ИСКУССТВО БЫТЬ КОБЗОНОМ

Кобзон обладает редкой способностью оправдать любую вещь — при полной, что характерно, личной убежденности

ИСКУССТВО БЫТЬ КОБЗОНОМ

...Первый вариант статьи о Кобзоне мое начальство благополучно «зарезало» и со словами: «Не видим живого человека!» — я был отправлен в магазин за автобиографией или любой другой книжкой о певце. Перед походом я решил запастись дорожной сумкой — ожидая, что продавцы сейчас просто завалят меня книгами о главном символе нашей эстрады. «Кобзон... Кобзон... Ничего нет... — удивляясь, кажется, самим себе, отвечали продавцы. — Разве, может быть, в книге «Секс-символы 60-х...» Среди секс-символов Кобзона тоже не оказалось — там был только Лещенко. Я решил продолжить поиски и пошел вдоль книжных лотков на улице. «О Кобзоне?.. Ему некогда книги писать — он строит. Про какое здание в Москве ни спроси — все говорят: «Кобзон строит...» — поведал словоохотливый продавец в ватнике. Второй, нехорошо улыбнувшись, полушепотом ответил: «Ему нельзя писать книги. Он оружием торговал...» Спустя час после бесполезных поисков я вдруг понял одну странную вещь: несмотря на то, что имя Кобзона на слуху уже лет сорок, на самом деле мы ничего о нем НЕ ЗНАЕМ. Иосиф Давыдович!.. Напишите, наконец, автобиографию! Народ ждет.

НАЧАЛО МИФА

У государства во все времена должен быть Голос, который является олицетворением государственной мощи, неотъемлемой частью имиджа страны. Этот Голос — атрибут отнюдь не только тоталитарного государства: он существовал и в Америке, и в Англии, и в Европе... Такой же символ государства, как Кремль или Биг-Бен, — Фрэнк Синатра, Армстронг, Элла Фитцджеральд, Том Джонс... Нашим джазменам или рокерам, правда, подобное звание никогда не светило — символом мог быть только представитель официальной эстрады. Это престижно, это нормально; однако когда у нас в последние годы попытались эту традицию возродить, выяснилось, что все современные потуги написать нечто героико-патриотическое — газмановское «А-ффицеры, ра-ассеяне!» (не говоря уже о песне со словами «За нами Путин и Сталинград!») — увы, не тянут на общенародный уровень...

Ибо помимо профессиональных качеств и «правильных» авторов у исполнителя «государственной песни» должна быть харизма — непонятная, необъяснимая, на грани между сказкой и былью. Сейчас в эстраде все принято «позиционировать», рассчитывать, но парадокс в том, что никакими искусственными усилиями личность создать нельзя. Она склеивается случайно, сама собой, одновременно с течением жизни, и, кроме того, способность творить СОБСТВЕННЫЙ МИФ дается человеку независимо от его желания или нежелания. Даже помимо таланта должна наличествовать в человеке некая странная предрасположенность к прижизненной легендаризации. Фата-моргана.

...При всей кажущейся близости к народу образ Кобзона где-то еще с середины 70-х начал приобретать мифические, мифологические черты. Даже его друзья, коллеги до сих пор пишут о нем так, словно зачитывают приветствие съезду: «настоял... заметил... нашел... достал... навсегда...» Обязательно выясняется, что Кобзон помог: с квартирой, машиной, концертом, больницей, просто деньгами... Информация о Кобзоне в интернете напоминает сводки с фронта: «вступил... вышел... выступил... отказался... заявил... подал...» Смешанное обаяние больших денег, широкой натуры и имперского стиля особенное впечатление производит на коллег из бывших республик: там Кобзон вообще уже фигура сказочная, чуть ли не былинная, единственное напоминание о бывшем общем величии...

Проще всего было бы сказать, что Кобзону так повезло, потому что он изначально выбрал себе «удобный жанр» — дескать, пой себе про перекрытый Енисей, комсомол и весну, горя не знай и пользуйся всеми сопутствующими благами. Но если повнимательней присмотреться, мы убедимся: то, что именуется ныне «парадной» песней, как жанр оформилось именно при Кобзоне. Мало того — есть даже крамольное подозрение, что Кобзон сам этот жанр и создал.

До войны «государственных голосов» как таковых вообще не было — в 30-е и 40-е эту функцию во всех смыслах выполнял один-единственный человек — диктор Всесоюзного радио Левитан. «Государственная» песня, безусловно, всегда играла важную роль в СССР, авторы были известны на всю страну, но сами эти песни до войны существовали как бы без конкретного исполнителя — косвенно это еще и работало на ощущение, что такие песни сочиняет сам народ, и эта идиллия всех устраивала. А в 60-е «государственная» песня вообще на малое время уступила пальму первенства другой волне: недолго, с царского позволения, но властвовал тогда на сцене знаменитый стиль «е-е-е» — беспечальная калька с западной музыки... Когда Кобзон начинал карьеру, у него была возможность выбирать: либо эстрада, либо опера — благо данные позволяли... Кобзон выбрал оперу. Однако как-то раз для участия в спектакле «Карнавал на Кубе» понадобился голосистый студент, и известный клоун Р.С. Ширман предложил спеть Кобзону песню Пахмутовой «Куба, любовь моя!» Преподаватели Гнесинки отнеслись к «измене» негативно, но Кобзон все-таки сделал выбор в пользу некоего срединного жанра — между оперой и эстрадой, между академическим каноном и массовым искусством. На выбор повлияло и то, что Кобзону в отличие от столичных снобов нужен был постоянный заработок, а жанр патриотической песни вроде бы гарантировал прочный доход... Удивительно, но поначалу Кобзон со своим «героизмом» совершенно не вписался в советскую эстраду!..

Это покажется странным, но в 60-е, в эпоху всеобщего потепления, было принято критиковать певцов за «статуарность», как тогда говорили, — Кобзон действительно никогда не отличался подвижностью на сцене. Критиковали Кобзона также и за «отсутствие шарма», за «неумение подавать образ» — его исполнение считалось слишком прямолинейным... «Петь душой» — это была фишка советской песенной школы, особенно за это ратовал Утесов — общепризнанный патриарх, для которого МАНЕРА исполнения означала ВСЕ. Существует легенда, что Утесов, услышав Кобзона, произнес обидную фразу: «Бог дал этому парню голос, но послал его очень далеко». (Самому Утесову, правда, Бог голоса вообще не дал. — А.А.) Позже, правда, Утесов смягчился: «...Как ни парадоксально, но настоящая эстрадность завоевывалась им в противоборстве с могучим голосом»... Заметим — все это говорится о человеке, чья исполнительская манера начиная с середины 70-х считалась в советской эстраде канонической, эталонной, а авторитет — непререкаемым... Ничего-ничего, ждать оставалось совсем немного: пройдет немного времени, и мы еще посмотрим, где окажутся все эти эстрадные «трясуны», по меткому выражению Н.С. Хрущева...

НАРОДНЫЙ ПРОДЮСЕР СССР

Если кто-то думает, что при советской власти для карьеры главное было вовремя приходить на работу и не нарушать партийную дисциплину, тот глубоко ошибается. В советском массовом искусстве были и негласные правила, и конкуренция, и мнение «старших товарищей» могло погубить карьеру в два счета, и «вре-емя» тут ни при чем — многое определяет обычная человеческая психология...

Кобзон, вместо того чтобы обидеться на патриархов, буквально взял измором популярного композитора Аркадия Островского (автора песни «Пусть всегда будет солнце!»), добиваясь возможности выступить в одном из его концертов. Поначалу композитор отказывался, но Кобзон звонил каждый день. Дошло до того, что супруга Островского после каждого звонка вздрагивала и кричала мужу: «Аркаша, опять это твой студент-вокалист! Как он мне надоел, просто сил нет! Возьми трубку!..» Островский сдался. После этого концерта Кобзона заметили и стали приглашать на другие концерты...

Кобзон еще в те времена обладал очень приличными продюсерскими навыками, как сказали бы сейчас. Причем он никогда не опускался до дешевых реверансов — проигрывая в тактике, Кобзон был стратегом, мастером создания Атмосферы — любой современный продюсер удавился бы от зависти. Кроме Кобзона, в этом жанре работали и другие исполнители — Богатиков, Магомаев, Гуляев, Хиль, но в результате вышел на первые роли все-таки Кобзон. Феномен Кобзона в том, что он обНАРОДовал, персонифицировал, вывел на сцену безымянный, официозный жанр. Эти произведения были, конечно же, атрибутом пропаганды, но Кобзон постарался внушить слушателю, что эта песня не прерогатива, навязанная сверху, и ты, простой работяга, имеешь такое же право на эту песню, как и на эту страну... Кобзон обладал редким даром ОПРАВДАТЬ любую вещь, какой бы лобовой она ни была — при полной, что характерно, личной убежденности.

Окончательно мифологизировало Кобзона телевидение. Кобзон был одним из первых, кто попал в советское телепространство — тогда нужно было петь только вживую, без дублей, «набело», что называется, ибо такого понятия, как «запись», на ТВ 60-х, естественно, не существовало. Кобзон с его обязательностью и трудолюбием как никто подходил на эту роль. У других могли быть проблемы — с алкоголем, голосом, настроением, Кобзон всегда был в форме. Проблемы появились позже: в 70-е попасть на телевидение мешала «пятая графа». На ТВ тех замечательных времен существовала негласная, но очень строгая установка: «этих» — ни-ни... Сам Иосиф Давыдович утверждает, что председатель ЦТ Лапин лично «не запрещал» Кобзона, а «даже наоборот», однако старожилы «Голубого огонька» рассказывали другое. Например, когда номер с Кобзоном в «Голубом огоньке» уже был записан, Лапин вызывал к себе редактора и говорил: «Чтобы Кобзона не было! Зачем нам эти кобзоны?..» При личной же встрече Лапин был приветлив и мил, по-дружески обнимал Кобзона и объяснял, что пленка оказалась бракованной или, там, «зажевало», как говорится, но в следующий раз — обязательно... Всенепременно...

В те годы пропажа из эфира даже на короткое время любой из ключевых телефигур рождала по стране мгновенные и стандартные слухи: «посадили!», «запретили!», «уехал!» Таким образом, долгое НЕпоявление парадоксальным образом влияло на популярность артиста едва ли не сильнее, чем ежедневное появление!..

«Последней каплей» было странное неупоминание Кобзона в титрах «Семнадцати мгновений весны». В свое время много писали о тайных испытаниях психотропного оружия в СССР, но самым мощным оружием на самом деле было советское киноискусство. Невольно Кобзон провел первый грандиозный эксперимент с подсознанием советских граждан — любая «Матрица» тупо отдыхает. Ведь Штирлица в фильме играют на самом деле три человека. Помимо Тихонова это, во-первых, Ефим Копелян: он отвечает за «внутренний» голос разведчика. Кобзон тоже «играет» Штирлица, однако он отвечает за еще более тонкий человеческий уровень. Единственная связь с Большой землей, которая остается разведчику, — это чувства, мысли; обе песни — это и есть мысленный диалог Штирлица с Родиной. Фактически эти песни — подсознание советского разведчика, и «записывались» они на подкорку зрителей не в качестве песен, а чуть ли не в виде неконтролируемого ультракороткого сигнала...

НЕСОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК

Образ жизни Кобзона, как ни странно, был очень далек от советского. Парадокс: обласканный властью артист, казалось бы, должен был перенять от государства все его дурные привычки, но этого не произошло. Кобзон, например, в отличие от большинства наших артистов всегда умел позаботиться о себе. Еще в советские годы Кобзон понял, что любовь к Родине не означает бессребреничества, но есть ли у тебя деньги — это не забота государства, а твоя собственная. Чтобы заплатить за первую кооперативную квартиру, Кобзон поехал с концертами по Сибири и Дальнему Востоку. Во второй марафон по стране он отправился, чтобы заработать на мебель... Слухи о богатстве Кобзона ходили еще в Союзе: говорили, например, что он купил дачу у наследников маршала Рыбалко за семьдесят тысяч рублей... Он первым ввел практику давать до трех концертов в день, первым стал исполнять песенные циклы, его концертные отделения длились по два часа... Завистливые коллеги обидно называли его «проигрывателем» — за то, что он способен петь любой репертуар от песни о Родине до «Хава-Нагилы». Я сам, например, слышал, как Кобзон пел «Мурку»... На самом деле Кобзон просто был первым советским профессионалом, ибо умел делать в своей специальности ВСЕ. Он обладал способностью превращать песню в эталон, стандарт, в окончательный вариант, и после него — попробуй спой! Расхожий штамп — «привносить в песню свое» — Кобзон вывернул наизнанку: он словно привносил Общее...

...После развала Союза Кобзона одно время тщательно пытались задвинуть на задний план как одиозный символ времени; задвигали, причем, свои: чтоб не напоминал об общей комсомольской весне... Тем не менее Кобзон до сих пор активно вторгается даже в область, казалось бы, ему совсем не свойственную — современную эстраду. Кобзон по-отечески играет в эстрадные игры с нашими звездами, как кот с мышью, но, с другой стороны, для любителей авангардных штучек лучшей фигуры, чем Кобзон, не найти. Для них он уже не столько человек, сколько символ, квинтэссенция способа жизни и пения. Парадокс, но этот самый «Кобзон» сидит даже в большинстве нынешних деятелей андерграунда; поэтому И.Д. до сих пор является абсолютным рекордсменом по количеству упоминаний в песнях рок-музыкантов, каждый из которых, по меткому наблюдению Кинчева, «...в душе — Сид Вишез, а на деле — Иосиф Кобзон»:

«...Я ощущаю всем телом //Мерные колебания почвы... //Словно удары молота //Бьют в беззащитный мозг. //Это идет Иосиф Кобзон. //Это идет он...» (группа «Дубовая роща»). «...Я не слушаю Земфиру, Чичерину и «Сплина», //Лагутенко, Орбакайте, Преснякова, Кузьмина...// Меня греет средь этих ворон — Иосиф Кобзон. //Это он — мой эталон!» (Юрий Соболев «Бригадный подряд»).

Вот. Несмотря на проглядывающую едкую панк-иронию (такие они люди — все им хиханьки), по большому счету нельзя не согласиться.

Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ