ФРАНЦУЗСКАЯ ЧЕЧНЯ

40 лет назад кончилась война за Алжир. Но кончилась ли она?

ФРАНЦУЗСКАЯ ЧЕЧНЯ

Говорят, что история не повторяется. Но в этой истории слишком много общего с той, что волнует сегодня всех нас. И сюжет, и действующие лица выглядят удивительно похожими. И тут и там — сепаратисты, базы террористов в горах и на территории сочувствующих государств.

В обоих случаях — политик, пришедший к власти под лозунгом борьбы с экстремистами и сохранения целостности страны. И тут и там — давняя история войны двух народов, колониальной войны. И тут и там — экономика, и прежде всего нефть, равно как и «либеральная интеллигенция», протестующая против войны. Наконец, обе истории объединяет терроризм. Однако тем, кто рискнет делать из этих историй какие-то общие выводы, неплохо бы знать факты. Потому что похожи они лишь на первый взгляд. У Франции в Алжире все было иначе — потому что мир тогда был другим.

Началось все в 1830 году: местный бей, большой поклонник работорговли и пиратства, за что-то отвесил французскому посланнику оплеуху и назвал его собакой. Франция обиделась и ввела войска. К 1850 году сопротивляться было уже особенно некому, и французы стали обживаться на вновь приобретенных землях.

Алжир казался тогда им очень выгодным приобретением. До Франции морем было рукой подать, вдоль побережья земли были плодородными, а климат сравнительно мягким. В Алжир хлынули переселенцы — превращать пустыню в цветущий сад. Франция это всячески поощряла, надеясь, кроме освоения земель, избавиться еще и от «неблагонадежных» в самой республике. В 1950 году «черноногих», как называли их местные жители за европейские ботинки, было в Северной Африке более полутора миллионов. Алжир был уже не колонией, а полноценным департаментом в составе Франции, ничуть не хуже Парижского или Марсельского. В общем, «неотъемлемой частью государства». Или, по-нашему, «субъектом федерации».

Начиналось переселение исключительно как крестьянское, однако вскоре в Алжире нашли нефть и к сельским жителям прибавились нефтяники и шахтеры. Местное население, хоть и было многим недовольно, в основном старалось не ссориться с приезжими французами. Сказывался менталитет: в большинстве своем это были такие же крестьяне, только алжирские. В городах же правительство вело политику «офранцуживания», стараясь учить и воспитывать молодежь в европейском духе. Видимо, результаты обучения не пропали даром, потому что будущими лидерами сепаратистов стали именно франкоговорящие алжирцы. По крайней мере Маркса они, видимо, читали.

Начиналось все с умеренных политических требований, которые будущие сепаратисты начали предъявлять еще в 20-х. За политикой, естественно, стояла экономика: дело в том, что алжирские крестьяне конкуренции с французами не выдерживали абсолютно. За счет совершенной агротехники французская ферма приносила в двадцать раз больше дохода, чем такая же алжирская. Но французские фермеры ничего не хотели менять. К тому же имели такую возможность — переселенческое лобби в Париже было тогда очень сильно. Они полагали (и совершенно обоснованно), что за предоставлением местным политических прав последует передел собственности. Уходить же с земли, в которую лили пот еще их деды, французы не хотели.

Тем временем противоречия накапливались, а сепаратисты становились все более активными. К началу 50-х многие из них уже имели достаточный боевой опыт, пройдя Вторую мировую — зачастую по разные стороны фронта. Некоторые воевали во французской армии, другие же симпатизировали немцам — такие, например, как лидер «борцов за свободу» Мохаммед Саид, который воевал в войсках СС. По мере того как укреплялись сепаратисты, слабела и сама французская империя. Да и не только французская. Англичане, испанцы, португальцы оставляли свои владения в Индии, Юго-Восточной Азии, Латинской Америке. Просто «за ненадобностью»? Нет, таков был ход времени: на политическую арену выходили другие империи — в первую очередь США и Советский Союз.

Именно ролью новых империй некоторые исследователи объясняют последующие кровавые события в Алжире. По их мнению, движения сепаратистов были не чем иным, как инструментом ослабления «старых» империй, выведения их с мировой арены. Это тоже правда, но только отчасти. Сепаратисты как политическое движение родились целиком на местной почве и удобрены были исключительно местными противоречиями. То, что на поздних этапах борьбы их стал поддерживать, например, Советский Союз, мало что меняет.

Так или иначе, примерно к 1954 году многочисленные повстанческие «кружки», разрозненно действовавшие по всей стране, слились в организацию под названием «Фронт национального освобождения». Организация была исключительно боевой, а средством достижения целей видела террор. 1 ноября 1954 года «боевики» провели несколько террористических акций, а 5 ноября премьер-министр Франции заявил, что компромисса с мятежниками не будет. Обе стороны решили воевать всерьез.

Но первые боевые операции прошли неважно: менее радикальный, чем сепаратисты, народ не видел в соседях-французах особенного зла, а сколотить сколько-нибудь боеспособные партизанские отряды без поддержки населения, а тем более в пустыне, было тяжело. Политически радикального ислама тогда не существовало — это была еще эпоха войн между государствами, потому и этот метод борьбы сепаратисты не использовали. И тогда в ход была пущена чудовищная, но очень эффективная стратегия — массовый террор.

Идея заключалась в том, что резать надо было абсолютно всех. В первую очередь французов, желательно мирных и предпочтительно — женщин и детей. Переселенцы предпочтут покинуть страну, а не расстаться с жизнью. Естественно, Париж захочет навести порядок в департаменте, причем чем более жестокой будет резня, тем более суровыми будут методы. Это тоже на руку сепаратистам: «зачистки» и этнический террор быстро превратят лояльных к Франции алжирцев в их непримиримых врагов. Естественно, подлежат уничтожению все гражданские чиновники — причем чем они лучше и справедливее относятся к коренному населению, тем быстрее должны быть уничтожены. Тех же, кто мздоимствует и угнетает, можно оставить на потом. А местных, работающих на метрополию, следует уничтожать поголовно: кроме запугивания сочувствующих, это хороший способ борьбы с правительственными шпионами.

Расстрел в ноябре 1954 года школьного автобуса с французскими детьми в городе Бон стал лишь прелюдией. В августе 1955 года мир облетела весть о трагедии на шахте Аль-Алия близ городка Филиппвиль (ныне Скикда). Это было небольшое поселение, в котором проживали около ста тридцати французских шахтеров с семьями и около двух тысяч местных жителей, тоже работавших на шахте. Сепаратисты вырезали европейцев практически поголовно, методично переходя из дома в дом, перерезая горла мужчинам и вспарывая животы женщинам. Лишь нескольким семьям, занявшим круговую оборону в центре поселка, удалось продержаться до подхода войск. Над несчастным городом был выброшен десант, парашютисты с ходу вступили в бой и действовали с не меньшей жестокостью: в общей сложности в бою было убито более тысячи двухсот «боевиков», подавляющее большинство которых были жителями городка.

С этого времени ожесточение с обеих сторон только возрастает. Те, кто надеялся на постепенную передачу алжирцам части политических прав, больше не в почете: и армия и переселенцы настроены очень решительно. Все горели желанием «дать варварам наглядный урок», однако большая проблема заключалась в том, что воевать было, собственно, не с кем. У повстанцев отсутствовал единый штаб и не было признанного лидера. В стране действовали несколько «полевых командиров», каждый из которых имел свою стратегию, тактику и методы борьбы. Более того, некоторые из лидеров даже воевали друг с другом за власть. Создавалось впечатление, что французы сражаются с многоголовой гидрой. Причем сражаются довольно слабо: опять-таки потому, что Алжир — это территория Франции, там использовались жандармерия и внутренние войска, состоящие в основном из новобранцев. Однако в 1957 году сторонники жесткого решения победили. Только что назначенный генерал-губернатор Алжира Лакост вызвал к себе командира расквартированной в Алжире 10-й парашютной дивизии генерала Жака Массю и приказал ему навести в стране порядок.

Профессионалы-парашютисты действовали жестоко, но эффективно. Против партизанских отрядов они стали использовать вертолеты, с теми, кто симпатизировал «боевикам», боролись поголовными «зачистками». Ведь тактика «днем мирный житель, ночью боевик» является вовсе не чеченским изобретением. С захваченными в плен «боевиками» никто не церемонился: их пытали и расстреливали без суда точно так же, как и они. Уничтожались те, кто продавал оружие «боевикам», те, кто снабжал их деньгами.

На границе с сочувствующим Тунисом, куда группы «боевиков» уходили от преследования и где имели свои базы и лагеря, была построена особо укрепленная стена длиной триста километров. Она состояла из множества рядов колючей проволоки, минных полей, большого количества радарных установок. Партизан вытесняли из горных укрытий, замуровывали пещеры, блокировали пути снабжения.

Вынужденная жестокость принесла плоды: «боевики» понесли тяжелые потери, в декабре 1959 года количество совершенных повстанцами убийств сократилось по сравнению с июнем 1958 года в два раза. Однако политическое положение в самой Франции постепенно менялось. Левые, которые пришли во Франции к власти, были совершенно не в восторге от методов генерала Массю. Социалисты клеймили позором колониалистов и буржуазных поселенцев-фермеров, а «боевикам» чуть ли не сочувствовали. ФНО же этим пользовался, ведя во Франции активную антивоенную пропаганду.

Французское общество оказывается расколотым. Одна его часть требует прекратить войну, вторая понимает, что предательство миллиона французов в Алжире невозможно. Одновременно крепнет авторитет армии — в Алжире находится уже почти половина французских войск. Они считают защиту Алжира делом государственной важности и готовы в случае необходимости взять власть. В мае 1958 года генералы писали президенту: «Вся французская армия, как один человек, будет глубоко оскорблена, если мы откажемся от этого национального достояния (Алжира). Нельзя предугадать, что она предпримет в своем отчаянии».

На этой волне и приходит к власти Шарль де Голль. Он становится президентом под лозунгом: «Алжир — французский!» — и горячо поддерживается военными и колонистами.

Начало его правления — время решительных мер и больших военных успехов. Но разобравшись в ситуации, генерал понимает: время упущено, причем задолго до него. Алжирскую проблему нельзя разрешить марш-броском. Даже если сейчас будет одержана победа, война не кончится. С другой стороны, в Париже армию поддерживают все меньше. Но де Голль честолюбив. Он хочет власти, он идет на поводу у большинства. А большинство против войны.

Позже де Голль говорил своим друзьям: «Когда я пришел в 1958 году, Алжир был уже потерян. Вы думаете, мне это было приятно? Я страдал еще больше, чем вы».

Неизвестно, чего было больше в этом решении — государственной мудрости или тщеславия политика. Так или иначе, 29 января 1960 года де Голль заявляет о праве Алжира на самоопределение, а в июле начинаются переговоры с ФНО. В стране проводится референдум. Семьдесят пять процентов французов поддерживают предоставление Алжиру независимости. Военные не могут этого простить. В тот момент, когда «боевики» практически уничтожены, президент начинает переговоры! Естественно, его объявляют предателем.

18 января 1960 года генерал Массю заявил, что армия ошиблась в де Голле и, возможно, откажется ему подчиняться в будущем. Естественно, генерала немедленно сняли со всех постов, но это было только началом. Большая группа военных, политиков и интеллектуалов создает ОАС — Вооруженную секретную организацию. В нашей прессе их почему-то называют фашистами. На самом же деле большинство были лишь профессиональными военными, и свой рыцарский крест подполковник Бастьен-Тьерри, казненный за покушение на де Голля, получал в свое время из его же рук. Эти люди просто не привыкли отступать.

21 апреля 1961 года начинается военный путч в Алжире. Его возглавил лидер ОАС генерал Рауль Салан. Путч поддержали парашютисты Иностранного легиона, часть колониальных войск и французское население Алжира. Однако армия метрополии не поддержала мятеж. 28 апреля лагерь парашютистов был блокирован танками, но генерал Салан успел скрыться.

После того как не удалось достичь успеха быстрой атакой, ОАС переходит к планомерной осаде. Организация приобретает четкую структуру. К осени 1961 года в ОАС состояло около четырех тысяч членов — военных, сотрудников спецслужб, а также гражданских лиц, в основном из «черноногих». Движимые страстью к мщению, заговорщики организовали около двадцати покушений на генерала де Голля, но судьба хранила президента. Действия ОАС в итоге привели к тому, что общественное мнение метрополии окончательно отвернулось от колонистов и армии. Их стали воспринимать как фанатиков, с которыми нужно бороться. В результате большинство ОАСовцев были уничтожены или погибли при «странных» обстоятельствах, а остальные доживают свой век в Лаосе, откуда, как с Дона, «выдачи нет».

Переговоры с ФНО завершились в марте 1962 года подписанием соглашения практически на условиях сепаратистов. Алжир получил полную независимость, в течение года подавляющее большинство переселенцев покинуло свои земли. За исключением отдельных инцидентов терактов против уходивших французов не было.

Независимый демократический Алжир просуществовал очень недолго. В 1965 году, через два года после избрания, президент Алжира был свергнут, и к власти пришла военная диктатура. Алжир, не без помощи «старшего брата», «твердо взял курс на социалистическое строительство», что к 80-м годам привело страну к бедности, а радикальных исламистов — к большому влиянию. Впрочем, диктатура к тому времени уже сменилась демократией, а официальный Алжир сам стал активно искать контактов с бывшими непримиримыми врагами — французами. Перспектива стать вторым Афганистаном ему совершенно не нравилась.

Однако в 1991 году Исламский фронт национального спасения даже выиграл первый тур парламентских выборов, после чего президент отменил результаты голосования, а сам ушел в отставку. Исламский фронт был запрещен, некоторые его лидеры арестованы, а те, кто остался, перешли к знакомой практике — террору. Причем не только в Алжире, но и в поддерживающей «ненавистный режим» метрополии. 24 декабря 1994 года исламисты даже хотели протаранить захваченным самолетом Air France Эйфелеву башню. Тогда не вышло, но теракты в парижском метро в 1997 году, когда погибли тринадцать человек, вполне удались. В самом же Алжире за последние десять лет погибли как минимум сто тысяч жителей.

Что же можно сказать спустя сорок лет? Был ли де Голль прав? Был ли шанс удержать Алжир или кажущееся конъюнктурным решение оказалось единственно возможным? По-видимому, да: в любом случае местное население составляло большинство, и оно не было готово мириться со своим подчиненным положением. Не исключено, что армия в конце концов смогла бы разгромить ФНО, но и эта дорогостоящая победа только отстрочила бы неизбежное «падение колонии».

Дмитрий НАЗАРОВ