Галина Яковлевна Джугашвили
Я НЕ СЕСТРА САДДАМА ХУСЕЙНА
Дочь Якова Иосифовича Джугашвили Галина Яковлевна живет в самом центре Москвы, в крашенном темно-охристой краской доме. Она филолог, кабинет — в книжных полках и шкафах, словари, проигрыватель и пластинки с записями классических произведений. «Традиционная» версия судьбы отца всегда внутренне дочерью отвергалась, но подлинные сомнения появились с того момента, когда Галина Яковлевна впервые увидела фотографию человека на проволоке. И ей сказали: «Это твой отец!»
— Мне тогда было лет двадцать восемь, мамы уже не было, — не спеша рассказывает Галина Яковлевна. — И эта фотография произвела на меня совершенно жуткое впечатление. Тем более что на ней не видно лица! Это же мог быть кто угодно! А потом у меня было несколько встреч с человеком, который утверждал, что был с моим отцом в одном лагере, в Хаммельбурге. Он сначала одолевал маму, потом принялся за меня. Некто Ужинский. Было несколько статей в разных газетах, в которых описывалось, как он оказался в одном бараке с отцом. А перевели отца в тот барак, где содержался Ужинский, из-за эпидемии тифа. Почему из-за тифа переводят в другой барак — непонятно! И вот они в течение месяца жили рядом и очень дружили. Судя по всему, условия содержания там были отличными от прочих лагерей: Ужинский привлек отца к вытачиванию шахматных фигур. У них там была мастерская, станки, а немцы покупали, то есть меняли шахматные фигурки весьма охотно на продукты. И якобы мой папа наловчился в этом деле. Еще Ужинский рассказывал, что папа — патриот, что он презирал немцев, был человеком честным, смелым. Все крайне положительное, но так общо! Одни слова! Я трясла его изо всех сил, чтобы выудить хоть что-то конкретное. Он же вилял и так и сяк, пока наконец со страшным трудом не вспомнил, что Яков мечтал о машине, что говорил: «Вот кончится война, куплю машину!» Но машина-то была у папы! Любимая машина, прозванная «галкой», и, по-моему, меня назвали Галиной в честь этой машины. И я сказала Ужинскому: «Была же машина!» Он растерялся: «Вот это я не знаю, может, он вторую хотел купить, побывал за границей, насмотрелся на заграничную жизнь, на иностранные машины...»
— Хороша заграница — концлагеря, плен!
— Да, словно они попали туда по туристической путевке! Да и насчет шахмат — я что-то не слышала, чтобы у папы была склонность к резьбе по дереву или по кости. Тем более на станке. Это же большое искусство, а нет никакого упоминания, что папа им владел хотя бы немного.
— Вы сказали об этом Ужинскому?
— Об этом не сказала, но у меня как-то вырвалось: «Да вы же были в лагере не с тем человеком!» Ужинский вообще всегда обижался на мое недоверие, говорил: «Я что, по-вашему, вру?» — «Нет, не врете, — отвечала я, — просто вы общались не с моим отцом!» Он начинал смеяться. Почти сардонически. «И с кем же, по-вашему, я общался?» И тут у меня вырвалось: «С двойником!» Тогда он просто зашелся в смехе.
— То есть уже тогда вы «усомнили» бытовавшую официальную версию?
— По правде, мне не приходило в голову, что папа мог вообще не быть в плену, но то, что Ужинский общался не с ним, я понимала довольно четко. Месяц в одном бараке и — ничего! Я его спрашиваю: «Ну что, вы вспоминали о семьях?» — «Вспоминали», — он отвечает. «И что?» — «Все самое хорошее!» Вот, опять общие слова! Ужинский мог вспомнить огромное количество самых вроде бы незначительных подробностей, из какого дерева были нары, мог вспомнить какие-то даты, а что касается отца — то никаких деталей, все забыл.
— И сейчас вы еще больше укрепились во мнении, что это был не тот человек?
— Не укрепилась, а я абсолютно уверена. Он общался с человеком, который и сам ему ничего сказать не мог, потому что ничего не знал. Ужинский-то не виноват, но то был не мой отец.
— Что же это немцы так прокололись?
— А у них не было времени на подготовку хорошей «легенды». Они как бы работали «с листа». Их фальсификация разворачивалась спонтанно. Все сляпали на скорую руку. Этот двойник все-таки кое-что знал, у него была какая-то информация, его немного подготовили, но в деталях, в сути он путался.
— Помимо изложенного в принятой версии существуют какие-то иные предположения о судьбе вашего отца?
— Да, потом я узнала даже несколько версий о спасении отца. Их вообще много, и среди них есть самые несуразные. Французский вариант, югославский, швейцарский и так далее. Якобы отца кто-то видел еще во время войны, потом — после ее окончания. Будто бы он даже воевал в партизанском отряде в Италии, после того как его освободили из плена. Но был и совсем фантастический вариант, что Гитлер якобы пожалел отца и отправил его в Ирак, где были очень сильны немецкая агентура и немецкое влияние, и там мой отец женился, у него родились дети, и один из них — Саддам Хусейн.
— Вы сестра Саддама?
— Да, у меня один журналист уже спрашивал, как здоровье моего брата. Я, в изумлении: «Какого?» — «Саддама!» И я дошла до того, что начала узнавать дату рождения Хусейна. Оказалось, он старше меня на два года!
— Своеобразная «железная маска»!
— Только в романе все кончается благополучно. Как и положено у Дюма...
Дмитрий СТАХОВ
На фотографиях:
- ЖЕНА ЯКОВА ДЖУГАШВИЛИ, ЮЛИЯ ДЖУГАШВИЛИ-МЕЛЬЦЕР
- В материале использованы фотографии: из семейного архива