойника поддерживали в состоянии клинической смерти не ради него самого, а ради того, чтобы его наследство не досталось конкуренту.
На том, однако, сходство кончается. На фоне концерта европейских держав, т. е. таких мощных государств, как Англия, Франция, Австрия, Россия и Пруссия, одряхлевшая Османская Империя действительно смотрелась очень больным человеком. В нашем случае больной человек — она же партия Ленина, сила народная — также имеется, но только неясно, где здоровые, где тот самый концерт европейских партий. В ответ на спесивые речи органчика Зюганова: «Я, лидер КПРФ, властитель над властелинами, необыкновенный рыцарь, никем непобедимый воин, попечитель самого Бога, надежда и утешение мусульман, смущение и великий защитник христиан, повелеваю Вам, так называемым демократам, сдаться мне добровольно безо всякого сопротивления и меня Вашими нападками не заставлять беспокоиться», бодрые аналитики могут, конечно, отвечать: «Ти, Зюган, проклятого чорта брат i товарищ, самого Люцеперя секретарь. Якiй ты в черта лыцарь, коли голою сракою ежака не вбъешь. Не будешь ты, сукiн ты сыну, сынiв христiянських пiд собой маты» — и далее совсем уж непечатно. При желании можно именовать Г. А. Зюганова даже вавилонским кухарем и александрийским козолупом (что существенно освежило бы аналитический дискурс), однако никакой кухарь и козолуп не отменят того факта, что КПРФ устойчиво поддерживают 30 — 35% избирателей. Это не просто много, а это чрезвычайно много, ибо никакой другой партии рядом просто не лежало, все они в далеком отрыве. Британия некогда называлась «владычицей морей», поскольку мощь ее флота превосходила соединенную мощь флотов всех остальных держав, вместе взятых. Сопоставляя электоральную поддержку КПРФ и всех остальных партий, вместе взятых, с не меньшим основанием пришлось бы и родную компартию именовать владычицей чего-то там. Неприятно, а что делать?
Именно поэтому состоявшееся опущение КПРФ не вызывает большого ликования. Можно (и нужно) самым негативным образом относиться к коммунизму, но здесь-то вопрос не столько о коммунизме, сколько о партийной системе в России. КПРФ — как бы опять же к ней ни относиться — была не просто самой сильной партией современной России. Дело существенно хуже: она была единственной политической партией, хоть как-то (конечно, тоже не вполне) заслуживающей этого названия. Массовость, разветвленная низовая инфраструктура, сильная партийная пресса, регулярное донесение своей принципиальной позиции по насущным вопросам общественной жизни, обязательное участие в выборах всех уровней и, как результат, достаточно неплохое представительство во властных учреждениях, — какая партия, кроме КПРФ, может поставить себе в актив сходные достижения? СПС? «Яблоко»? «ЕдиОт»? ЛДПР? — смешно и говорить. Убожество российской многопартийности в том и заключалось, что, как говорил Собакевич, «один там есть порядочный человек — прокурор, да, по правде сказать, и тот свинья». Одна у нас была настоящая политическая партия, да и та КПРФ. И весьма большой вопрос, что возникнет на этом поле после того, как КПРФ решительно задвинули в угол — дивный расцвет прочих партий или сугубое зияние?
Бодрые ответы на вопрос «Ну, и что теперь?», как правило, никак не очерчивают дальнейших перспектив партийной системы (да и мудрено очерчивать), а сводятся к единственному и непрошибаемому аргументу — политическая система en gros сегодня необычайно консолидирована, рейтинг президента чрезвычайно высок, и от сдачи коммунистов в утильсырье никаких вредных последствий не будет, а одна только польза. «А в чистом поле система «Град», за нами Путин и Сталинград» — это такой козырный туз, которым нынче принято побивать любое возражение. Беда лишь в том, что, сколь бы ни был велик В.В. Путин, он ни как индивидуальная личность (Путин Владимир Владимирович, 1952 г. р.), ни как олицетворение института президентской власти не в состоянии заменить собой институт политических партий, потому что у этих институтов различная природа. При желании может упразднить — но это несколько другой сюжет.
На то можно возразить, что никто коммунистов упразднять и не собирается, а они сами ведут дело к своему упразднению, ибо вместо того, чтобы сообразовываться с духом времени и преобразовываться во что-то живое и актуальное, они костенеют в догмах и превращаются в партию пенсионерской ностальгии. Хотите сводить всю политику к бранчливому ностальгированию — что ж, сводите, но тогда и ваше место в собесе, а отнюдь не на политической авансцене. Был бы Зюганов не национал-патриотическим органчиком, а бодрым социал-предателем вроде польского президента Квасьневского — и цвела бы при нем компартия, как социал-демократический вертоград, а вместо этого — сплошной пенсионерский обком.
С тем, что Г. А. Зюганов — изрядный органчик, спорить трудно, тезисы насчет ностальгии и социал-демократии вызывают больше возражений. Социал-демократия в своем классическом варианте предполагает гармонизацию отношений труда и капитала посредством усиленного государственного вмешательства и опирается на широкие массы организованных наемных работников. Чтобы КПРФ могла успешно социал-демократизироваться, нужно, как минимум, чтобы труд и капитал были как-то внятно институциализированы, — тогда хоть будет что гармонизировать, при нынешнем же их невразумительном состоянии объект для гармонизации не просматривается вовсе. Самоорганизация наемных работников также находится на таком уровне, что хоть Зюганов, хоть сам Господь Бог затруднились бы в использовании для живого партийного дела структур, в природе не существующих. Для классического с.-д. варианта нужно достаточно развитое и устоявшееся буржуазное общество, и Зюганову по этой логике нужно сперва стать рьяным грюндером буржуазного строя, чтобы в отдаленном будущем по мере укрепления этого строя подвергать его с.-д. улучшению. Ars longa, vita brevis est, а Геннадий Андреевич уже немолод.
Возможен, конечно, не классический, а постмодернистский вариант социал-демократии, более близкий к розовому либерализму в американском смысле этого слова. При этом варианте взаимоотношениям труда и капитала отводится совсем немного места, а на первое место вместо проблем капитала выходят проблемы социала, национала и в особенности сексуала. Толерантность, борьба за права меньшинств и построение гармонического общества, в котором все приятно смуглявые, политкорректные, а также би(еще лучше гомо-)сексуальные. Прекрасным образцом такого борца является бывший троцкистско-зиновьевский изверг, а ныне премьер (к моменту выхода номера из типографии — как бы и не президент) Французской Республики Лионель Жоспен. Хотя Г. А. Зюганов теоретически стоит за социальную справедливость и дружбу народов (именно в таком ключе он предлагал Г. Н. Селезневу решать вопрос о том, оставаться ли на посту спикера), но теория — это одно, а вообще-то лидер КПРФ слишком старомоден и добропорядочен, чтобы учинять безобразные терроризмы республиканские a la Jospin. Тот — заморская лягушка, а мы из деревни Мымрино, мы православные. На роль же современных с.-д. органичнее было бы назначить СПС с «Яблоком». Вождям КПРФ такие начинания — как корове седло.
Вообще же пресловутое ностальгирование, которое так ставят в вину КПРФ, — это и есть тот самый консерватизм, которого по нынешней моде все так усиленно взыскуют. Консерватизм, конечно, так себе, в обкомовском исполнении, но не стреляйте в пианиста, он играет как умеет, тем более что остальные пианисты и вовсе не играют, а только рассказывают, что вот они скоро заиграют, и тогда пойдет уж музыка не та, у нас запляшут лес и горы. Оказавшись в Верхней Баварии, когда там проходили муниципальные выборы, автор этих строк задумался, за кого бы тут голосовал коммунистический электорат, если бы сказанный электорат, как в сказке Салтыкова-Щедрина про дикого помещика, вдруг собрался бы в рой и отроился в некоторой верхнебаварской деревне? Ответ был очевиден — за консервативнейший ХСС, партию Штрауса, силу народную, бессменно управляющую Баварией с 1946 года. А и то сказать, за кого еще — за «зеленых» или социал-демократов, что ли? Так обладай они такими склонностями, они бы и здесь в России голосовали бы за КПРФ и «Яблоко» — а ведь не голосуют же.
Какой электорат, такой и консерватизм, но если уж переименовывать партию, то с сохранением аббревиатуры — в Консервативную партию Российской Федерации. В любом случае эта электоральная ниша, скажем даже точнее — электоральная берлога, очень основательно обустроена, и переделать ее в легкомысленную с.-д. конструкцию вряд ли представляется возможным. Если уж кому-то хотелось благотворной эволюции КПРФ, тому, основательно запасшись временем и терпением, стоило бы ждать, покуда угрюмый консерватизм компартии под благотворным влиянием годов и десятилетий не превратится во что-то более или менее полированное и даже просвещенное, ибо, повторяем, другой консервативной партии и даже просто другой политической партии у нас вообще не наблюдается. Но времени у нас нет, терпения — тоже, и оттого в партийном спектре сейчас уже совсем ничего не наблюдается.
Максим СОКОЛОВ
В материале использованы фотографии: Игоря ГАВРИЛОВА, Фототека