ШАМАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

О недавнем избрании в Совет Федерации от Республики Тува Людмилы Нарусовой говорили снисходительно: ну да, крошечная республика, точка на карте. Между тем Тува для многих людей в мире — центр шаманизма, живого древнего колдовства

ШАМАНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

Аббас — это иранское мужское имя.

Но о себе он говорит, что Аббас — это все. Значит, и фамилия, и стиль жизни, и одежда, и привычки, и стремительность, и черные все замечающие глаза, и неукротимый нрав, и несколько принципиальных странностей: никогда не фотографироваться с открытым лицом, не рассказывать о себе, — и быть в движении, легким, несмотря на 58 лет, ну и, конечно, фотографии, книги. И даже эти странные, похожие на туристские ботинки, вроде бы не подходящие для преуспевающего, надо думать, человека, — это тоже Аббас.

Аббас — это что-то вроде фирменного знака. Это Фотограф номер один знаменитого фотоагентства «Магнум», одним из основателей которого был еще Анри Картье-Брессон. Аббас — это легенда.

Когда-то он прославился репортажами из Ирана, и именно «Иранский дневник», рассказ об «исламской революции», работа над которым продолжалась 17 лет, глубоко поразил западную публику на фотосалоне в Перпиньяне своей беспощадностью и любовью к тому, в чем Запад видел только чужое... Тем более неожиданной оказалась новая экспозиция Аббаса, которую мастер представил на выставке «ИнтерФото-2002» в Москве, — она снята в этом году в Туве и посвящена самым глубинам Азии, темной и таинственной для Запада вселенной шаманизма.

— Ваша экзотическая и в полном смысле слова завораживающая серия сорвала восторженные аплодисменты зала, но хочется понять, как она вообще появилась. Обычно вы работаете в очень напряженных точках. А Тува далека от зоны мировых конфликтов. Тогда что это — передышка, смена ритма?

— Нет, просто одно из моих путешествий. Когда начинаешь работать над книгой, ты отправляешься в дорогу и никогда не знаешь, что встретишь на пути. В одной из моих книг, посвященных исламу, я написал, что путешественник — это тот, кто никогда не останавливается. Ибо если он остановился, то он уже не путешественник.

— Что значит для вас «путешествие», и с чего оно началось?

— С Ирана, конечно. Сначала это был просто репортаж из «горячей точки», но потом я понял, что исламизм — как политическое течение — нельзя понять вне культуры ислама. И тогда я пустился в свое первое путешествие — исследование ислама. Правда, что-то вроде передышки все же было. Видимо, она была принципиально важна, чтобы изменить точку видения.

Проработав два года в клокочущем Иране аятоллы Хомейни, Аббас неожиданно на несколько лет уехал в Мексику и сделал две потрясающие книги, которые — будь они написаны пером — несомненно, пополнили бы свод мировой латиноамериканской прозы. Особенно после брутальных съемок на Востоке поражает книга «Возвращение в Оапан» — история одной мексиканской деревни, по духу, несомненно, напоминающая Маркеса...

— Ваша интуиция вошла в поговорку: «Аббас появляется на месте до начала событий...»

— Ну, с Ираном это было легко. Все-таки это моя родина, и я остро чувствовал, как там все меняется. А что я действительно «проинтуичил», так это свои «путешествия» в мир религий. Тогда, двадцать лет назад, это никого не интересовало. Казалось — религия умерла. Но Андре Мальро, кажется, сказал, что XXI век будет религиозным. И был прав! Сейчас именно в религии ярче всего проявляются культура и душа народа, душа человека. Мир делится по религиозному признаку. Все конфликты, в том числе и военные, происходят на стыке религий. Поэтому первыми были «путешествия» в ислам — религию Востока — и в христианство — религию Запада. Христианство так же многолико, как и ислам, в этом я убедился, снимая коптов, христиан Европы и России, Мексики и Кубы, где христианские верования переплетены с культами вуду... Люди разных культур очень мало знают друг о друге. Поэтому я бы хотел, чтобы, глядя на мои фотографии, они задавались вопросами. Если они будут получать готовые ответы — это закроет тему и приведет к концу путешествия. Последнее путешествие я предпринял в Туву. Я начал это исследование шаманизма, потому что ничего не знаю о нем. Почти никто ничего не знает об этом. И я только начал вникать в духовный мир глубинной Азии. Но я вынужден был прервать эту работу, потому что слишком обеспокоен ситуацией на Ближнем Востоке...

— Вы работаете с людьми и снимаете их в такие моменты, когда между фотографом и тем, кого он снимает, должна существовать какая-то очень странная связь, которая делает съемку безопасной для обоих. Когда вы подолгу работаете на одном месте, вы стараетесь подружиться с людьми?

— Я очень критически настроенный друг. Главное — это не дружба, а снимки, которые я делаю. И в то же время связь должна существовать, вы правы. Ибо, когда я снимаю человека, я снимаю его душу. Завладеваю его душой. Человек должен быть уверен, что я не воспользуюсь этим во зло ему, я просто хочу, чтобы его душа запечатлелась на снимке. Но я не знаю, как устанавливается эта связь, ибо, когда я снимаю, я не в обычном своем состоянии нахожусь, а, скорее, в медитативном или трансовом состоянии...

Эта мистика, кажется, уже из Тувы. Или это исламский мистицизм? Или все мистицизмы одинаковы? Даже если это собственный мистицизм Аббаса?

На выставке кто-то спросил его, какой камерой он снимает.

Аббас рассмеялся, словно давно ждал этого вопроса, и приложил руки к голове.

— Разве голова не мой фотоаппарат? Глаз? Сердце? Руки? Ноги, наконец? Вся та культура, на которой я воспитан?

«Сердце — фотоаппарат». Вот и пойми после этого, где кончается Сanon и где начинается мистика.

— Свет, пожалуйста...

В зале становится темно. Аббас заряжает в компьютер CD с записью снимков тувинской серии.

Странный мир... Первые прикосновения к своду древнейших верований человечества. О чем же это, о чем? Поверженное дерево, у которого, несомненно, есть ухо и глаз. Трещины в камне, камень тоже как будто живой, травинки, взлетающая из хаоса травинок и ветвей птица. Пляска огня и оставшиеся на негативе в виде светлых полос движения человека: ночное камлание.

Я, кажется, догадываюсь, о чем он хочет сказать. Пока еще очень смутно: мир — живой. Эти люди общаются с ним. Они умеют...

— Когда я делаю книгу, — рассказывает Аббас, — я всегда сам пишу текст к ней. Один текст буквальный, написанный буквами. Другой текст образный, написанный фотографиями... Но это — именно текст. Он сочиняется месяцами. Скажем, я привожу из поездки пленок 200. Это 4200 негативов. С них я делаю примерно 200 фотографий 10 на 13 и раскладываю их на столе. Недели за две отбираю 50 и отношу их в «Магнум». Агентство выпускает CD c фотографиями серии, и они уже тиражируются журналами. При этом я расписываю, какая фотография будет первой, какая — второй и т.д. Я не случайно составляю такие ряды, потому что я именно «пишу» фотографиями. Их последовательность и есть текст, в котором есть главы, абзацы, предложения...

Наконец, наступает самый трудный этап — третий. Составление окончательной последовательности в каждой главе. Поиск самых выразительных фотографий. Обычно из 50 я для каждой главы отбираю 12. Из взаимодействия этих снимков должно быть ясно, о чем я хотел сказать, о чем спросить.

— Вы верующий человек?

— Нет. Мои отношения с Богом носят профессиональный характер...

Тогда мы прочитаем криптограммы тувинской серии так: любовь, небо, жизнь, кровь, суровость, камень, невозвратность...

Интервью вел Василий ГОЛОВАНОВ