— Когда завершился штурм, все кинулись внутрь. Стали хватать людей, вытаскивать на улицу. Людей выносили и депутаты, и «Альфа», и МЧС. Я тоже вынес подростка, потом женщину и кинулся разгонять оцепление...
Валерий ШАНЦЕВ:
Я СВОЕЙ ФАМИЛИЕЙ ДОВОЛЕН
В гости нас Шанцев пригласил в свою городскую квартиру, где он, по сути, не бывает. И на собственной даче его не застать, живет на казенной. Мы уговаривали его поехать фотографироваться на даче, которую сам построил с первого до последнего гвоздя, пусть похвастается: мужчина должен построить дом! И он, в общем, соглашался, но предупреждал: домик-то неказистый, не найти там того, чего журналисты ищут — внушительной обстановки с лестницами и картинами, природа там — да, хороша, но в ноябре какая ж природа: голые деревья, дождь и слякоть. А казенная дача, она казенная и есть. Так что снимайте уж здесь. Жена Татьяна Владимировна накрыла на стол, и сели мы пить чай.
— Валерий Павлинович, вы, я слышал, в больницу загремели после теракта, надышавшись этим газом?
— Да нет, я просто устал смертельно, а еще случился гипертонический криз, я его даже не заметил, просто вдруг начал вырубаться, давление смерили, говорят: поздравляем, криз! Давление у меня обычно 110 на 70, а тогда было 160 на 90. Самое неприятное, что продолжается бессонница. Я же в момент теракта был в Малайзии по делам об ЭКСПО-2010. Оттуда лететь 12 часов. С посадкой в Бангкоке, у нас там был двухчасовой перерыв, по CNN и увидел московские события. Прилетел в четверг в 19.05, в полдевятого был уже в штабе. И вышло, что за пять дней я так и не поспал ни днем, ни ночью, еще и часовые пояса смешались. Сейчас снотворное принимаю, но не чувствую никакого желания спать.
— Чем занимались в штабе?
— Мы очень надеялись на благополучный исход, но прекрасно понимали, что взрыв не только возможен, но и очень вероятен. А значит, надо все ближние, попадающие под поражение объекты эвакуировать. Ну а если штурм, то это боевая операция, значит, надо с поля боя всех пострадавших быстрее доставить в медсанбат.
Когда завершился штурм, все кинулись внутрь. Стали хватать людей, вытаскивать на улицу. Людей выносили и депутаты, и «Альфа», и МЧС, а их же надо отвозить в больницы, помощь им оказывать. К тому же в тот момент никто не мог поручиться, что взрыва не будет. Я тоже вынес подростка, потом женщину и кинулся разгонять оцепление из самосвалов с песком, чтобы обеспечить доступ машин «скорой помощи» и автобусов. 800 человек удалось вывезти за час! Сейчас говорят: зачем так быстро? Но ведь не было гарантии, что там таймер не стоит. Не дай бог, рвануло бы, и все остались бы там погребенными вместе со спасателями. Сколько случаев, когда на повторный взрыв все и было рассчитано. Рвануло первый раз, туда все кинулись — а тут второй. И бьет уже тех, кто пришел спасать. Несколько таких случаев по России. И на Каширке в 1999 году в соседнем доме обнаружили устройство, собранное для взрыва. Вовремя успели разминировать.
В целом это была жесткая проверка всех городских служб. И они эту проверку выдержали. За это даже простое спасибо неуместно говорить, за такие поступки на Руси кланяются низко. Ведь цена этой схватки очень высока. Вы же понимаете, что основная цель этого теракта — подавление России, стремление унизить и обезглавить ее, вынудив политическое руководство пойти на переговоры с бандитами и тем самым спасовать перед ними. Но ничего у бандитов не вышло и никогда не выйдет!
— Ехал сюда, по радио передают интервью с вами. У вас очень чистая речь, у большинства наших государственных деятелей такой не слышал.
— Спасибо, но вы, конечно, преувеличиваете. Наверное, за это надо благодарить моих учителей. У меня были очень хорошие учителя. Заслуженные учителя России. Екатерина Платоновна Кондрашина и учительница русского языка и литературы Лия Александровна Лапицкая. Знаете, чем дольше живу, тем больше склоняюсь к тому, что без хорошего знания русского языка далеко не уедешь. И в работе это помогает.
— А говорят, что вы человек костромской, из того же села, что Иван Сусанин.
— Родители жили и работали в Москве, а рожать меня мама поехала к бабушке в деревню. Жить в городе было голодно, 1947 год, война только что окончилась, а в деревне все-таки какая-то живность, картошка. И, кроме того, моя старшая сестра в 41-м году родилась именно там, а у женщин поверье: если у тебя в каком-то роддоме все удачно прошло, то и второй раз надо туда ехать. Вот поэтому в паспорте моем записано: «село Сусанино».
Отец мой из деревни Бородулино. В этой деревне много Шанцевых, но они друг другу не родня. В деревне когда-то было много кузниц, там делали кирки, лопаты, в общем, шанцевый инструмент. Известно, что предкам давали клички и имена или по специальности, или за характер. Поэтому если сейчас человек носит фамилию, например, Шумейко, то видимо... А я своей фамилией доволен.
— У вас и отчество... шикарное...
— Многие не верят, что есть такое имя — Павлин. А оно есть, просто очень старинное. Павлин — это святой мученик, канонизированный Русской православной церковью. Женское имя — Павлина, мужское — Павлин. А в деревне считали, что Павлин — красивое что-то. Отец мой действительно был красивым и внутренне, и внешне. Видный, заметный человек, честный и порядочный. А, может, его так назвали, чтобы у него в жизни все хорошо и красиво было. И, знаете, помогло ему имя — отец прошел всю войну, демобилизовался командиром роты в звании капитана, несмотря на четыре класса образования. Ему предлагали учиться в академии, а он: «Куда я в академию с четырьмя классами?» И не пошел. Уверен, что, если бы пошел, он бы и среднее образование догнал, и получил бы военное образование, может, стал бы и генералом. Но он был скромным человеком, сказал: «Нет, я не смогу». Мама была «образованней» отца, она окончила 7 классов.
— А вы, значит, в деревню больше ни ногой?
— Как ни ногой? Да я до 17 лет каждое лето проводил в деревне. Семья у нас была бедная. Родители работали на Московском заводе шлифовального инструмента. Мама на прессе делала шлифовальные круги, а папа — в транспортном цехе. И, конечно, проблемы были со всем — и с одеждой, и с едой. Игрушек мы вообще не видели. Зато каждое лето мы видели природу, деревню, грибы, ягоды...
Четыре года назад проводились Дни Москвы в Костроме, Юрий Михайлович Лужков их открывал, а мне поручил провести закрытие. И тогда я очень остро почувствовал, что здесь, совсем рядом, в каких-то 59 километрах, моя родина. Отпросился у мэра еще на день и поехал туда. Юрий Михайлович с пониманием к этому отнесся. Наверное, к 50 годам во всех нас обостряется ностальгия по детству, по юности...
— А кем тогда хотелось быть?
— Отец мне часто повторял: «Я тебя не случайно назвал Валерием, как Чкалова, хоть ты и не Павлович, а Павлинович, но назван в честь него». И учиться я решил именно в авиационном техникуме, потому что помнил про эти слова.
— А летчиком не стал.
— Нет. Меня звали в военное училище, но после техникума я был призван в армию, в ПВО. Служил на Сахалине, на авиационной ремонтной базе, ремонтировал самолеты. Получил квалификацию механика. И очень хотел поскорее стать самостоятельным человеком. Из-за этого и не в институт, а в техникум пошел: когда у тебя в кармане ни копейки, а тебе уже 15, ты должен думать, что делать. В техникуме стипендию платили 37 руб. 50 коп. По тем временам большие деньги, мама получала 90, а папа — 100. С первой стипендии купил себе мокасины остроносые за 9 руб. 50 коп. Через два месяца купил белую кепку, как аэродром...
— Пижоном был?..
— А как иначе, если уже вовсю шла битва за красивых девочек? А в техникуме их было мало. Мы с Таней учились в одной группе: 23 мальчика и 7 девочек. Естественно, каждый пытался показать себя во всей красе.
— Пришлось Таню отвоевывать?
Татьяна Владимировна: — Войны были, но локальные. Помню, как-то Валера ко мне пришел, а во дворе его поджидают дворовые пацаны. Ведь как тогда было? Во дворе считали: это наша девочка, а тут какой-то со стороны. Хотели его отлупить, но он довольно легко отбился, и догнать его никто не смог!
— Хорошо бегал?
— Неплохо. Легкой атлетикой одно время занимался.
— А сейчас спортом занимаетесь?
— Практически все свободное время на это уходит. В основном для того, чтобы снимать напряжение, в котором приходится жить.
— А была когда-нибудь жизнь без напряжения?
— Да, когда остался без работы в начале перестройки. Я же был секретарем Московского горкома партии. И вдруг — все! Непросто это было, и мрачные мысли закрадывались: за что? Ведь никогда не подличал, не изменял своей стране, своему народу, своим принципам. Жил той жизнью, которая у нас была. Делал то, что считал правильным, полезным, почетным... За что же мне к 40 годам такой итог?
Но главная несправедливость заключалась в том, что в таком же положении оказались сотни технических работников — уборщицы, машинистки, стенографистки... Никого из начальства в горкоме уже не было, а ведь надо было выписать им документы об увольнении и попытаться трудоустроить. Я тогда начал помогать трудоустроиться тем, кто не смог самостоятельно найти работу. А потом, честно говоря, неделю, наверное, да, Татьяна?.. Пару недель...
— Лежал носом в угол?
— Ну нет! Начал строить, достраивать дачу. Маленький такой домик, но все своими руками сделал. Непрерывно работал, работал...
— Таня, а вы чем занимались?
Жена: — Это был 91-й год, я тоже искала себе новое место. Все-таки двое детей, муж остался без работы. Потом нашла работу по специальности.
— На что вы жили?
Жена: — На мою зарплату. Мы капустой запаслись. Картошки купили. Картошка, капуста есть, значит, все нормально.
— Разговаривали о чем?
Жена: — В это время? Вообще Валера много чего рассказывал. Длинные были вечера, но не унылые. Мы тогда, да и всегда, крепко друг друга поддерживали.
Шанцев: — Потом много появилось предложений, даже такие, которых я и не ожидал: мои прежние идеологические оппоненты меня приглашали в коммерческие структуры на хорошую зарплату, гораздо большую, чем я получал.
И вот нашлось стоящее дело по душе. Вместе с Владимиром Владимировичем Юрзиновым, он был тогда главным тренером, на полную катушку стал работать в хоккейном клубе «Динамо». Я ведь в свое время много помогал динамовцам, был на общественных началах почетным председателем клуба. Мы с ребятами хорошо сработались, весь мир тогда с ними объездил.
— Да. А как дети — помогали вам в этот момент? Дочь? Сын?
Шанцев: — Моя судьба, к сожалению, отразилась и на сыне. Он учился в 9-м классе в школе, и однажды завуч ему говорит: «А! Ты сын этого...» И за полугодие — шесть двоек. Меня на родительский комитет приглашают, начинают воспитывать. А в это время в школе создавался подготовительный курс для поступления в МАДИ. Для тех, кто хотел туда пойти, устроили собеседование. Я говорю: «Саш, давай-ка сходи ты на это собеседование, подготовься как следует, надо определяться в жизни». Он пошел. И что? Его не взяли. А он такой закрытый парень, мужик настоящий, ничего мне не рассказывал, а оказывается, эта завуч подошла к нему и сказала: «Никуда ты не попадешь, попомнишь меня на всю жизнь!» Его и завалили. Вообще ужасно, когда взрослые люди начинают выяснять свои отношения за счет детей.
— То есть он себя не элитным ребенком ощущал, а...
Жена: — В 16 лет он начал сам зарабатывать деньги, устроился на теннисный турнир «Кубок Кремля» мыть посуду. Во время каникул пошел, работал ежедневно до двух часов ночи.
На заработанные деньги купил себе старый мотоцикл. Притащил его в квартиру на пятый этаж. У него в комнате я расстелила линолеум, он его там все время перебирал. За все время, ну, может быть, один раз снес его вниз и покатался.
Шанцев: — Вся квартира в масле была...
Жена: — У нас не квартира была, а проходной двор. Я приходила с работы и считала, сколько пар обуви у двери стоит. Мне казалось, что весь двор у нас. Кстати, для детей очень важно, когда дом всегда открыт для их друзей...
— Он же хоккеем у вас занимался?
Жена: Семь лет... С 7 до 14 лет. Потом начались проблемы с носом. Гайморит. Поиграл, охладился и — обострение, опять делать прокол. А хоккей — это ведь очень большой труд. Сын знал только тренировки, игры, у него был очень жесткий режим...
Шанцев: — Он парень, вообще-то, не хоккейный. Он такой здоровый и добрый человек. Выше меня ростом. Когда начинал, играл защитником, развешивал всех по бортам, ну в лучшем виде, и играл в первой пятерке. А когда научился клюшкой играть, перестал применять силовые приемы. Я ему говорю: «Что ты не идешь в столкновение? Чего ты клюшкой все время подпихиваешь?» Он: «Пап, ему больно, мне больно, ну зачем я буду его сшибать?» Или едет, глаза в небо, говорит: «Пап, смотри, луна какая!» — «Какая луна, ты на шайбу смотри!»
Жена: — Или подъедет: «О, снег идет какой красивый». Он парень другой совершенно.
Шанцев: — Он мне сказал: «Харламовым и Мальцевым я не стану, это точно. А значит, надо определяться в профессии, что-то делать». Ну, мы с Таней сначала побастовали: как же так, почти 10 лет хоккею отдано. Жалко. А потом он решил детей тренировать, ему это было интересно. И родители этих малышей были от него в восторге.
— А где тренировал?
Жена: — В «Динамо». Он такой заботливый, кого-то подвезет на игру, рюкзаки на себя нагрузит. Очень его любили. Но надо было выбирать: или уж становиться тренером окончательно или что-то еще, совмещать не получалось, тренировки в 7 утра начинались.
— И чем он сейчас занимается?
Жена: — Он менеджер в ресторанном бизнесе.
— Готовить умеет?
Жена: — Он повар 4-го разряда. Очень хорошо готовит. И всегда любил это дело, еще со школы. Мы с Валерой тогда впервые задумались о том, что, может быть, это и есть его призвание.
Шанцев: — Но сначала-то он упирался, не хотел. Мы только заикнулись о том, что есть поварской колледж, а он: «Я — поваром?! Да ни за что!» Я говорю: «А ты съезди посмотри, туда ребята после армии косяками идут, и конкурс огромный — 5 — 6 человек на место». Поехал. Возвращается: «Ладно, пап, если ты так просишь, я пойду». Два года прошло. Когда он на юриста учился, у него тетрадки не увидишь и в глазах тоска. А здесь — конспекты сутками пишет, продукты покупает сам на рынке, чего-то на кухне изобретает.
Жена: — В Международном торговом центре на Красной Пресне у него практика была, рассказывал взахлеб, сколько осетров он там разделал, сколько блинчиков испек...
Шанцев: — 300 блинчиков за раз... В колледже он и получил квалификацию повара 4-го разряда.
Какое-то время поработал в ресторане, а потом дали ему совершенно разбитое помещение на Неглинной. Поручили ему «с нуля» сделать ресторан.
Жена: — Не разбитое, просто там раньше был магазин джинсов, его нужно было полностью отремонтировать, переделать. И Саша сделал там ресторан.
Шанцев: — Восстановил помещение, открыл ресторан и год там был директором, сделал прибыльным. А сейчас он директор по развитию всей системы этой сети ресторанов.
— То-то я где-то читал: «Сын Шанцева владеет системой ресторанов».
Шанцев: — Это примерно та же история, что и в его детстве, в школе. Чтобы меня «уесть», используют имя сына. На самом деле он наемный работник, но про это же неинтересно писать!
Жена: — Он не бизнесмен, это не в его натуре.
— А Светлана?
Жена: — У дочери все сложнее. Она у нас педагог-физик. Окончила педагогический институт.
Шанцев: — С отличием!
Жена: — Муж у нее служит ...
Шанцев: — Майор милиции. Это ответственная работа, причем с риском для жизни. Помните, был погром во время футбольной трансляции, так он тогда задержал одного из организаторов. Один из погромщиков его трубой задел. Шла группа подростков — человек 30 — во главе со взрослым, тот командовал: «Женщин с детьми не трогать, бейте машины», и т.д. Зять схватил этого организатора. Тот ему: «Сейчас я крикну, тебя разорвут». Зять достал пистолет и говорит: «Кричи, у меня здесь патронов восемь штук, семь твоих положу, восьмой будешь ты». Тот сразу остыл. Сейчас зять представлен к награде.
— Валерий Павлинович, а вы знаете, о чем народ на улицах говорит? Глас народа?
— Я слишком много видел людей, которые ошибались в этой жизни, причем ошибались крупно, лишь потому, что переставали этот «глас» слышать. Я очень уважаю Виктора Васильевича Гришина, руководителя Москвы при Брежневе, видел его в работе, и кто бы мне сейчас что ни говорил, я знаю одно: человек, который умер в очереди в собесе, прося увеличить ему пенсию, не вор. Не может быть вором человек, который за полгода до смерти приехал к друзьям, с которыми раньше ездил на охоту, отдал им два своих любимых карабина и попросил: «Продайте, потому что мне не на что еды купить». Но чуть раньше, когда он уже не был первым секретарем и принимал людей как депутат, я присутствовал на его приемах и видел, как трудно ему было представить истинную жизнь людей. Приходит женщина: «Живу на девятом этаже, больные ноги, как только лифт ломается, не могу попасть домой, по соседям скитаюсь, помогите поменять квартиру на второй, ну, на третий этаж». Я говорю: «Виктор Васильевич, надо помочь». И он мне отвечает: «Я не понимаю вас, вы какой-то безнадежный добряк. До чего легко вас провести. Я-то ведь тоже живу высоко, на 7-м этаже, и у меня что-то ни разу лифт не ломался».
Хотя, скажу вам честно, проводить приемы населения очень тяжело. Представьте, приходят до ста человек на прием, и у каждого серьезная проблема, а чаще — беда. Ухожу всегда не просто замученный, а больной — как же много еще проблем у нас, как много не сделано!
Вот на этой неделе был в Северо-Восточном округе в районе Алексеевской, в школе, собрались 300 человек, и каждый мог пожаловаться. Это очень важно, и, возможно, мне это нужнее, чем тем, кто пришел на встречу. Это мне необходимо, чтобы принимать правильные решения, чтобы не ошибаться. Иначе атрофируется тот орган, который отвечает за принятие решений. А бывает, что такая злость накатит, что хоть шашку бери и руби все подряд.
— Например?
— Вот, например, в свое время я понял, что если мы не примем решительных мер после дефолта 98-го года по обеспечению хроников, инвалидов бесплатными лекарствами, то и онкологические больные, и диабетики, и сердечники обречены. И удалось-таки сломать эту систему, все перевели на поликлиники, создали там аптечные киоски и т.д. И вдруг начали поступать жалобы: врачи не выписывают необходимых лекарств. Что такое? Вроде все организовано нормально. Приехал в поликлинику одну инкогнито, подхожу к аптечному киоску, стоит женщина, плачет. «Что вы плачете?» — «Да у меня вот-вот начнется обострение, у меня это уже не первый год, и мне надо немедленно начать пить вот эти лекарства, а врач говорит: начнется обострение, тогда и приходи». Я говорю: «Пойдемте к этому врачу». Пошли. Я представился. Докторша мне: «А разве не надо экономить лекарства? Разве это не разбазаривание?» Я спрашиваю: «Вы бухгалтер?» — «Нет, я врач». — «Тогда вы обязаны выписать лекарство. Иначе завтра, даже с бухгалтерской точки зрения, человек попадет в больницу, и мы должны будем ему не это лекарство, а более дорогое выписывать плюс оплачивать его содержание в больнице».
— Может, ей главврач так велел поступать?
— Никто ей не велел. Когда мы рассылали наши инструкции, мы всем подробно объясняли: «Уважаемые главврачи, у вас есть хронические больные, которым положены бесплатные лекарства. Есть стандарты лечения, утвержденные Министерством здравоохранения. Мы даем вам полгода, вы должны поднять все истории болезни ваших хроников, составить карту лечения каждого и в соответствии с этой картой заказать в ваш аптечный киоск необходимые лекарства». Все ясно? Но вот я сижу на прямой линии, на телевидении, вдруг поступает сигнал: «В 195-й поликлинике нет никаких лекарств». На следующий день приезжаю туда, вышел из машины пораньше, чтобы внимания к себе не привлекать. Подхожу к аптечному киоску, там очередь человек тридцать, шумят: ничего нет даже для онкологических больных. Начинаем разбираться. И что выясняем? Оказывается, главный врач просто взял список бесплатных лекарств и приказал: «Этого — 100 упаковок, этого — 50, этого — одну упаковку, потому что снижение иммунитета — болезнь редкая». Это он еще с института знал. Но не узнал, что, оказывается, в Москве из девятнадцати больных со сниженным иммунитетом шестнадцать стоят на учете именно у него в поликлинике. Вот они к нему и пришли, а у него на всех — одна упаковка. По другой болезни надо 700 упаковок, он заказал 100. Господи, мы же тебе все по-русски объясняли! Спускаемся вниз, стоят эти больные. Женщина, у которой рак, две недели не может получить лекарство, чтобы снять боль, потому что этот ленивец заказал 10 упаковок, хотя надо 50. Я говорю очереди: «Мы перед вами виноваты, простите. Но обещаю вам, завтра всем домой привезут лекарства. Переписали адреса и телефоны всех. Главному врачу до конца дня прислали лекарства, дали две машины, людей, которые должны были лекарства развозить, потому что в поликлинике лишнего персонала нет. И что вы думаете? Начинаем обзванивать больных через день — та же канитель! Оказалось, что никому ничего не привезли, а велели приходить за лекарствами в поликлинику. Я в понедельник вызываю главного врача: «Объясните мне, пожалуйста, почему, несмотря на то, что я вам прислал лекарства, машины, людей, вы не выполнили указание?» Он: «Валерий Павлинович, вы сегодня есть, завтра вас нет, а люди, один раз получив лекарства на дом, будут требовать от меня этого каждый день. Поэтому ваши машины, ваши люди остались незадействованы, а я изобрел свою схему». Я говорю: «Вы второй раз изобретаете свою схему. Третьего раза не будет. С завтрашнего дня на работу не приходите...» А потом по судам набегался, потому что он считал, что его незаконно уволили. Люди подписали письма в адрес мэра, что Шанцев — самодур, уволил главного врача, на котором держится все здравоохранение этого района, он с 75-го года работает, очень внимательный и душевный человек. Все работники поликлиники протестовали против меня.
Понимаете, удивительный у нас народ. Много лет люди терпят издевательства над собой, а потом говорят: «Нам тяжело, но не увольняйте этого главного врача. Он, может, просто чего-то не понял». Хотя я тогда боролся не столько с врачом, сколько с тем рабством, которое в людях засело. И с их готовностью все терпеть. Они привыкли...
Дерьмо, извините за грубость, надо убирать, а не охать над ним.
— Красиво. Но исправить один недостаток легче, чем систему недостатков.
— Согласен. По-человечески оценить Лужкова, Шанцева, еще кого-то из нашей команды нетрудно, а вот вся машина городского управления настолько громоздка, так много людей задействовано, что порой даже и представить трудно, как может внизу трансформироваться то, что ты наметил наверху. И о нас часто судят не по нашим делам, а по тому, что делает или не делает какой-нибудь чиновник, с которым столкнулся человек. Я уже не говорю о том, что некоторые используют свою должность как источник дополнительного дохода.
— Я что заметил... У меня дача в Подмосковье. Этим летом там начали какую-то глобальную перерегистрацию дач. И тут же образовались огромные очереди, которые и за неделю не пройдешь, надо собрать кучу справок, а в конце сидят дополнительно нанятые чиновники и кочевряжатся: нет еще одной справки, а эту вы неправильно оформили. И чаще всего это вовсе не нужно государству, нужно лишь чиновникам. Или это не так?
— Недавно был в Дубаи, и там мне показали очень интересную вещь — центр работы с населением. Туда приходят люди независимо от того, какой у них вопрос. Они ни в какие департаменты, комитеты, инспекции больше не заглядывают. Человек приходит в этот центр и говорит, например: «Я собираюсь строить дом, вот копия моего паспорта и копия счета в банке, можете вы помочь мне оформить пакет разрешающих документов?» Ему отвечают: «Сделаем!» Я спросил: «Сколько это оформление займет времени?» — «Три дня». — «А за два можно?» — «Ну, если постараться». Так вот у нас вы на это потратите даже не рискну сказать, сколько времени, там же тьма согласующих подписей. Вот мы сейчас и работаем над тем, чтобы создать систему «одного окна». Чтобы в каждом округе было место, куда можно прийти, подать заявление и документы, а дальше пусть чиновники проводят процесс согласования. Друг с другом пусть все утрясают, чтобы людям не приходилось ходить по кабинетам и каждому чиновнику кланяться, а из кармана доставать «подарочек»: кому коробку конфет, кому шоколадку, кому коньяк, кому конверт.
— А вы богатый человек?
— Нет.
Жена: — В каком смысле богатый?
— Олигарх?
Жена: — Ой!..
— Значит, если вы почему-то лишитесь своего поста...
— Я найду себе работу...
— Не сомневаюсь. Я о другом: с чем вы останетесь, если вот сейчас потеряете работу? У вас есть какие-то сбережения?
— Ну, у меня сегодня на моем лицевом счету 20 тысяч долларов, те, что остались от продажи прежней квартиры, около которой меня взорвали, больше никаких сбережений нет.
— Таня, скажите, а вы за него не боитесь?
Жена: — Я всегда за него переживаю, потому что знаю — он всегда будет делать то, что считает нужным, хотя это может кому-то и не понравится. Я считаю, что он рано родился, ему бы попозже. У него всегда были эти конфликты, потому что он не причесывает, не сглаживает. Взорвать его хотели...
— Как же это было? Вы выходите, закрываете дверь, идете к машине...
— Видимо, те, кто за мной следил, не знали, что я по-разному выхожу утром из дому. Санька, внук наш, тогда был маленький, я через день по утрам ходил ему за кефирчиком, за творожком на молочную кухню. Приносил эти продукты, а потом снова выходил, садился в машину и уже ехал на работу. И вот это был день, когда я сначала отправился за молоком. Поэтому моя служебная машина не подъехала к подъезду, а стояла в общем ряду. Я вышел, сзади мой помощник. А сын накануне вечером приехал на нашем семейном «Москвиче» и, поскольку припарковаться было негде, поставил машину прямо на тротуаре напротив подъезда, перегородил весь выход. Я выхожу, удивляюсь: вот Сашка дает! И беру влево, чтобы обойти «Москвич», а сумка с взрывным устройством стояла справа. «Москвич» меня и спас. Если бы не «Москвич», меня бы разнесло. Видимо, следившие за мной этого варианта не ожидали. Тут — удар, такое впечатление, что я наступил на оголенный провод и через меня волнами прошел ток высокого такого напряжения. Оборачиваюсь назад, там лежит Вася, мой помощник, у него вот так вот обгорели штаны, ноги все в крови, а он афганец, сразу все понял, говорит: «Валерий Павлинович, нас взорвали».
— Скажите мне, Таня, вы им гордитесь?
Жена: — Да.
Владимир ЧЕРНОВ
На фотографиях:
- ОТЛИЧНИК ШАНЦЕВ
- РЯДОВОЙ ШАНЦЕВ
- КЕПКА НЕ ЕДИНСТВЕННЫЙ ГОЛОВНОЙ УБОР, КОТОРЫЙ НОСЯТ В МЭРИИ...
- Я ПЕРЕПРОБОВАЛ РАЗНЫЕ ВИДЫ СПОРТА...
- ПРИМЕРЯЮСЬ К КРЕСЛУ ЧИНГИСХАНА (РАБОЧИЙ ВИЗИТ В МОНГОЛИЮ)
- С ЖЕНОЙ ТАТЬЯНОЙ
- СПОРТОМ ЗАНИМАЮСЬ, ЧТОБЫ СНЯТЬ НАПРЯЖЕНИЕ
- ВИЦЕ-МЭР ШАНЦЕВ
- КУРТКА-«КОСУХА» — ПОДАРОК БАЙКЕРОВ
- В материале использованы фотографии: Льва ШЕРСТЕННИКОВА, из семейного архива