БЕЗ БАЗАРА

Почему в России не был построен народный капитализм?

БЕЗ БАЗАРА

Разом наклюнулись два славных юбилея — пятнадцать лет горбачевскому закону о кооперации и десять лет отставке гайдаровского правительства. И ужасно захотелось понять, отчего мы тужились-тужились, а так и не стали страной миллионов мелких частных собственников. И хорошо это или плохо, что не стали. И во что это теперь выльется. И как дальше нам аукнется. И что мы такое вообще построили.Я не о том, каким словом с окончанием «изм» такую конструкцию можно обозвать. Лейбл навесить — дело десятое...

Стать обществом мелких хозяйчиков мы очень старались. Очереди в райисполкомы, где регистрировали первые кооперативы, выстраивались с ночи. И это при Горбачеве, когда заводы еще делали вид, что работали, и все трудоспособные граждане считались трудоустроенными. А уж при Гайдаре, когда заводы легли набок или на них перестали платить зарплату, сам Бог велел всем ринуться в малый бизнес.

Но не склалось. Страна в шесть секунд выучила слова «наезд» и «крыша». Тот, кто не испытал раскаленный утюг рэкетира в буквальном смысле на собственной шкуре, узнал о нем из СМИ и просто не рискнул уйти в самозанятость.

Почему в стране отнюдь не с самым высоким в мире общим уровнем преступности случился тотальный накат на граждан, попытавшихся стать нормальными мелкими буржуа? Возможно, это был жуткий всплеск социальной зависти в обществе, привыкшем к социальной однородности. Ведь было хорошо видно, что тогдашний рэкет имел явный крен в сторону социальной цензуры: не стричь поднявшийся на ноги бизнес, а просто не давать ему подняться. Возможно, был банальный рост бандитизма, неизбежный при таких нешуточных вещах, как революция и распад страны.

Но почему вал наездов не был остановлен новой властью и новыми элитами? Чего они сидели и созерцали, как рэкетиры и правоохранительные органы, быстренько договорившись о дружбе и сотрудничестве, на корню душат новую экономику новой страны? По идее, тогда был удобный случай разогнать разложившиеся силовые ведомства и создать новые. Не вмешались, не разогнали, не создали. Почему?

Понятно, что ни у кого не было плана изничтожения в зародыше мелких хозяев в России. Но было искреннее непонимание: а зачем стране эта экономическая мелюзга? Управленцы, пришедшие в новые российские элиты из советских, партийных, гэбэшных, комсомольских структур, из ВПК и сырьевых отраслей, явно не верили, что из челноков и ларечников может вырасти что-то нужное для экономики страны. Виктор Черномырдин, едва успев сменить Егора Гайдара на посту премьера, так и сказал: «Я за рынок, но без базара». Большие люди привыкли мыслить крупными формами: мы казним и милуем, мы принимаем решения, мы создаем рабочие места, а вы работаете у нас по найму и обязаны быть безумно счастливы, что выжили. Думские ветераны припоминают: когда депутат Иван Грачев предложил законопроект о заявительном принципе открытия нового бизнеса, левые вскакивали с мест и кричали, что этого нельзя допустить: «Если всем дать уйти в ларьки, у нас окончательно рухнет ВПК да и весь госсектор».

В общем, массового класса собственников не получилось. Примерно к середине девяностых несостоявшиеся буржуи проплакались, приткнулись, пристроились, переехали, прописались, обзавелись техникой, отдохнули за границей. Мелькнуло ощущение, что жизнь налаживается. И вдруг, когда все уже расслабились и заговорили о наступившей стабильности, у хороших и разных людей как-то хором опять засвербело: а что же мы все-таки построили?

Казалось бы, какие сомнения? Кругом частные магазины, кафе и клубы, в которых пасутся владельцы «заводов, газет, пароходов». Прогрессивные рыночные законы принимаются пачками. К тому же и Америка, и Евросоюз признали Россию страной с рыночной экономикой.

Но вот загибается в каком-нибудь городке единственный заводик. Других работодателей поблизости нет. Что должен по рыночной логике вещей делать житель городка?

а) Найти другую работу или открыть свое дело там, где получится.

б) Продать квартиру или расторгнуть договор ее аренды в городке, где нет работы.

в) Купить или снять квартиру там, где есть работа.

Что реально происходит у нас?

а) Весь городок сидит на месте и ничего нигде не ищет.

б) Поэтому не платит за свет, тепло, газ и воду.

в) Когда во всех домах за неуплату отключают свет, тепло, газ и воду, жители идут перекрывать ближайшую автостраду или ложатся на рельсы.

Депрессивные регионы и умирающие городки есть даже в самых богатых странах мира. Но никто не припомнит случая, чтобы там досиживались до тотальных отключек. У нас недели не проходит, чтобы кто-то где-то не лег на рельсы. Если люди предпочитают греться у буржуйки, а не пробиваться в буржуи, ложиться на трассу, а не уезжать по этой трассе искать новую работу, значит, «что-то не сложилось так, как задумал Штирлиц».

И ведь не напрасно обитатели городка опасаются не найти новую работу. При сказочно низких официальных цифрах безработицы у нас очень маленький рынок труда. А все как раз потому, что не стали мы страной мелких хозяев. В большинстве стран мира основная доля занятости — занятость в малом бизнесе. У нас его нет, значит, и этих рабочих мест нет. У нас практически отсутствуют целые сектора экономики из-за того, что не состоялся малый бизнес. Например, гостиничное дело и въездной туризм. Небольшой отель средней «звездности» — классическое семейное предприятие. А кто даст Васе Пупкину здание под реконструкцию или продаст землю? Гуляй, Вася, ешь опилки...

Предвижу упрек: ну, сколько можно ныть о том, что у нас не сложился массовый малый бизнес? Ну не прижилась в стране крупных форм экономическая мелюзга и не прижилась. Не судьба. Россия — страна крупных форм. Точка.

Но дело в том, что крупный бизнес не может нормально работать без опоры на малый. Огромный завод с удовольствием соберет вам танк или самолет, но бессильно разведет руками, когда все это надо будет начинять современной электроникой. Вот и выходи на рынок со старьем и браком. Кто может произвести высокотехнологичные компоненты? Семейная мастерская, не удивляйтесь. Мы привыкли к тому, что малый бизнес — это палаточники и ларечники. А ведь в промышленно развитых странах малый бизнес — это производство. В первую голову — производство комплектующих. Линзы, шторки и винтики в вашей фотокамере сделаны не в огромных цехах, но в маленьких мастерских, которых у нас нету. И уже невооруженным глазом видно, что большая российская экономика буксует без маленьких частных поставщиков хайтека. По указке сверху частный хайтек не создашь. Или разнузданная экономическая свобода, доступные кредитные ресурсы и неприкосновенность частной собственности, или наши большие производства умрут.

А кто-то, помнится, надеялся спасти ВПК, не пустив сограждан в малый бизнес...

Сейчас, вроде бы, все поумнели и смерти мелкому буржую уже не желают. Просто спят и видят, чтобы он появился наконец в общественном ландшафте. А его нет и нет. Россия единственная из стран Восточной Европы не получила за годы реформ массового класса малых предпринимателей и собственников. Простите за каламбур, но его нет у нас как класса. Потому что хотим, как лучше, а получается, как всегда.

Вот налоговики страшно боятся, что бабушки останутся без пенсий, а огромный госсектор — без зарплат. Поэтому хотят регистрировать всех и взимать со всех. Поэтому механизм открытия своего дела в России по-прежнему разрешительный, а не заявительный. Вот все и сидят в тени или околачивают груши.

Хотя научно доказано: малый бизнес никогда и нигде не давал больших налоговых поступлений. У него другая роль — создать огромное число рабочих мест и сделать как можно больше граждан хотя бы плательщиками подоходного налога, а не потребителями бюджетных денег. Снять их с шеи государства.

Ведь сейчас наше гуманное государство не сокращает госсектор — боится, что нам некуда будет ходить на работу. Оно тоже хочет как лучше. А получается вот что: хотя рабочие места в госсекторе предлагают в основном нищенскую оплату, их фантастическое количество требует огромных бюджетных денег. Это намертво исключает снижение налогов и возможность появления массового малого бизнеса. Значит, мы никогда не слезем с государственной шеи, поэтому налоги не снизятся, поэтому малого бизнеса не будет. Сказка про белого бычка...

В итоге на российский крупный и средний бизнес ложится избыточная нагрузка и по налогам, и по созданию рабочих мест. Чтобы как-то рассчитаться с бюджетом и не обидеть своих топ-менеджеров, крупный и средний бизнес дико экономит на зарплатах наемных работников низовых звеньев. Получается, что рабочих мест все равно недостаточно (крупный и средний бизнес по своей природе создает гораздо меньше вакансий, чем способен создать малый), и оплачиваются они не ахти.

Есть очень точный индикатор, что это именно так. Вы наверняка заметили, что все столбы и вагоны метро сейчас увешаны предложениями работы от сетей вроде «Гербалайфа». Нюх у сетевиков очень хороший: они обычно атакуют рынок труда, когда на нем дефицит дорогих позиций и просто мало позиций. Очень плохой симптом.

И мы еще надеемся обойтись без социального взрыва? Рвануть может в любой момент. Мало не покажется.

В этом месте мои дорогие коллеги обычно прерывают мою пламенную речь и гневно вопрошают:

— Старик, лично у тебя есть проблемы с работой, зарплатой, налогами, пропиской? Нету? Ну и чудненько — умный человек их всегда решит, а дураку и в Европе плохо. Не нуди, что у нас все не так, как у них. Живем как можем. Кажется, неплохо живем...

Коллеги правы: неглупый человек (а таких, смею надеяться, у нас большинство) уже может достаточно комфортно адаптироваться к конструкции общества, которая у нас получилась. Но именно сейчас выясняется одна штука, сколь парадоксальная, столь и закономерная: чем большее число нас пытается комфортно расположиться внутри этой конструкции, тем более видна становится ее непрочность.

Вот простейший пример. Как только мы всеми правдами (а чаще неправдами) адаптировались к системе регистрации, рынок аренды жилья взял и рухнул. В городах, где есть рабочие места, стало технически невозможно снять недорогое нормальное жилье. Оказалось, что его просто нет. Ресурс свободных квартир и комнат от частных арендодателей был весьма невелик, а доходные дома эти десять лет никто не строил. Инвесторы опасались конфликтов все с той же системой регистрации. Регистрацию теперь черта с два отменишь — все боятся террористов, нелегальных иммигрантов и сами себя. А не отменишь, окончательно добьешь рынок недвижимости, строительную индустрию, рынок труда и вообще рынок. Это кто-нибудь просчитывал, когда скрещивал прописку и рыночную экономику?

Нет. Конструкция не просчитана. И так везде и во всем. Лобби российских банков не пускает на наш рынок западные банки. «Нам нужна национальная банковская система», — убежденно говорят лоббисты. В итоге банковская система у нас вроде есть, но доступных кредитных ресурсов у нее нет. Значит, точно никогда не будет массового слоя собственников и стабильного общества, ибо только собственник и есть настоящий консерватор, создающий стабильность. Я вот и думаю: если, не приведи господь, случится протестное голосование не обремененных собственностью граждан за какого-нибудь гитлера — нас сильно согреет то, что в стране когда-то была национальная банковская система?

Принимая очередное импульсивное решение, наши горячие парни ни секунды не думают о том, как оно отрикошетит по ним же. Как ни банально, никто не пытается посмотреть на общество, как на единый механизм, и написать для страны один бизнес-план. Национальную идею — пожалуйста, от желающих отбоя нет, а вот план — увольте, ломает.

Если вести отсчет от первых кооперативов, рынку в России уже пятнадцать лет. За эти годы наши граждане накропали очень много бизнес-планов. Просто горы бизнес-планов!

Но все равно получилось на один меньше, чем нужно.

Борис ГОРДОН

 

А у меня-то все было не так. Мой бизнес начался очень символично — я продал на рынке свои игрушки. Это был, наверное, какой-нибудь 89-й год, когда «Огонек» еще боролся с коммунизмом, а в Москве только появились толкучки. И мы с приятелями, значит (это они втянули меня в порочную спекуляцию), торговали на вернисаже в Измайлове.

Сначала я продал свои машинки и пистолеты, а потом чужие: скупил их по дешевке у приятеля, его родители решили искать счастья дальше Измайловского рынка — в США (и нашли). Потом — перепродажа фотопленки ORWO, получалось, если не изменяет память, до двадцати рублей с упаковки. А потом — грандиозный для пятнадцатилетнего мальчика бизнес: собственная подпольная фирма по продаже телефонов с определителем номера.

Схема была очень простой. На рынке оптом покупались «одноразовые» китайские телефоны. Начинка, кроме так называемой разговорной части — усилителя трубки, — выкидывалась, а внутрь монтировался маленький телефонный компьютер. Эти автоматические определители номера, АОНы, были, в общем-то, хорошими телефонами. Функционально подпольным умельцам удалось создать чудо-агрегат, до которого современная техника, кажется, не доросла до сих пор. Он действительно определял номер, сам звонил, помнил какое-то неимоверное количество номеров, а при включении даже играл российский гимн. Но, к сожалению, паялось все это на коленке и из отечественных деталей. Поэтому работали АОНы недолго — месяца два или три. Кому как везло.

С одного АОНа мне капало тысячи полторы. С одной стороны, «мерседес» в 124-м кузове стоил миллион, и до него было как до Луны. С другой — моя мама получала в своем институте, кажется, рублей семьсот. Это время, когда «советские» цены еще помнились, но зарплату считали уже в долларах. У большинства счет останавливался где-то на цифре 10. А китайские наручные часы стоили сто пятьдесят рублей. Те, что с семью мелодиями — помните?

АОНы не были моим изобретением, это была настоящая индустрия. И китайские корпуса, и начинка для телефонов ввозились в страну и паялись на московских кухнях в огромных количествах. Какие-то подпольные типографии даже печатали для них инструкции на серой бумаге. А какой телефон без инструкции, пусть даже самодельный? Мне АОНы «клепали» из закупленных деталей два приятеля, а я занимался сбытом. «Фирма» называлась Image (очень слово нравилось), и объявления о том, что она продает супертелефоны, я и расклеивал на столбах. Номер оставлял домашний. Вел тетрадочку, куда записывал принятые заказы (можно было, как помню, даже цвет корпуса выбрать), сам выезжал к покупателю, сам подключал, сам брал деньги. Обычно еще и элегантно вымогал «на чай». Прислали, мол, злые дяди-коммерсанты мальца телефоны ставить, даже пирожка в дорогу не завернули...

На самом-то деле и деньги и телефоны были моими. В неделю выходило три-четыре заказа, но иногда случалось отелефонить какой-нибудь офис, а это уже всерьез! Однажды я пришел в школу с целой сумкой «пятерок», в смысле синих пятирублевых купюр. И тут же впервые в жизни почувствовал, как неравнодушен к купюрам женский пол. Тысяч двадцать там было, наверное. С того времени деньги поизмельчали: больше такой сумки в моей жизни никогда не было.

Так продолжалось около года, и я даже стал думать: не купить ли мне, например, «копейку»? Но не купил. Народ постепенно наелся телефонами, а инфляция поднялась выше уровня рентабельности. И телефонный бизнес потихоньку свернулся, я поступил в институт, а по выходным опять двигал на знакомую толкучку. Теперь это был уже радиорынок в Царицыне. Но это уже совсем другая история.

Кстати, «мерседес» я потом все-таки купил.

Дмитрий НАЗАРОВ,
корреспондент «Огонька»:

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...