ГРИБОЕДОВ И ЕВНУХИ

Гибель русского дипломата и великого драматурга Александра Сергеевича Грибоедова в Тегеране — один из основных апокрифов русской истории. Но очень долгое время истинные причины и обстоятельства этой политической трагедии оставались неизвестными. Сегодня, когда в мире все громче говорят о новом столкновении двух цивилизаций и двух культур, эта тема вновь становится актуальной

ГРИБОЕДОВ И ЕВНУХИ

«Марта 27-го. В «Московских ведомостях» напечатано: получено из Тегерана письмо, что там почти вся русская миссия, во главе с посланником Грибоедовым, убита взбунтовавшимся народом, который в великом множестве ворвался в дом посланника и, несмотря на военный караул казаков и персиян, бывший в нем, разломав все двери, предал всех бывших в миссии мечу, кроме сумевших спастись немногих. Но что делали наши казаки? Об их гибели не сообщено! И откуда у народа взялись мечи?»

Так выразил свое недоумение по поводу событий в Тегеране бывший статс-секретарь Екатерины II Адриан Моисеевич Грибовский, в 1829 году пребывавший в глубокой опале и коротавший дни в глуши рязанского поместья за чтением официозов. Недоумение Грибовского только усилилось, когда в одном из следующих номеров «Московских ведомостей» гибель Грибоедова и его соратников была объявлена «следствием возмущения толпы тегеранской черни, подстрекаемой к тому английскими агентами».

АНГЛИЙСКИЙ СЛЕД

Камень в сторону сынов туманного Альбиона был брошен отнюдь не случайно! Из всех европейских миссий в Персии тогда существовали только две: русская и английская. Естественно, противоборство дипломатов существовало, как и взаимные интриги и шпионаж.

Правда, положение англичан в Персии было гораздо более прочным, чем у русских. Они ссужали шаха деньгами, присылали инструкторов для армии, инженеров, врачей. Но возмущение против русского посла было спровоцировано и возглавлено не светскими, а духовными лидерами. Для мусульманского же духовенства англичане, как и русские, были «гяурами», и влияние англичан на главу персидского шариатского суда Мирзу-Месиха, ставшего во главе бунта, было примерно таким же, как в России у татарских купцов на русского митрополита.

Но наибольший успех миссии Грибоедова был выгоден именно англичанам. Посольство прибыло в Персию для контроля за исполнением пунктов Туркманчайского мирного трактата, главным из которых был тот, что обязывал Персию выплатить России гигантскую контрибуцию в десять кураров. Каждый курар — два миллиона рублей серебром, и англичане были заинтересованы в том, чтобы русские финансово выпотрошили Персию, как повар курицу. Ведь деньги шах одалживал у них, и, таким образом, Персия плотно «подсаживалась» на английские субсидии, намертво связывая всю свою будущую политику с интересами Великобритании...

НЕДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ

В XIX веке, изучив персидские хроники, английские источники и отчеты выживших членов русской миссии, исследователи указывали на свиту посла как на первопричину его гибели. Персидские историки прямо говорят о неуважении, проявляемом посольством, русские авторы осторожно пеняют на необдуманный подбор чиновников.

По пути в Тегеран Грибоедов женился на молоденькой княжне Нине Чавчавадзе и, дружа с ее отцом, набирал людей в свою свиту по рекомендации новых родственников. Так в состав посольства попали многие тифлисские жители, грузины и армяне: «люди неблагонадежные, чуждые всякому образованию и весьма сомнительной нравственности». Скандалы начались еще в дороге, едва посольство вступило на персидскую землю. Снабжать караван послов всем необходимым должно было местное население, и заведовавший хозяйственной частью каравана Рустам-бек вел себя как настоящий завоеватель в покоренной стране: если припасов по его списку не могли дать в каком-нибудь селении, он требовал платить деньгами, и если не давали, приказывал бить палками. Таким образом он собрал порядка двухсот червонцев, пока посольство добралось до Тегерана. Грибоедов якобы не знал о поборах, но персидские крестьяне полагали, что Рустам-бек действует с ведома посла. Не добавило посольству популярности и то, что везде их встречали подарками, а посольство на них не отвечало. Это было следствием вопиющего разгильдяйства: подарки посольства сначала застряли в Астрахани, откуда были отправлены морем без надлежащего надзора и прибыли не в тот порт. Но объяснения подарков не заменяли, и впереди каравана Грибоедова прытко побежала молва о жадности.

Первое столкновение с персами случилось еще в городе Казвине. Там Грибоедов встретился с депутацией высших чиновников и военачальников. В честь русского посла был устроен обед, и когда Александр Сергеевич пировал со знатными персами, Рустам-бек проведал, что в доме одного из слуг бывшего персидского губернатора Эривани живет вывезенная из-под Тифлиса молоденькая немка-колонистка. Явившись к этому слуге, Рустам-бек стал требовать немочку. Оказалось, что колонистку продали родственнику начальника духовных училищ, что она уже давно жена его и имеет от него двух детей. Но это ничуть не остановило Рустам-бека. Ведь русский посол по тринадцатому пункту мирного трактата мог брать под свое покровительство любых пленных, захваченных персами в ходе русско-персидских столкновений начиная с 1795 года. По этому же пункту трактата Грибоедов имел право проводить розыски пленных, и для этой цели к нему были приставлены несколько персидских офицеров. Явившись с казаками в дом «похитителя дев», бывшего сеидом, то есть потомком Пророка, Рустам-бек приказал вытащить его на площадь и бить палками, требуя выдачи немки.

Жители Казвина страшно возмутились этим, и от бунта в тот день город спас руководитель встречавшей русского посла делегации Мирза-Наби, который, узнав об экзекуции на площади, поспешил туда и успел ее остановить, уговорив сеида привести жену и детей к русскому послу. Грибоедов спросил женщину, хочет ли она вернуться в Грузию. Получив отрицательный ответ, милостиво отпустил к мужу.

НЕУМЕСТНЫЙ ЭПАТАЖ

Прибыв ко двору шаха, Грибоедов проявил себя прежде всего тем, что отказался соблюдать придворный этикет. По установленному обычаю посланник должен был, перед тем как пройти в аудиенц-залу, некоторое время провести в кишик-ханэ, комнате телохранителей и адъютантов. Английские, турецкие и прочие дипломаты, бывавшие при дворе шаха, не находили в этом обычае ничего дурного, но Грибоедов устроил скандал, возмутился, «выражался дерзко и высокомерно». Кроме того, Грибоедов отказывался снять обувь и каждый раз входил к шаху обутым, что по персидским меркам было верхом неуважения. А еще визиты посланника были необычайно длинны и утомляли шаха. Тяжелые одежды, корона, неудобное сиденье трона через час аудиенции превращали ее в пытку. Русский посланник, словно не понимая того, что причиняет неудобство, все сидел и сидел. Во время второй аудиенции шах не выдержал и прекратил аудиенцию словом «мураххас!» (т.е. отпуск). Грибоедов счел это оскорблением и обратился к министру иностранных дел с резкой нотой. В этой ноте он употреблял имя шаха без надлежащих титулов, что уже и вовсе ни в какие ворота не лезло.

Между двумя аудиенциями у шаха Грибоедов первому нанес визит Эмин-эд-Даулету, которого считал первым министром, через два дня посетил министра иностранных дел, и персам показалось очень странным, что посланник не хочет войти в сношения с верховным министром Мотемид-эд-Даулетом. Когда же он решил навестить этого важнейшего чиновника, тот, обиженный непочтительностью русского посла, не захотел его принимать, но Грибоедов настоял на свидании. При этих посещениях Грибоедова одаривали, а он опять же не мог ничего поднести в ответ, проклятые подарки еще тащились обозом. Персидские придворные были очень недовольны и обсуждали поведение русского посла, дивясь его неучтивости и заносчивости. Разговоры вельмож велись в присутствии слуг, через которых слухи о поведении посла просочились в город.

Постоянным предметом возмущения были слуги посольства, особенно Рустам-бек и камердинер посла, молочный брат Грибоедова, сын его кормилицы Александр Дмитриев. Они вели себя дерзко, затевали на улицах и базарах драки. Пьяный Рустам-бек бегал по улицам Тегерана с обнаженной шашкой в руках и грозил персам. Среди посольских шла отчаянная пьянка, а по ночам они приводили к себе девок, но с пьяных глаз, а может и нарочно, чтобы покуражиться, затаскивали в посольство и подвернувшихся порядочных персиянок. Недовольство копилось...

Вскоре в посольство были присланы прощальные подарки, ордена и медали. На прощальной аудиенции Грибоедов опять досиделся до возгласа «мураххас!», но на этот раз, весьма довольный тем, что может отправляться в Тавриз, куда должна была приехать юная жена его, посол скандала затевать не стал.

Вечером этого же дня в ворота посольского дома постучал человек, заявивший, что желает воспользоваться правом пленника возвратиться на родину. Фамилия его была Маркарьян, он был пленен лет пятнадцать назад в Эривани, вывезен в Персию, где его оскопили и сделали евнухом шахского гарема. Теперь этого человека называли Якуб-Мирза, и за годы неволи он сделал блестящую карьеру: стал вторым евнухом и казначеем эндрунда, внутренних покоев шахского дворца.

РОКОВОЙ СКОПЕЦ

Грибоедов принял у себя Якуба-Мирзу, но, выслушав его, отправил обратно домой, сказав, что по ночам убежища ищут только воры, а он, русский посланник, дарит свое покровительство днем. Утром Якуб-Мирза пришел опять и снова просил оказать ему покровительство и вывезти его на родину. Грибоедов имел с ним долгую беседу, пытаясь выяснить, что гонит этого инвалида из страны, где его почет и могущество столь велики, туда, где его никто не помнит, где и жалкого подобия его положения в Персии ожидать не приходится. Якуб твердил одно: имею право просить защиты, желаю им воспользоваться. Александр Сергеевич не мог не понимать, чем он рискует, пытаясь вывезти из Персии одно из первых лиц гарема, доверенного человека, которому были известны все интимные тайны тегеранской элиты. Важнее Якуба по положению был только первый евнух, Манучер-хан. Он тоже был тифлисским армянином из фамилии Еникополовых, его захватили возле Эривани, оскопили в Тавризе. Первый евнух был очень влиятельным человеком, имевшим доступ к шаху днем и ночью, и был способен оказать решающее влияние на любое дело в Персии. К глубокому сожалению для русских дипломатов, Манучер-хан поддерживал англичан, и не исключено, что Грибоедов, соблазнившись возможностью вывезти из персидских пределов фигуру, почти равную Манучер-хану, чтобы воспользоваться если не влиянием, то хотя бы знаниями этого человека, решил рискнуть.

Персидская сторона, узнав о решении русского посла, ужаснулась: то, что тщательно скрывалось персидскими владыками за стенами гаремов, теперь оказывалось в руках «гяуров». Персы арестовали багаж Якуба, который он собирался вывезти с собою в Эривань. В посольство раз двадцать являлись посланцы шаха, пытаясь объяснить, что евнух гарема для владельца его все равно что жена и, увозя Якуба, Грибоедов увозит словно бы жену шаха. В ответ посланцы слышали, что посол своего покровительства, раз объявленного, уже не отменяет, а посольская шушера, слушая рассуждения о женах шаха, отпускала шуточки. Последний прибывший в тот день из дворца в посольство придворный объявил, что Якуб-Мирза должен шахской казне пятьдесят тысяч туманов и теперь хочет скрыться от уплаты денег, используя право возвращения на родину. Один туман был равен четырем рублям, и сумма долга получалась огромной, но и это не поколебало позиций Грибоедова.

СУД ДА ДЕЛО

Персидская сторона предложила «компромиссный вариант»: посольство отправляется в Тавриз в полном составе, а Якуб-Мирза под гарантии неприкосновенности остается в Тегеране до разбирательства в суде и улаживания финансовых дел. Все прекрасно понимали, что жить евнуху в этом случае доведется ровно столько, сколько будет оседать пыль, поднятая уходящим посольским караваном, и Грибоедов вновь отказался. Персидская сторона, пребывавшая в явной растерянности, поручила этот вопрос первому евнуху Манучер-хану.

На встречу с важным сановником Якуб-Мирза отправился в сопровождении переводчика посольства Шах-Назарова и советника посольства Мальцова. Приняли их очень плохо. Комната приема была полна ходжами, которые, увидав Якуба, стали выкрикивать оскорбления и плеваться, а Якуб бранился в ответ и выкрикнул в адрес Манучер-хана исполненную загадочного смысла фразу: «Я виноват только в том, что первый отхожу от шаха, но ты сам вскоре за мною последуешь!»

В тот момент над смыслом этих слов задумываться никто не стал, в приемной едва не возникла драка, на Шах-Назарове, защищавшем Якуба от нападок, разодрали верхние одежды, а самого евнуха едва смогли увести обратно в посольство. После этого скандального визита Грибоедов запросил частной аудиенции у шаха, получил ее, но уладить дело ему не удалось. Дело Якуба-Мирзы должен был разбирать суд верховного муллы. Русское посольство предупредило, что в случае повторения скандала терпеть подобное обращение не будет, и Якубу-Мирзе, и русским дипломатам была обещана почетная неприкосновенность.

В начале разбирательства Манучер-хан предъявил переданные ему придворным казначеем расписки Якуба-Мирзы о получении весьма приличных сумм и потребовал возврата денег. Говоривший от лица Якуба-Мирзы советник посольства Мальцов, осмотрев расписки, объявил, что не может признать их заемными письмами и векселями лично Якуба-Мирзы, находящегося под покровительством русского посольства. Из представленных документов, по словам советника, было видно, что Якуб деньги получал, но истратил их на нужды хозяйства. Однако подтверждающие документы были в вещах евнуха, арестованных Манучер-ханом, и предоставить их было невозможно.

Персидской стороне крыть было нечем, процесс был блестяще выигран, что только усугубило ситуацию: персы поняли, что «законным путем» удержать Якуба-Мирзу не удастся. В то же время их лазутчики, имевшиеся при посольстве, доносили о том, что Якуб, не стесняясь, рассказывает «гяурам» самые интимные вещи о жизни шаха, о гаремных приключениях и интригах, и даже, смеясь, «вонзал жало своего суждения в святость духовного сана».

НОВЫЙ ВИТОК СКАНДАЛА

Открывая в разговорах различные «гаремные потаенности», евнух-перебежчик рассказал посольским о нескольких армянках, грузинках и немках, вывезенных в Персию в качестве трофеев и живших в гаремах персидских вельмож. Часть посольской свиты во главе с Рустам-беком уговорили Грибоедова содействовать освобождению этих женщин. В отчетах попадаются сведения о том, что люди Рустам-бека действовали небескорыстно, «приняв дары» от родственников пленниц в Тифлисе и поклявшись вывезти их обратно. Посол, следуя в русле избранного им поведения, согласился, поручив это дело Рустам-беку, который вместе с несколькими «посольскими тифлисцами» и отрядом персидской полиции, во главе которого был помощник начальника шахской стражи, провел обыски.

В доме знатного вельможи Али-Яр-хана были явлены молодая женщина и тринадцатилетняя девочка. Их спросили: «Хотите ли вы вернуться в Грузию?» — они ответили отрицательно, но Рустам-бек заявил, что все равно их заберет. Обе пленницы были приведены в посольство, где Рустам-бек уговорил их остаться на несколько дней. Персияне, служившие при посольстве, стали просить Грибоедова немедленно отпустить женщин. То же самое пытались втолковать Грибоедову шахский секретарь и министр иностранных дел, которые виделись с послом по делу Якуба. Тщетно!

Когда до отбытия посольства из Тегерана оставалось два дня, обеих женщин повели в баню, располагавшуюся в одном из отделений посольства. По мнению персидского автора, «это было верхом безрассудства». На обратном пути их попытались похитить слуги Али-Яр-хана, посольские нападение отбили, но женщины громко кричали о том, что их изнасиловали и виноват в этом молочный брат посла Александр Дмитриев, проникший в их комнату с ведома Якуба-Мирзы. Страсти были подогреты и дракой, случившейся в тот день на базарной площади, участниками которой были Дмитриев и Рустам-бек...

БУНТ

Ситуация сложилась такая, что гнев персиян мог быть обращен против самого шаха, что привело бы к смещению династии с престола. К тегеранскому наместнику Али-шаху была послана депутация мулл, прямо заявивших, что, ежели Якуб-Мирза и женщины не будут выданы русскими, народ возьмет их силой. Об этом визите дали знать медику русского посольства Мирзе-Нариману, но тот только посмеялся. Во вторник 29 января верховный министр, позабыв все обиды, причиненные непочтительностью Грибоедова, пожелал увидеться с тем, «чтобы воспрепятствовать разрыву двух государств и спасти от смерти нескольких честных людей».

Надвигающаяся катастрофа пугала всех, странно беспечен был лишь русский посланник. К нему ведь тоже приходили муллы с попыткой разъяснить ситуацию, но едва почтенные богословы начали свои речи, как Грибоедов в довольно грубых выражениях потребовал, чтобы те ушли. Фактически с этого момента бунт в Тегеране и начался.

На рассвете в среду 30 января михмандр, персидский чиновник, приставленный к посольству для оказания услуг послу, и Мирза-Нариман получили приглашение немедленно явиться по весьма важному делу к наместнику; но Грибоедов еще почивал, а беспокоить его не решились, и только через два часа Мирза-Нариман смог получить инструкции. Михмандр отправился к наместнику прежде. В это время у главной мечети уже собралось значительное количество народа, на базаре не открылась ни одна лавка. К толпе собравшихся обратились несколько мулл, говоривших о попрании ислама и обычаев Персии, призывавших идти к русскому посольству, но не для убийства, а для того, чтобы требовать выдачи Якуба-Мирзы и женщин. Надежда еще была, ситуацию крепко держали под контролем муллы, главный евнух Манучер-хан по приказанию Аббаса-Мирзы спешно послал своего племянника, князя Соломона Меликова, известить Грибоедова о положении дел. Манучер-хан просил посланника отказаться от защиты укрываемых в посольстве.

Они не успели. К посольской усадьбе уже приблизилась толпа вооруженных чем попало людей, во главе ее бежали уличные мальчишки. На посольский двор обрушился град каменьев, вокруг раздавались неистовые крики. Помещения, в которых жил при посольстве Якуб-Мирза и содержались женщины, были ближе ко входу, и толпа, не встретив серьезного сопротивления, захватила их первыми. Евнуха тут же закололи кинжалами, а женщин увели. Во время короткой схватки во дворе посольства были убиты ненавидимый персами князь Дадашев, казак и двое слуг, а персы потеряли убитыми троих. Ревущая толпа потащила по улицам тело Якуба-Мирзы, а трупы персиян отнесли в мечеть.

Возникла пауза, во время которой многие уже облегченно перевели дух, полагая, что опасность миновала. Казаки и слуги «на всякий случай» приготовлялись к обороне, но посольские больше рассчитывали на то, что вот-вот армия подавит беспорядки. Однако через полтора часа толпа, многократно возросшая, вернулась к посольству, а войск еще не было. Больше того, в толпе были видны солдаты, а в руках у людей появилось огнестрельное оружие.

ВТОРОЙ АКТ

Толпа была уже неуправляема, масса вырвалась из-под всякого разумного контроля и была движима одним порывом: крушить и убивать. Видя это, посольские оборонялись с отчаянной храбростью, рассчитывая, затянув осаду, дать возможность шаху собраться с силами и подавить бунт. Но персидская стража разбежалась в самом начале повторного нападения, а защитников посольства было слишком мало. Первые атаки были отбиты, и казакам даже удалось очистить на время двор посольства от персов. Но потом под ружейным и каменным обстрелом всем пришлось отступить вплоть до спальни посла.

Проникнуть через окна и двери персы не сумели, их расстреливали из пистолетов и рубили саблями. Но когда они, проломив потолок комнаты, стали стрелять через эту дыру, то первыми выстрелами убили Александра Дмитриева, и осажденные вынуждены были перебежать в гостиную, потеряв при этом еще двоих.

Грибоедов был ранен в голову камнем, лицо его было окровавлено. Таким его в последний раз увидел перс, служивший в посольстве. Этому человеку удалось при перебежке смешаться с толпой, и в роли нападавшего он был буквально внесен в гостиную. Там, по его словам, он увидел семнадцать трупов посольских чиновников. Грибоедов был поражен несколькими сабельными ударами в левую сторону груди, рядом с ним умирал казачий урядник, до конца прикрывавший его. Из ведущих чиновников посольства выжил только советник посольства Мальцов, сумевший укрыться на той половине усадьбы, где жила туземная прислуга и куда нападавшие не пошли. Позже Мальцова вывел из посольства отряд военных, присланный наместником Али-шахом.

НО ПОЧЕМУ?

Гордость, «внушенная победами русского оружия», советы недобросовестных помощников и возможная английская интрига подтолкнули ситуацию к столь печальному финалу. Но отчего опытный дипломат, слывший знатоком Персии, вел себя столь странно, необдуманно, если не сказать легкомысленно?

О личности Александра Сергеевича принято отзываться всегда лестно, непременно находя его поэтический дар восхитительным, ум — государственным, образование — блестящим. Эти его «хрестоматийные» аттестации стали «легендами и мифами», укрывая многое «не столь очевидное». Вторым после «английской версии» из описания в описание кочует миф о том, что назначение Грибоедова в Персию было «почетной ссылкой», что, подозреваемый в связях с декабристами, Грибоедов был в немилости у царя. Но полномочный посол в ранге министра при дворе разбитой в войне державы — и «почетная ссылка», немилость?

Рассказывая об авторе великой комедии, как-то все забывают помянуть, что был он не знавшим никакого удержу «изрядным шалуном». В гусарском полку удалью Александр Сергеевич превосходил куда более опытных товарищей, которых и сам называл не иначе как «казарменные готтентоты». Мог, например, пробравшись в католический монастырь, пинками прогнать органиста, занять его место и в середине мессы «запустить Камаринскую» или ворваться в бальную залу верхом на коне.

Не оставил он своих привычек, и выйдя в отставку. Живя в Петербурге, Грибоедов вел жизнь весьма бурную, что и привело к печальным последствиям: «Петербургский период жизни, полный увлечений, шалостей, серьезных помыслов и литературной работы, внезапно оборвался, когда Грибоедов принял участие в качестве секунданта в возмутившей всех ожесточенностью противников дуэли Шереметева с Завадским. Было известно, что предполагалась дуэль и между секундантами. Мать Александра Сергеевича потребовала немедленного удаления сына из Петербурга, и, несмотря на протесты последнего, фактически помимо его воли Грибоедова определили на место секретаря русского посольства в Персии».

Эта первая персидская командировка и считалась «почетной ссылкой». Тогда он «остепенился», взялся за дело, изучая язык, обычаи и нравы страны. Многозначительные кивки в сторону принадлежности к декабристам никак не находят отражения в его служебном формуляре: он действительно был арестован по подозрению в принадлежности к тайному обществу ввиду многочисленности его личных знакомств с заговорщиками, но: «Грибоедов оказался неприкосновенным к делу, почему и был выпущен из крепости с награждением чином».

Верно, что он не хотел ехать в Персию в тот последний раз. Он желал заниматься литературой, а матушка его, положившая столько сил для того, чтобы «вывести его в люди», видела в этом занятии баловство, блажь, а потому настояла, даже принудила поклясться перед иконой в часовне Иверской Божией Матери, что он поедет и не оставит службы. Александру Сергеевичу хотелось ехать в Европу, путешествовать, писать стихи, наблюдать жизнь, а вместо того его засунули, по его же словам, «в центр застоя, самоуправства и фанатизма». Поэт хандрил, кривясь от одной мысли о предстоящей службе. Возможно, он задумал добиться того, что начальство само отставит его от должности, начав «шалить» еще в Тифлисе. Женитьба на молоденькой княжне Чавчавадзе могла кончиться скандалом. Как чиновник, он не мог жениться без разрешения от начальства, но на поданный рапорт ответа не было слишком долго, и он, не дожидаясь разрешения, вступает в брак. Штришок весьма характерный: явное пренебрежение субординацией, эпатаж, более похожий на провокацию отставки.

Его поведение в Персии было вовсе не случайно-ошибочным. Все было нарочито, продумано, и Грибоедов неукоснительно эту линию поведения воплощал. Презрение к обычаям и порядкам персов, потакание «шалостям» молочного братца и грузинских князей, рассматриваемые под этим углом зрения, напоминают рискованную игру.

ПОСЛЕДСТВИЯ

Обе стороны оказались в весьма щекотливом положении. Оставление этого инцидента «без последствий» породило еще один из мифов, что якобы вина персов за убийство русского посла была искуплена поднесением русскому императору редкого алмаза «Шах». Действительно, «Шах» привезен был в Россию внуком Аббаса-Мирзы, принцем Хосревом-Мирзой, который был прислан в Петербург с чрезвычайным посольством. Он доставил письмо от своего деда русскому императору, в котором шах извещал о печальных событиях, случившихся в последние дни января в Тегеране. Аббас сетовал на «неумолимость судьбы», на внезапность мятежа черни, «несоблюдение обычаев которой со стороны посольской свиты и вызвало возмущение». Там же сообщалось, что всех замеченных в погроме шах приказал казнить, наместника Тегерана за непринятие должных мер — «удалить вовсе со службы», а ставшего главой мятежа муджшехида Мирзу-Месиха — «сослать в один из отдаленных городов нашего государства, в заточение».

Алмаз «Шах» был поднесен персидским принцем русскому императору совсем не в качестве дара за голову посла. У этого подношения была важная, но вместе с тем сугубо прозаическая цель. Хосрев-Мирза просил об облегчении бремени контрибуции. Принц поведал государю Николаю Павловичу о том, что для выплаты налоги собираются на годы вперед, уже переплавлены в монеты золотые канделябры шахского дворца, жены шаха и придворные сдали в общую копилку бриллиантовые пуговицы со своих нарядов, но все равно удалось насобирать только восемь кураров. Кроме алмаза «Шах», привезены были также: жемчужное ожерелье, два кашмирских ковра, два десятка старинных манускриптов, сабли в дорогой отделке и прочие «восточные штучки». Дары вполне благотворно повлияли на русского самодержца: Николай I простил один курар контрибуции, а выплату другого отсрочил на пять лет. Тем дело и закончилось...

Валерий ЯРХО