СПИ СПОКОЙНО, ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ?..

40 лет назад родился Виктор Цой. 20 лет назад появилась группа «Кино»

СПИ СПОКОЙНО, ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ?..

За десять прошедших лет успело вырасти целое новое поколение, не знавшее страны по имени СССР. Кто у них, нынешних подростков, считается «последним героем»? Требуют ли перемен нынешние молодые сердца и глаза?.. С этими вопросами я обратился к руководителю крупнейшего (и практически единственного в России) пиар-агентства, которое занимается раскруткой молодых рок-звезд, известному музыкальному журналисту и писателю Александру Кушниру

— Давайте для начала определимся: что вообще такое у нас молодежный герой?

— Я не теоретик, я практик. И могу утверждать, что рок-герой не зависит от региональных особенностей. И у нас и на Западе звезда — это воплощение идеальной, с точки зрения подростка, поведенческой модели, которую он ищет и находит сам, впервые не прибегая к помощи родителей. Таким подросток рисуется себе сам — в ночных мечтах, в сновидениях. На звезду хочется быть похожим. Кому-то хочется вилять бедрами, как Элвис Пресли. Хочется одним взглядом снимать полки телок, как Лагутенко. Хочется быть таким болезненно честным, как Земфира. Хочется быть гордым таким русским Брюсом Спрингстином, как Шахрин или Шевчук. Второй основной параметр рок-героя — внутренний. Это обязательное наличие идеологии — у группы, артиста... Сейчас, забегая вперед, можно сказать, что если с визуальным рядом дела более-менее обстоят нормально, то с идеологией очень худо.

— Да ладно вам, Саша... Ну какая идеология может быть у Бритни Спирс? Может, идеология артисту сейчас вообще не нужна — и это такой атавизм, доставшийся от советских времен?

— Без идеологии нет артиста. Это как хромосомный набор. Артист — независимо от его желания — аккумулирует в себе ряд ценностных установок, какими бы они ни были. Идеологический магнит привлекает не меньше, чем пресловутая сексуальность артиста: наверное, сложно, например, назвать красавицей Земфиру, но она однозначный лидер нынешней рок-сцены. Или вот, например, сейчас идеологию, придуманную, скажем, лет шесть назад группой «Мумий Тролль», продолжает эксплуатировать целая когорта молодых исполнителей. Ее называют антиидеологией. Хотя в последнее время опять наметилась тенденция к возвращению идеологии действия — или, на худой конец, к идеологии убежденности в чем-либо... По нынешним временам это уже немало.

— А вот Цой почему именно аккумулировал в себе черты первого рок-героя? В вашей книге, например, написано, что Цой был прообразом не столько рок-музыки, сколько современной эстрады вообще...

— О Цое в связи с юбилеем сейчас рассказывают много небылиц. Если попытаться заняться кощунственным делом — составить график популярности Цоя, то мы заметим, что ее пик пришелся примерно на 90-й — 94-й годы.

— То есть отсчет начинается с года смерти?

— 90-й — год его смерти, выхода посмертного альбома, распад группы... У людей всех возрастов появилось ощущение невосполнимой утраты. В 88-м — 89-м годах популярность Цоя и, допустим, «Алисы», ДДТ, «НАУ», «Ласкового мая» была, в общем, вполне сопоставима. У меня когда-то брали интервью на тему: «Что бы было с Цоем, останься он жив?..» Я что-то долго и путано отвечал, а потом понял, что ответ очень простой: то же самое, что сейчас происходит с «Алисой». Смерть, естественно, многое изменила в отношении народа ко многим известным музыкантам: Башлачеву, Джиму Моррисону, Хендриксу... Альбом «Группа Крови», с которой начался феномен Цоя во всесоюзном масштабе, пришел в нашу страну с некоторым опозданием — вначале он вышел на Западе. Основу Цоя как легенды заложили даже не пять его прижизненных альбомов, которые, кстати, были на тот момент действительно революцией для трехаккордной страны, а пять минут, когда он появляется в героическом финале соловьевской «Ассы». Зритель, как это обычно бывает, оценил в первую очередь не альбомы, не песни, не концерты, а именно участие в фильме. Не секрет, что группа «Кино» всегда довольно средне играла концерты — по большому счету, у них не было ни времени, ни особого желания репетировать... Но именно последние год-полтора, по утверждению самих музыкантов, когда с ними стал работать профессиональный продюсер, «Кино» представляло собой просчитанный продукт шоу-бизнеса... В воспоминаниях гитариста группы, например, четко сказано, что, когда «Кино» стало на эту тропу, как люди творческие они «очень мучились»...

— Странно. Ведь считалось, что именно Цой — первое и наиболее удачное произведение зарождающегося шоу-бизнеса.

— Просто других «произведений» не было. Повторюсь, что тогда в одну равную обойму входило много сильных групп, но, например, во время фестивалей последним всегда выступал именно Цой. Критики называли этот стиль «мужественный попс». И зритель всегда наиболее ярко реагировал именно на «Кино». Люди воспринимали их — да не сочтут меня кощунствующим — как революционную дискотеку. «Кино» сделало то, что впоследствии, спустя почти 10 лет, повторил «Мумий Тролль», — сплавили в одном котле рок-музыку и поп-энергетику. Но почему это так нравилось всем? Потому что в этом не было фальши. Того, чего в избытке у многих нынешних поп- и рок-звезд. Феномен Цоя в принципе объясним: просто он пел так, как чувствовал. Не усложняя, но и не упрощая. Гребенщиков, допустим, чувствовал сложно, образно, а Цой — на уровне каких-то четких фраз, лозунгов, удивительно верных и простых слов. От поп-музыки была взята максимальная доходчивость. А от рока — честность. Они могли плохо играть, у них могла быть примитивная аппаратура и много излишней патетики... Но они не лгали. А воспринимается ведь в первую очередь именно искренность посыла, энергия, а не слова или даже музыка. Воспринимается естественный выброс энергии. И зрителя «перло». Любому зрителю в любой стране это и нужно в первую очередь. Сейчас аппаратура не в пример лучше и техника игры на три порядка выше, но нынешних не «прет» с такой силой, вот в чем весь фокус!..

— Но Земфира-то в песнях по части чувств заткнет любого за пояс. Какая, например, у нее идеология?

— Своя. Человек понимает, что он ничего не понимает, но вместе с этим возникает ощущение страшного магнетизма. Реакция на Земфиру — это легкое зомбирование. Люди пятнадцати-девятнадцати лет, лица, глаза — в одну точку. Материализация чуда. Ее поклонники готовы ради концерта ждать метро до утра, если им не на что уехать...

— Ну и что? Это-то все как раз уже было. В начале 90-х я и сам мог всю ночь слушать Гребенщикова... В этом смысле разве нынешние дети чем-то отличаются от нас? Они такие же, мне кажется.

— Не сказал бы. Будем, во-первых, учитывать нынешний объем информации, который обрушился на нынешнего десятиклассника. В его распоряжении есть куча FM-радиостанций, которые медленно, но верно отравляют ему сознание. И если о группе «Гражданская оборона» он может услышать, скажем, от старшего брата, то все остальное, что находится в полушаге от формата, ему уже неизвестно. Тем не менее определенную нишу музыка в сознании подростка по-прежнему занимает. В первую очередь музыка — это тема для поддержания разговора в тусовке, в дворовой компании. Музыка для них — один из поводов... поговорить так же, как и о футболе. Дети говорят о том, что они видят по телевизору, слышат по радио, читают в «МК». И в такой ситуации выпускающая компания, которая заинтересована в продаже компакт-дисков, должна приложить очень большие усилия, чтобы привить подростку альбомное мышление...

— Какое-какое мышление, Саша?..

— Альбомное. Cмешно сказать, но ведь еще пять лет назад у нас не было канала МТV. Десять лет назад не было FM-радиостанций. Чем занимались люди? Люди переписывали музыку, искали богом забытые музыкальные магазинчики, делали первые русские бутлеги — записывали на допотопные кассеты концерты первых рок-звезд, переписывали альбомы друг у друга... И самый главный итог — подросток тогда мыслил альбомами, а не отдельными популярными песнями исполнителя.

— А есть какая-то разница?

— Конечно. Альбомное мышление более многогранное. Человек может говорить про драматургию альбома, его концепт, оформление, о принципе построения — соответственно, раньше у подростка было развито воображение, он мог сравнивать, мыслить более-менее глобально. Сейчас то немногое, что может сделать подросток, — промурлыкать одну-две прилипчивые песни, которые крутят по радио. Альбомное мышление, кроме того, совершенно не связано с видеокультурой: видео — это одно, альбом — это другое. Сейчас же песня без клипа совершенно беспомощна в эфире. А как некоторые программные директора на радио строят свой плей-лист? Они просто озвучивают на радио топ-40 МТV. Если это русскоязычное радио — вынимают из списка иностранные песни, если прозападное — наоборот. Радиоэфир — иллюстрация того, что происходит в телепространстве. Подросток абсолютно четко зажат между двумя мощными информационными полями, и у него нет почти никакого выбора. А музыкальная журналистика, к сожалению, не вышла на тот уровень, когда школьник или студент младших курсов, прочитав статью о молодом коллективе, захотел бы эту группу обязательно услышать. Таким образом, подросток слушает то, о чем говорят. А о чем говорят? О том, что вокруг. Замкнутый круг.

Таким образом, нынешний подросток мыслит сборниками — не секрет, что звукозаписывающие компании выживают исключительно за счет продажи сборников, а не альбомов. Подросток покупает сборник, слушает его и искренне думает, что этим все знакомство с творчеством исполнителя и заканчивается. Самое забавное, что при этом человек искренне считает себя поклонником того или иного коллектива, не пытаясь даже послушать весь альбом.

— Вы хотите сказать, что поклонник Земфиры не слушает ее альбомов?

— Совершенно не обязательно. Даже если и случилось такое, что он ее альбом послушал от начала до конца, то только один-два раза — чтобы поддержать разговор. Больше увлекает внешняя часть процесса: вот она поливает из бутылки милицию, вот ругается с музыкантами... Об этом, в основном, пишут газеты... И этим живут. Движущей силой являются не новые песни, а новые слухи. И на первое место выходит даже не тот артист, у которого больше хитов, а тот, у кого лучше развита мифология. Не то, чем артист является, а то, чем он представляется.

— Саша, а вообще подростку сегодня нужен герой? Все сейчас говорят: «время без героя»...

— Герой нужен всегда. И если его не будет, его найдут. Однако меня удручает, что герой этот становится все более искусственным и зависимым от технических обстоятельств. Сейчас поп- или рок-герой — это человек из телевизора в первую очередь. Тот, кого можно обсуждать: новый клип, новую одежду, очень редко — новую песню или новое интервью. В результате злая карикатура на героя — это Бритни Спирс. Все, куда дальше?

— Я недавно побывал на крупном молодежном фестивале и заметил, что сейчас на сцене царствуют всего два основных типа исполнителей: девочка-андрогин и мальчик-инфант. Эта физическая унификация закономерна?

— Это отражение мировой подростковой моды. Нивелировано расстояние между странами, молодежь смотрит обложки западных журналов и видит, что пришла мода на энергичный декаданс. Появилась если не тенденция, то МОДА на смешение полов. Общемировая. Сейчас ценится загадочность, недосказанность больше, чем плакатность или героизм. У мальчиков это инфантилизм, некоторый собирательный типаж английских групп 90-х. Немодно быть активным, немодно с чем-то бороться. Модно показывать свой пофигизм, свою холодность, свое отсутствие. Типа: «Вот я только что из Сети, отвлекся на вас, но скоро все это закончится, и я опять вернусь к монитору». Это читается во взглядах и зрителей и артистов. Это не пренебрежение — просто люди стали меньше общаться. Даже я, человек старой закалки, помню, сколько раньше времени уходило на общение — на кухнях, на теплоходах или в кабаках с пивом, водкой... Сейчас жизнь стала быстрее, и от этого в первую очередь пострадало общение. Оно стало менее интенсивным. А что такое концерт в первую очередь? Это общение — одного со всеми и всех между собой, на энергетическом уровне. Но что самое интересное, ведь и артист, человек, который, по сути, должен быть воплощением общения, контактером, уже не является таковым. Я ежедневно общаюсь со многими десятками разных артистов, и мне им приходится объяснять — не как играть, упаси бог, — как выйти на сцену. С какими словами, как уйти со сцены, что говорить между песнями. Они не разучились — они просто этого не умеют. Они вышли, спели, развернулись, сказали: «Привет, Москва!», «Увидимся!» — и на этой блеклой ноте вся драматургия заканчивается. Либо обратная сторона полюса: группа «Танцы минус» среднего периода (слава богу, этот этап уже позади), когда их реплики между песнями были ярче, чем сами песни. Зрители идут на концерт, чтобы выполнить свою функцию — услышать со сцены то, что они слышат по радио. Артисты выходят, чтобы, соответственно, озвучить в сельскохозяйственной версии, чаще всего на плохой аппаратуре, то, что крутится по радио. Тем, на которые можно было бы поговорить между песнями — при этом совершенно даже не обязательно получать ответ, — не возникает. При всей музыкальной наивности русского рока трудно представить, что такие проблемы испытывали советские рокеры.

— Почему же до сих пор существует эстрада, шоу-бизнес, если и та и другая стороны не испытывают особой потребности в общении, в обмене энергией?

— Длинный вопрос и не менее длинный ответ. Потихоньку начинает вымирать жанр концерта в чистом виде. Можно обратить внимание, насколько меньше стало концертов в ДК Горбунова, на других концертных площадках. Народ ходит на фестивали, на открытые площадки — посидеть, пообщаться между собой, отвлечься на двух-трех хитах... Обсудить героя — обосрать или вознести до небес, но в обоих случаях не особенно углубляясь в то, что происходит на сцене. Для сравнения: в середине 80-х люди на концерте вставали от одного слова. И примерно в те времена я понял, что никогда не будет на концертах публики, которая была, допустим, на рок-фестивале в Подольске в 87-м году... Главное отличие тех времен и этих очень простое: лица были старше! Среднестатистический образ фаната того времени — это студент-старшекурсник либо инженер на сотню рублей. Раньше аудитория рок-концертов была старше на пять-семь лет. Их младшие братья и сестры в это время ходили на дискотеки.

Сегодня публика не стала глупее, просто она заметно помолодела и стала менее взыскательной. На концерт люди теперь идут танцевать, а не слушать. Даже ведь и известная доля агрессивности ушла из музыки. У Полы Абдул в свое время был альбом, название которого — отличная формула, отражающая суть новой идеологии: Shut Up and Dance — «Заткнись и танцуй».

— Парадокс: подросток начала XXI века подключен ко всему миру, получает информацию из разнообразных источников, может сравнивать, выбирать... Неужели техническая продвинутость никак не повлияла на совершенствование массовых вкусов?

— А просто лень!.. Подросток может слушать разную музыку, но тех, кто копает глубоко, по-прежнему не более пяти-семи процентов. Ибо это требует какой-то определенной работы над собой. А они читают мало, слушают мало и живут — в эмоциональном смысле — тоже мало. Реагируют на группы, которым можно подпевать в припеве. Несмотря на якобы царствующий в подростковом мире индивидуализм, темы у них для разговоров одни и те же. Любимые слова — «забей», «не парься». Сейчас, по большому счету, культура болезненного познания мира, культура, в которой существует деструкция, путь к себе через боль, — стала еще более локальной, чем была. Подростки меньше верят друг другу, прессе и пророкам, несмотря на то, что каналы поступления информации ограничены и повсюду звучит практически одно и то же. Вот еще один парадокс. Молодежь не верит, но искать альтернативный источник информации тоже не собирается. Так они и живут — между ленью и неверием.

Слушатель-подросток может быть подготовленным лишь в ситуации продвинутых родителей — связь поколений — либо в ситуации старшего брата и сестры. Социальный механизм спасательного круга подростку не бросает. Есть узкие круги диссидентов — журфаки, например, Российский гуманитарный университет, Архитектурный институт... Но круг этих музыкальных революционеров по-прежнему узок.

— А представители науки? Физфаки, биофаки... Из них сколько народу хорошего вышло...

— А вот тут очень интересно получилось. Я ведь и сам по образованию математик... Но в данном случае я бы стал говорить о компьютерщиках, а не о физиках как о наиболее знаковой для нашего времени профессии. Эти люди остановились каждый на чем-то своем. Компьютерщиков устраивает только фоновая музыка. Спокойная, не отвлекающая. Никакого трэша, упаси бог. Музыка для них — это составляющая курортного отдыха. На одном уровне с ней находятся крем для загара, шезлонг, очки для подводного плавания. Плеер. Пара-тройка глянцевых журналов. Полный набор для получения удовольствия от жизни. Очень мало людей воспринимают рок-музыку как поиск чего-то нового в современном искусстве.

— Какими чертами должен обладать современный молодежный герой?

— Все нынешние герои — самодостаточные люди, у них все в порядке с внутренней свободой. Они минимально пересекаются с Системой, с государством. Они ведут независимый образ жизни. У них глубокие интервью — видно, что умственная работа происходит. Они мобильны — могут резко изменить образ жизни и пропасть на некоторое время. В этом есть некая притягательность, и постепенно — хочется верить — появится новая категория слушателей. Думаю, что большинством этих черт обладает и их слушатель. Во всяком случае, он пытается перенимать новую модель поведения. Эта публика, возможно, менее пронзительна, чем их предшественники. Спокойнее. Тем не менее на концертах, например «Ночных снайперов», — готов биться об заклад — подавляющее большинство слушателей знает тексты наизусть. А тексты у группы хорошие. Существуют до сих пор некоторые референтные круги, которые приходят именно на текст, на атмосферу.

— Эминем, например, играет по правилам, совершенно противоположным тем, которые вы перечислили: он откровенно неполиткорректен, но вместе с тем имеет огромный успех на Западе. Это о чем-то говорит?

— Это тоже игра по правилам. Только еще более хитрая. Игра «от обратного».

— А у нас возможен всплеск острой социальности? Станут ли иметь успех группы, в текстах которых будут простые, ясные лозунги, например: «Убери черных из родного города»?

— Эти люди никогда не выйдут за узкие рамки андерграунда. Поскольку будут протестовать против буржуазности, они автоматически не попадут в золотое колесо шоу-индустрии. Оно круглое, как колесо удовольствий в ЦПКиО. Бастуя против буржуазности, благодаря которой только и вращается это колесо, невозможно сесть ни в одну из его кабинок. Максимум, до чего дойдет эта группа, — до кабинета программного директора на каком-нибудь радио. Такого героя просто не пустят в эфир.

— Тем не менее поводов для протестной музыки сейчас масса — целое поколение выросло при социальном неравенстве, расслоенности...

— Легально сможет существовать только игра в протест — как на Западе — и не далее определенных рамок. Максимум, чего можно сейчас достичь, — это уровень популярности группы «Ленинград». Я знаю этих людей. У музыкантов по два образования, они играют любую музыку, знакомы с мировой культурой, у каждого — свой сольный проект... А с другой стороны, вокалист Шнур — бывший пиар-директор радио «Модерн» в Питере. Сам Шнуров — профессиональный специалист по пиар-технологиям. Человек, который прошел путь от гробовщика до пиар-директора радиостанции. Большой умница, который абсолютно «рубит» любую тему, фишку. Он талант в двух очень важных областях: тексты, грамотная музыка. Но главный талант — он умеет позиционировать свой товар, знает, за сколько его продавать и за сколько его купят. Интервью у него просто блестящие.

— У него был недавно эфир на радио «Эхо Москвы». Он в эфире спокойно посылал на ... и его посылали...

— Да-да. И все это выглядело как культурная революция. Неужели вы думаете, что человек, проработавший на радио много лет, не знает, как там себя вести? Когда начался эфир, он уже просчитал и себя, и ведущего, и публику на шесть ходов вперед. Я же говорю — он профессионал.

— Допустим, будущий герой приходит в ваше агентство. Можно ли сразу определить, поведет он за собой массы или нет?

— Это видно в течение первых пяти минут. Так было в случае с группой Butch. Темперамент, энергичность, уверенность лидера в том, чего хочет. Осмысленность действий. Быстрые ответы. Все решается на уровне глаз. Это как любовь — сразу видно.

Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ