ЗАДАВЛЕННЫЙ

Когда менеджеры туристических агентств заманивают клиентов в Барселону, в качестве последнего козыря они бросают: «Вы увидите Гауди!» Как бы живого... Часто срабатывает. Конечно, Гауди уже немного, извиняюсь, не живой и увидеть его собственной персоной несколько затруднительно. Но ведь Гауди — это не только великий архитектор, чье 150-летие Испания отмечает в этом году. Гауди — это сама Барселона

ЗАДАВЛЕННЫЙ

ГЕНИЙ-БЕЗУМЕЦ

Антонио Гауди-и-Корнет (таково полное имя нашего героя) родился 25 июня 1852 года в небольшом каталонском городке Реусе, недалеко от Барселоны. Родители его жили скромно и спокойно. Скучно. Никак. Мать занималась хозяйством, отец работал котельщиком. Оба они были добрыми честными религиозными людьми. Настолько безупречными, что о них трудно писать.

Антонио был их пятым, и последним, ребенком. Двое старших детей умерли в младенчестве. Надо сказать, что будущий зодчий появился на свет очень вовремя — как раз был подписан королевский указ о генеральной реконструкции Барселоны. Богатые промышленники и купцы щедро жертвовали на перепланировку и реконструкцию города, состязаясь друг с другом в изобретательности. Профессия архитектора была безумно популярной. Как много позже все мальчики мечтали быть космонавтами, так тогда все мальчики мечтали поскорее вырасти и строить фантастические здания, которые прославили бы их на весь мир.

Антонио тоже мечтал. Но по-своему. Он не хотел ничего изобретать. Он мечтал строить так, как строит природа. «Это безумие — пытаться изобразить несуществующий объект», — писал он в своем юношеском дневнике. Его всепоглощающей любви к природе способствовала, если можно так выразиться, болезнь. Еще в раннем детстве у Антонио нашли ревматизм. Он не мог играть с другими детьми и часто оставался в одиночестве, занимаясь единственно доступным — созерцанием. Какая-нибудь улитка могла приковать его внимание на целый день.

Замкнутого, малообщительного парня особо никто не любил. В учебе он считался середняком, только рисовал великолепно. Первые его работы, иллюстрации к рукописному еженедельнику «Арлекин», издавались школьниками внушительным тиражом — двенадцать экземпляров.

В 1870 году Антонио поступил в Барселонское архитектурное училище. В первые два года учебы на его семью обрушились одно за другим несчастья: умер старший брат, только что получивший диплом врача, за ним вскоре умерла мать, а потом и сестра Роза, оставив маленькую дочь. Отец продал мастерскую и вместе с внучкой переселился в Барселону к сыну. Антонио пришлось не только учиться, но и подрабатывать, чтобы прокормить себя, отца и племянницу.

Будучи студентом, он участвовал в создании некоторых барселонских чудес. Официально Антонио Гауди считался помощником более маститых архитекторов, но порученные ему части проектов воплощал вполне самостоятельно. Его почерк, например, виден в причудливых постройках парка Цитадели, в знаменитом Каскаде — соединении триумфальной арки и искусственного водопада; в парковых оградах, воротах и «водяном доме», откуда поступала вода для всех гидротехнических затей парка. Это были первые попытки поиска решений, впоследствии определивших личный стиль Гауди. Как сказали бы специалисты: синтез романо-готического Средневековья, органический натурализм, восточные мотивы, геометризм.

ДРУГ ГУЭЛЬ

1878 год стал ключевым в профессиональной жизни Гауди — он не только получил звание архитектора, но, что самое главное, встретил Эусебио Гуэля, который стал впоследствии его главным защитником и союзником.

Их сотрудничество началось со строительства в графском поместье в округе Гарраф. До наших дней уцелели знаменитые ворота с кованым железным драконом, могучим чудовищем — хранителем усадьбы.

Дона Гуэля не смущали ни причуды Гауди, ни его замкнутость и неуживчивость: он предугадал в архитекторе гения. И, видимо, смирился с истиной, что «нормальный человек — бездарный человек, гений — человек безумный». Каждый замысел Гауди, казавшийся окружающим чистым сумасшествием, неизменно вызывал у Гуэля восторг. Заказчик и мастер, что называется, нашли друг друга. Родовое поместье, склеп, дворец и парк, особняки и павильоны — все это, выстроенное на средства Гуэля, стало коллекцией шедевров, принадлежащих Каталонии и всему миру. А Гауди получил то, о чем мечтает каждый творец: свободу самовыражения без оглядки на смету.

Женщин в его биографии не мог бы обнаружить даже самый дотошный исследователь. «Чтобы избежать разочарований, не надо поддаваться иллюзиям», — уверял Гауди. Говорят, что был в его юности какой-то романтический эпизод, но девушка предпочла другого. И правильно.

Кроме работы, у Гауди не было никаких иных желаний и потребностей. Было в нем что-то от блаженного, юродивого. Бородатый, загадочный и мрачный, он жил в каком-то своем измерении. Друзей, помимо Гуэля, у него не было. Разговаривал он только на каталонском и указания рабочим давал через переводчика. Для равновесия с миром ему было достаточно общения с парой учеников. От трех он уже уставал.

Питался скромнее, чем поденщик: свежим салатом, фруктами и молоком. Иногда вовсе забывал о еде, и ученики буквально всовывали ему в руки кусок хлеба.

Гауди много лет носил один и тот же костюм. Рубашки не было. Вернее, была, но лучше бы ее не было вовсе. Ему даже милостыню подавали.

ГАУДИ РАЗБИЛ ЯЙЦА

Гуэль ввел друга в круг барселонской элиты, и Гауди быстро «вошел в моду» у толстосумов. Он постоянно был при деле. То строил дом для вдовы промышленника в стиле вычурного барокко. То был занят сооружением совершенно фантастического дома Батло с волнистой чешуйчатой крышей наподобие гигантского змея. То возводил виллу в виде готического замка — дом Бельесгвард, славный витражами сложной звездчатой формы. «Каждый человек должен иметь Родину, а семья — свой дом, — убеждал клиентов Гауди, живший в мастерской. — Снимать дом — все равно что иммигрировать».

Не забывал Гауди и о своем первом и главном меценате, доне Эусебио Гуэле. Дон, кстати, был таким же, мягко говоря, фантазером, как и его мастер. В 1900 году ему пришла в голову грандиозная идея. Он решил построить город будущего, город-сад. Для этой цели на окраине Барселоны была приобретена гора. Вернее, огромный безлесный склон, самая высокая точка окраинного района города. Здесь планировалось возвести «Парк Гуэль» — элитный поселок для состоятельных барселонцев.

Гауди с энтузиазмом поддержал идею заказчика. Правда, ни он, ни Гуэль не учли, что парк находится слишком далеко от города. Слишком далеко и слишком высоко. Это сейчас туда ведут два эскалатора, и все равно еще приходится взбираться по крутому бесконечному серпантину. А тогда такой путь и вовсе выглядел чистым безумием.

Но гений на то и гений, чтобы не задумываться о таких мелочах. Гауди разбил территорию на отдельные участки, обозначив их валунами, и приступил к строительству. Именно в «Парке Гуэль» ему удалось наиболее органично слить природу и архитектуру в одно целое. В парке все струится, извивается — и мостики, и дорожки, и скамейки, украшенные мозаикой из керамики. Центральная площадь, которая по замыслу должна была служить местом отдыха для обитателей будущей колонии, украшена колоннадой, где нет ни одной прямой колонны. Все они напоминают стволы деревьев.

В общем, что говорить... Красота. Сплошные сюрпризы и неожиданности. Сказочное, жизнерадостное произведение пространственного искусства. Если бы Гауди больше ничего не создал, этого парка было бы вполне достаточно, чтобы обессмертить его имя.

Но насколько с точки зрения архитектуры это было огромное достижение, настолько с точки зрения экономики это был полный крах. Из шестидесяти участков, на которых должны были размещаться частные дома, почему-то был продан только один. И не «почему-то», а по вполне понятным причинам. Ну не хотели барселонцы лезть в гору! Они ж не козы.

Пытаясь доказать, что жить в парке можно, Гауди приобрел второй участок, для себя. И ежедневно с 1906 по 1925 год взбирался по скользким крутым ступеням к своему садовому домику. Но примером для потенциальных покупателей это все равно не послужило. Люди лишь пожимали плечами: только безумец Гауди может себе такое позволить. Гауди действительно считался самым эксцентричным жителем Барселоны. Образцом совершенства он считал куриное яйцо и в знак уверенности в его природной прочности одно время носил сырые яйца прямо в карманах брюк, взяв их с собой для завтрака. Но однажды, упав на ступеньках в своем парке, он понял, что прочность куриных яиц не столь беспредельна.

«КАСА МИЛА»

На улице Пасео де Грасиа в Барселоне находится один из самых знаменитых в мире домов, модерн в чистом виде — «Каса Мила». В народе это здание называют, уж извините, Ла Педрера. Попросту говоря — «каменюка».

Этот величайший шедевр архитектуры, объявленный в 1984 году мировым достоянием человечества, появился благодаря прихоти тщеславного богача. Дело было так.

Некий Пере Мила увидел дом Батло и обзавидовался. Ну а так как помимо зависти у него были еще и деньги, то он решил построить домик покруче. Тем более что и жена настаивала. А, как известно, жена, деньги и зависть — самые прогрессивные явления, так как движут человечество от застоя к прогрессу. Короче, Пере обратился к самому модному архитектору — Гауди. Необдуманно пообещав ему полную свободу действий.

И работа закипела. Камни для дома привозились с побережья Гарраф, обрабатывались и тут же водружались на место, как указывал Гауди. Дон Пере ходил кругами и волновался — почему строительство идет без чертежей? Почему нет сметы? Почему нет проекта? Сорок тысяч «почему»... Гауди отмалчивался — слова были для него не единственной и не лучшей формой выражения. Но однажды, не выдержав, он достал из кармана какой-то смятый клочок оберточной бумаги: «Вот мой проект «Каса Мила»!»

Дом получался удивительно живым, похожим на бетонную волну, захлестывающую тротуар. (Вообще волн в архитектуре Гауди столько, что впору укачаться.) Несчастный Пере хватался то за кошелек, то за сердце. А Гауди — ничего. Улыбался. Довольно потирал руки и уверял, что фантастические формы Педреры «перекликаются с контурами окружающих Барселону гор, которые видны с крыши этого дома».

На самой крыше Гауди соорудил странные фигуры, напоминающие то ли воинов в шлемах с лицами, закрытыми забралами, то ли гигантские колокола. Это были знаменитые дымоходы и вентиляционные трубы, которые впоследствии стали символом Барселоны в не меньшей степени, чем «Парк Гуэль» и Саграда Фамилия.

А Пере ждало еще одно потрясение. В доме не было парадной лестницы, и доступ на этажи осуществлялся только с помощью лифта или с черного хода. Сами комнаты оказались небольшими. Жена заказчика даже усомнилась, войдет ли в такую комнату рояль. На что Гауди хмуро выматерился и посоветовал: «Играйте на скрипке». Как все одержимые, он был очень логичен.

Мебель для дома Гауди тоже конструировал сам, придерживаясь своей теории текучести. Да и традиционная обстановка там бы и не смотрелась. Как заметил Петр Вайль: «В интерьерах Гауди — ощущение собственной угловатости. Только лежать представляется естественным».

В общем, странным был дом, странным. Не похожим ни на что. Зеваки хихикали, Пере пребывал в задумчивости, Гауди торжествовал. Он считал, что это лучший его дом, который «представляет собой самое убедительное выражение романтического и антиклассического духа в натурализации архитектуры».

Сейчас в этом шестиэтажном здании находится Каталонский банк, часть дома отведена под жилые квартиры. На чердаке устроен очередной музей Гауди.

Дом по-прежнему принадлежит семье Мила, для которой когда-то и был построен. Раз в год все члены семьи съезжаются в Барселону, чтобы помянуть добрым словом великого архитектора и сфотографироваться возле своей дорогой Педреры.

ХРАМ СВЯТОГО СЕМЕЙСТВА

Идея храма исходила не из церковных кругов. Ее выдвинул барселонский книготорговец Жузеппе-Мария Бокабелья, который создал Ассоциацию почитателей св. Иосифа. Почитатели не долго думая скинулись и для воплощения своей мечты наняли архитектора Франсиско де Вилья. Но едва начали возводиться стены, как горячий Франсиско поссорился с ассоциацией и покинул строительство, громко хлопнув дверью. Или нет, дверей тогда в храме еще не было. Неважно.

После такой некрасивой сцены один из меценатов (и не кто-нибудь, а Эусебио Гуэль собственной персоной) предложил ассоциации своего кандидата. Кандидатом, понятное дело, был Антонио Гауди.

Гауди возглавил строительство в 1884 году и руководил им до самой своей смерти в 1926 году. В последние двенадцать лет он отказался от всех остальных проектов и полностью сосредоточился на храме. Это была его «опера магна» — главное произведение. Его великая стройка, его детище, символ его тщеславия. «Это творение находится в руках Господа», — заявлял Гауди. Он был уверен, что строит храм для Бога.

Люди вообще испытывают странное пристрастие ко всяким вавилонским башням. И Гауди не был исключением.

Проектируя внутренность храма, Гауди стремился изобразить фигуры как можно достовернее. Для этих целей он много лет искал подходящие модели. Сторож собора, например, позировал ему для фигуры Иуды. Перевозчик камня стал апостолом Фаддеем. Весьма упитанный козопас служил моделью Понтия Пилата. А для изображения фигуры центуриона в сцене избиения младенцев Гауди нашел шестипалого великана. Этот намек на число 666 очень его радовал.

Поиски не ограничивались людьми. Нужны были еще животные. Гауди где-то раздобыл осла, которого связали и подвесили к потолку прямо в сбруе, чтобы было легче снять мерки. Бедное животное терпеливо сносило экзекуцию. А вот с цыплятами возникли сложности. Пришлось усыплять их хлороформом, обмазывать жиром и быстро делать гипсовые слепки, прежде чем они успевали проснуться. Гауди так понравился этот метод, что он решил сделать и отливку человека в натуральную величину. Однако в самый ответственный момент его добровольный помощник лишился чувств.

Тогда Антонио получил специальное разрешение и взял из больницы скелеты, которые затем одевал в костюмы и фотографировал в разных позах. Однажды он пришел в больницу поинтересоваться, есть ли у них недавно умершие. Медсестра сказала, что пока нет. Но один ожидается, и если уважаемый дон хочет видеть того, кто испускает последний вздох, то он может последовать за ней. Он последовал. Стоял и смотрел, как человек умирает, и был убежден, что уловил момент, когда душу усопшего встречало Святое семейство.

Желая запечатлеть жизненную правду, Гауди дошел до того, что начал снимать отливки с мертворожденных младенцев, чтобы изобразить на фасаде своего храма сотни детей, умерщвленных по приказу Ирода. Эти гипсовые трупики, подвешенные рядами под потолком его мастерской, наводили ужас на рабочих.

А Гауди в этой мастерской спокойно спал. Последний год своей жизни он полностью провел в соборе, занимаясь исключительно им. Здание выглядело фантастически: стасемидесятиметровые башни, мозаики, спиральные лестницы, вырастающие из стен скульптуры. Огромное сооружение поражало своей легкостью и напоминало замок из песка, какие строят дети на берегу моря. Только уж очень зловещим получался замок. Недаром в народе его иногда называли «каменным кошмаром».

Впрочем, барселонцы — народ наивный и темпераментный. Когда строительство храма поддержал Папа Лев XIII, горожане тут же полюбили и храм, и Гауди. И даже стали уверять друг друга, что теперь Барселона уж точно станет католической столицей мира. (Прямо Нью-Васюки какие-то.)

А тут в городе еще и первый трамвай запустили. Барселонцы были в экстазе. Играл оркестр, «отцы города» произносили речи, вагоновожатый лопался от собственного величия. В общем, жизнь явно налаживалась. Под громкие аплодисменты украшенный цветами трамвай двинулся по маршруту. И тут... Я даже не знаю, как сказать. В общем, трамвай задавил Гауди. Да, да, единственный в Барселоне настоящий трамвай задавил единственного в Барселоне настоящего архитектора. Насмерть.

Сначала, правда, никто не знал, что это Гауди. Думали — просто нищий старик в грязной одежде. Его отвезли в больничный приют, где он и умер, не приходя в сознание. Как всех бродяг, его должны были через несколько дней похоронить в общей могиле. Совершенно случайно в нищем старике какая-то пожилая женщина узнала самого известного гражданина города, великого модерниста, гордость испанской земли, зодчего и скульптора Антонио Гауди!.. Итить твою мать! Какая неприятность.

Жители оплакивали своего знаменитого соотечественника, вывесив траурные флаги. За гробом шел весь город. Вагоновожатый буквально рвал на себе волосы.

Гауди похоронили в крипте недостроенного им собора, который продолжают строить до сих пор. Уже пятое поколение барселонцев наблюдает несуетное рождение архитектурного шедевра. Несколько раз он находился под угрозой уничтожения. Работы то разворачивались полным ходом, то сворачивались из-за недостатка средств. В среднем строительство требует три миллиона долларов ежегодно. Но даже при стабильном притоке средств оно рассчитано минимум еще на шестьдесят пять лет, хотя точного срока никто назвать не может. Не мог его назвать и Гауди. Он знал, что не успеет закончить храм при жизни. Знал, что возведение храма началось без его участия и закончено будет без его участия. Если будет. Может, в этом и был его великий замысел — сделать строительство вечным.

Вот я и думаю: а зачем этой стройке заканчиваться? Пусть себе потихоньку движется. Как вода, как ветер, как природа. Ведь храм — это не объект. Это процесс. Почти как жизнь.

Наталья РАДУЛОВА