Ему 35 лет. Наркоман с 1977 года. Прошел через множество ситуаций и увечий. Социальных сред и увлечений. Жизненный опыт въелся в речь: здесь и книжность, и словцо работяг, и феня, и сленг музыкантов начала 80-х и хиппи, и наркоманский лексикон, и специфические сибирские словечки. Речь эту я попытался сохранить. Знакомые называют его Сухарь
ВО ВРЕМЕНА ПАТРИОТИЗМА
— Какого числа день рождения у Гитлера? 20 апреля? Я помню, что в 1980 году оно пришлось на субботу. Сидим, как сейчас помню, у Коня (у Саши Конышкина): я, Маркей, Конь, Сичкарев, Юра Сорока. Все эти люди, к сожалению, уже погибли — от передозировки наркотиков. Единственно, Маркей жив. В Риге, по-моему, живет. Тут Антон Буданов приходит и возбужденно так говорит: «Фашики... наши фашики — собрались праздновать день рождения Бешеного». (Тогда они себя скинхедами еще не называли. Они себя «фаши» называли. А мы их пренебрежительно — «фашики»; мы — это хиппи, наркоманы, вся передовая молодежь.) — «Какого Бешеного?» — «Да Бешеного. Адольфа». — «Какого Адольфа? Гитлера, что ли?» — «Да. Гитлера». — «Вот оборзевшие козлы». А я же тоже апрельский, Конь и Сорока тоже апрельские. Дело было так. Я сижу на лавочке, курю анашу. Подсаживаются двое: «Давай, мол, пыхнем». Но не попросили, а требовательно сказали. Нагло. (А Антон, он был здоровенный, два метра роста, но трусоват.) Пыхнули, головой мотают, мы, мол, пьяные такие, а потом давай хвастать: «Да ты знаешь, кто мы? Мы — фашисты. А ты кто?» Антон — им: «Да я так...» А сам волосатый (его hair, когда он сидел, доставали до карманов джинсов), в рванине. На джинсах у него была 51 заплатка. Прикинь, 51!
— А кто считал?
— Да мы и считали... Мы: «А где, Антон, собираются-то?» — «Не знаю. Похвастались, мол, что будем, а где — не сказали». — «А сами откуда?» — «Я знаю, что один из них из 1-й школы. Десятиклассник из 1-й школы». А мой сосед по подъезду, некий Рома, учился в 1-й школе. «Ребята, — говорю, — есть кого разведчиком заслать. Давайте им морду набьем». — «Базару нет». Тем более что мы были хиппи. Нынешние хиппи — это не хиппи. Это чертики. Мажорики. (Уничижительно.) «Гранжи» себя называют. Они боятся хулиганов, которых называют «гопники». А знаешь, как в 1979 — 1980-м изображали хиппи в журнале «Крокодил»? Пьяный, волосатый, в одной руке нож...
— Да ну уж нож? Что нож-то?
— В другой руке бутылка водки. Хиппи изображали как антисоциальный и крайне агрессивный тип. И мы были действительно агрессивны. Когда мы шли по улице — хулиганы от нас щемились.
— «Щемились» — по сторонам жались?
--Да. Мы спуску никому не давали. А тут такой повод подворачивается. Благородный. «Не посрамим чести отцов и дедов» — такая тема... Роман докладывает мне за два дня до готовящегося шабаша, что справлять будут в «Уголке». (Так мы меж собой «Солдатское» называли. Но на вывеске тогда было написано не «Солдатское», а просто «Кафе-мороженое».) Начнут, мол, в 6 вечера. Все ништяк, собираем толпу, договариваемся. Изъявили желание участвовать человек двадцать. Половина ребята-борцы, половина хиппи. Мы, хиппи, вооружились цепями-кастетами.
— Вот так «дети цветов»...
— А как? Рома сказал, что точно не знает, сколько их будет, но, во всяком случае, больше двадцати... Ближе к 6 подходим к «Солдатскому». Табличка: «Извините, пожалуйста: кафе с 17.30 закрыто на спецобслуживание». Мы такие: «Хо-хо-хо. Оказывается, нас не обманули. Все нормально». Рассредоточились. Первоначальный маневр был такой: основная компания осталась во дворе Музея боевой славы, а я, Конь, Сичкарь, Антон и Сорока сели на лавочку, ту, что ближе к Вечному огню, и наблюдаем за «Уголком». Смотрим: стали подтягиваться. С водкой в руках. Потом выяснилось, что кафе они откупили. Но, естественно, не сказали, под какое мероприятие. В основном это были старшеклассники из 1-й школы, но были и из других школ. Подошли и два взрослых мужика. Идеологи, видимо. То есть это была организация, прикидываешь? Но они оказались совершенно не подготовлены к тому, что случилось. Они считали: мол, мы — фашисты, значит, крутые. Крикнем: «Зиг хайль!» — и все разбегутся. Ха-ха. Как бы не так...
Заходим в кафе, встали у стойки, буфетчице: «Два мороженых, пожалуйста». А на нас там особо никто и внимания не обращает...
— Буфетчица как на то, что творилось в кафе, реагировала?
— Она ох...ла буквально. Женщине лет за сорок, жизнь уже прожила. Видно было, что это все ей так неприятно. Я ее спрашиваю: «Ну и как вам это все?» Она морщится: «О-ой...» — «Сейчас я покажу вам, что должен сделать настоящий русский патриот».
— Разве это можно выговорить?
— Я выговорил. Женщина: «Мальчики, уходите. Вас сейчас здесь побьют». — «Не бойтесь, не бойтесь, я не один». — «Вас всего лишь двое». — «Ничего страшного». Принимаю вазочку, оборачиваюсь, помешиваю мороженое ложечкой. (А у меня к ладони прозрачной изолентой свинчатка примотана.) И громко, звучно так говорю: «Что, ребята, собрались, да?..» Тут потише стало — на меня смотрят: «Празднуете день рождения, что ли... своего пидараса?» Тут поднимается какая-то «шестерка»-хлюпик и летит на меня, и попадает как раз под скользящий удар в челюсть, «хук» называется. И отлетает — ба-бах — на стол. А основная наша толпа в этот момент находилась уже за стелой Вечного огня, остальные — кто по лавочкам сидел, кто за кустами. И тут фашисты вслед за мной начинают вылетать один за одним. Те несколько человек, что караулили у кафе, приняли на себя главный удар. Но это были самые отборные. Гвардия. Тут и началась свара.
Но фашиков было действительно больше.
— Сколько?
— Человек тридцать пять. Во всяком случае, заметно больше. И тут кто-то вызвал милицию. Бах, бобон вылетает, мусора выскакивают, давай вязать. А мы заранее договорились: милиции сопротивления не оказывать, кому охота сидеть? То есть мы действовали продуманно, четко. Заводят в дежурку. Начинается разбор полета. Что вы, мол, за побоище устроили? Ну и Конь такой: «Я чувствую, что мне придется отвечать за своих». — «За каких «своих»?» — «Вот этот, этот и этот — наши. А вот это, знаете, какие? Фашисты!» Мусор брови поднимает: «В смысле, как фашисты?» — «А вы знаете, что сегодня день рождения Гитлера?» — «Нет, не знаю». — «Так вот, сегодня день рождения этого грязного подонка, и вот эти, гады такие, справляли его в кафе. А мы решили их наказать». Смотрю, у милиционера глаза кровью наливаются: «Вы что, фашисты, что ли?» Те (изображая их, говорит жалким тонким голосом): «Нет-нет-нет. Мы не фашисты». Я встреваю: «А вы позвоните в кафе». Конь: «Правильно-правильно мальчик говорит. Позвоните...» Мусор набирает номер, бах-трах, выслушал, трубку кладет: «Конышкин. Ты и ваши свободны. А вы, ребятки, за-дер-житесь». И, смотрю, достает дубиночку.
|