АМЕРИКАНСКАЯ ДОЧЬ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ

Мы сидели на кухне втроем. — За встречу! — первый тост был за фотографом Мишуковым. Чокнулись. Пили водку. Закусывали «селедкой под шубой». — За искусство, что ли?! — потянуло на высокое. — За судьбу... — предложил кто-то напоследок. А Катя задумчиво сказала: — Как все-таки жаль, что нет соленых огурцов...

Катя Довлатова

АМЕРИКАНСКАЯ ДОЧЬ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ

— Отец писал от первого лица. Многие теперь считают, что все про нас знают — про меня и маму. Ничего не знают...

Катя — дочь писателя Сергея Довлатова. В одиннадцать лет вместе с родителями она эмигрировала в США. В Россию вернулась только после смерти отца, в 1992-м. На встречу с ней в Питере собрался большой довлатовский клан. Первым же делом родственники устроили ей допрос с пристрастием. «Замужем, дети есть?» — осведомился троюродный дед. Получив отрицательный ответ, видимо, пытался соответствовать прославленному довлатовскому юмору: «Лесбиянка? Абортирована?» Любого другого такое вот «русское гостеприимство» сразу бы напугало. Только не Катю. Недаром отец всегда называл ее дерзкой и независимой. Катя осталась в России. И собиралась оставаться надолго. Пока не грянул кризис 98-го года. Тогда, быстро распродав все, чем обросла здесь за шесть лет, с двумя чемоданчиками Катя покинула историческую родину.

...Прошло четыре года. И Катя опять здесь. Все с теми же двумя чемоданчиками. Кочует по знакомым: две недели здесь, две недели там... Устроилась на работу в рекламную фирму. Вскоре к ней должна присоединиться мать, точнее, как она ее сама называет, — Лена, вдова Довлатова. После эмиграции 78-го они впервые вместе соберутся на Новый год в России. Катя говорит обо всем этом без тени юмора, которого от нее, естественно, ждешь. Ее можно даже заподозрить в патетике. Если бы не последняя фраза: «У меня такое ощущение, что я ближе к отцу, когда нахожусь здесь...»

— Может быть, это прозвучит странно. Но смерть не такая уж беспощадная штука. Она сближает оставшихся в живых и возвращает нам умерших — воспоминаниями и непроговоренными разговорами. Смерть отца заставила меня многое в этой жизни переоценить. До сих пор не могу свыкнуться с тем, как мало я его тогда понимала. А значит, и себя. Так что, когда нужно было первый раз поехать в Россию — был снят фильм об отце, нарушены авторские права, — решилась на это именно я. Рассчитывала, что пробуду месяц...

— А побывка все затягивается...

— Похоже на то... Хочется думать, что я неглупый человек, и все же в этой жизни скорее руководствуюсь интуицией, чувствами, ощущениями. Разум оставим мужчинам, тем более что они так на этом настаивают. А женщины — они как кошки — стараются держаться тех мест, в которых чувствуют себя комфортно. Нью-Йорк я очень люблю. Это город, в котором я выросла и провела большую часть жизни. Меня с ним многое связывает — друзья, места, события. Меня волнует то, что там происходит. Я переживала трагедию 11 сентября как любой другой нормальный человек, однако было и ощущение, что ворвались в мой дом, в мою личную жизнь. Впрочем, Нью-Йорк и есть мой дом. Там живут мои самые близкие люди — мама и брат. Но и помимо этого мне понятны американцы, их юмор, их нравы. Мне импонируют демократический дух в общении, отсутствие лицемерия.

— И сочетание невероятного духа пуританства с безумными гей-парадами...

— Но мне кажется это вполне естественным. Пуританский дух, кстати, стал заметен с приходом к правлению семейства Бушей. Призыв к восстановлению «семейных ценностей» был частью их предвыборной платформы. Тем не менее Нью-Йорк — это штат, где демократическая партия сильнее, то есть преобладают люди с широким кругозором и большей терпимостью к окружающим. А пуританские нравы проявляются по мелочам. Например, в Нью-Йорке по воскресеньям алкоголь нигде не купить, только в баре. И то не раньше двенадцати. Потому что прежде люди должны были ходить в церковь по воскресеньям. Впрочем, всегда можно уговорить бармена продать из-под прилавка.

— Подозреваю, особенно этим делом балуются наши бывшие соотечественники.

— Естественно (смеется). И за воскресную посиделку на кухне с друзьями, водкой и солеными огурцами платишь втридорога.

— Да почему же именно этот набор русской экзотики всегда идет в дело?

— Только в общении с русскими, и тогда это вовсе не экзотика. С американцами же встречаюсь обычно в барах. В Манхэттене недвижимость дорогая, квартиры у моих друзей тесные, а цены в ресторанах и барах не многим отличаются от магазинных. А вот в Англии более развита культура домашних вечеринок, возможно, из-за того, что там жизнь дороже. Пока я училась в Лондоне и была бедствующей студенткой, мы собирались с друзьями на кухне. И порой в ход шли все та же водка и соленые огурцы.

— И все-таки это скорее лубочные картинки. А вот при столкновении с нашими реалиями у многих наблюдаются признаки культурного шока.

— Так и со мной было в первый раз. Год был 92-й. На бытовом уровне общее смятение проявлялось особенно ярко. В булочной рядом с хлебом продавались шпильки для волос. Двоюродная сестра обыскала всю Москву в поисках капель для носа и не нашла. А я зашла потом в Смоленский гастроном — и вижу. Лежат! Капли для носа! В молочном отделе... С тех пор многое изменилось. Москва очень мощно и энергично развивается. А мне всегда интересно жить там, где столько перемен, безумный ритм. А Нью-Йорк сейчас живет размеренной, предсказуемой жизнью. Хотя знаю, что вернусь именно туда, так как в этом городе живет Лена и папа с бабушкой там похоронены.

— А где обитает брат, которого Довлатов называл «маленьким заводиком по выработке положительных эмоций»?

— Коле в декабре будет 21 год. Высокий, длинноволосый, ходит в больших едва не сваливающихся штанах и огромных футболках. Он долго жил с Леной, а последние полгода в штате Нью-Йорк, за пределами города, снимает дом на двоих с приятелем. Пока что он типичный американский уличный ребенок. Хип-хоп, тусовки... ну, и поиски себя... надеюсь...

— Катя, а здесь приходится общаться с русскими или иностранцами?

— Когда я в первый раз собиралась приехать, мама дала мне длинный список знакомых с пометками типа: «Может быть полезен, к тому же хороший парикмахер» или «Вообще-то самовлюбленный и скупой, лучше не обращайся». А сейчас я общаюсь в основном с теми, с кем познакомилась сама. И все же среди близких друзей больше американцев и англичан. Русские любят посидеть за столом и поговорить «за жизнь». Я тоже не против, однако в какой-то момент меня эти разговоры утомили. Все обычно сводится к одному: незамужние женщины плачутся на отсутствие мужей, а замужние — на неудачного мужа. Потом начинаются жалобы на работу, быт, детей... И почему обязательно надо жизнь превращать в трагедию?

— Любим, значит, нагружать своими проблемами?

— Очень! А ведь если что-то не нравится в жизни — измени! Сколько можно жаловаться?!

— Это уже, как я понимаю, американское воспитание дает о себе знать?

— Я всегда считала, что если чего-то очень захотеть и точно сформулировать — обстоятельства складываются в твою пользу и это непременно происходит. Вот я решила, что хочу жить в России, и приехала, живу. Желания изменятся — уеду. Меня могут упрекнуть: мол, мне проще дается такая свобода, у меня американский паспорт, нет семьи, никакой ответственности. Но раз уж так сложилось, надо этим пользоваться...

— Значит, все дело...

— В ощущении свободы. Мне кажется, эту свободу я унаследовала от отца. И с возрастом это чувство только усиливается. Такая свобода не зависит ни от географии, ни от общественного режима. В Америке, несмотря на внешнюю вольность бытия, много людей несвободных. Как и в России — и вопреки всем переменам. Люди в первую очередь стараются свою свободу обратить в безопасность — упаковываются в большой дом, машину... привычки.

— А что с ней нужно делать?

— Путешествовать, встречаться с новыми интересными людьми, читать, думать, в конце концов... Хотя, конечно же, не мне учить! Могу отвечать только за себя. Мне так путешествия просто необходимы. Когда попадаешь в незнакомое место, все обостряется, собственная индивидуальность выходит наружу. И даже не столько место исследуешь, сколько себя.

— И все же когда человеку не сидится на месте, возникает подозрение, что он от чего-то бежит...

— Да, от предсказуемости! Потому что принадлежишь ты по большому счету только жизни и... смерти. Человек вообще — существо автономное, и на протяжении жизни эта его автономность только увеличивается. Признаю, что независимость может и испортить. Для семейной жизни это огромный минус. А как раз сейчас и хочется — свою семью, детей. Мне кажется, самое сложное в жизни — вырастить детей. Опасаюсь, что мне этого не дано.

— Так есть же свой фирменный рецепт — нужно сформулировать...

— Этим я сейчас и занимаюсь! (Смеется.)

— Кстати говоря, в России на самом деле до сих пор еще старые нормы работают. Если у женщины в тридцать лет нет мужа и детей, ее не осуждают, нет, но смотрят подозрительно. А в Америке?

— Это считается естественным. Старые границы юности, молодости и зрелости резко сдвинулись. В Нью-Йорке, скажем, те, кто делает карьеру, выходят замуж и обзаводятся детьми вообще только годам к сорока. Я по-прежнему продолжаю надеяться, что и у меня жизнь только начинается, хотя поддерживать такую надежду все тяжелее и тяжелее. (Смеется.)

— Но ведь рано начали самостоятельную жизнь? Ушли из семьи в 18 лет, впрочем, как и принято в Америке.

— Мне и хотелось стать настоящей американкой. Еще это было юношеским восстанием. Отца тогда многое во мне раздражало. Моя ночь начиналась его утром... И день проходил расхлябанно и бездарно — так считал отец, который очень ценил собранность и дисциплину. Он каждый божий день вставал в шесть утра, садился за стол и работал, это было для него превыше всего... Я тогда на его слова внимания не обращала. Ко всему прочему мы жили в стесненных условиях — двухкомнатная квартира на пятерых плюс собака. А у меня начался роман... В общем, я стала снимать отдельную квартиру. И с родителями мы чаще встречались в Манхэттене. Отцу, кстати, нравилось бродить со мной по городу. Уже взрослую, он обязательно брал меня за руку и только так переводил через дорогу. Кроме того, пройтись с молоденькой девушкой — это для него было эдаким щегольством... Вскоре я поступила в университет и окунулась в бурную, в основном ночную, жизнь. В это же время познакомилась с одной подающей надежды рок-группой. Мне захотелось им помочь, и я стала эту группу, как сейчас говорят, раскручивать. Стала организовывать их турне по Америке, разъезжать с ними. В конце концов бросила учебу в университете... Но очень скоро такая кочевая и ночная жизнь надоела. А потом я поняла, что хочу идти дальше в этой области... И я устроилась на работу.

— И без всякого диплома?

— Поначалу стала стажером, бесплатно. В Америке стажерство очень распространено. Правда, в престижные фирмы даже стажеров отбирают по конкурсу. Но игра стоит свеч — если выберут, набираешься практического опыта, которого не дает ни один университет. А потом, если повезет, могут взять на работу в штат. Так я начала работать в фирме, которая выпускала пластинки. Один раз повысили, другой... Начался рутинный бизнес. И я ушла. Может, я повела себя опрометчиво... Была бы сейчас вице-президентом какой-нибудь крупной звукозаписывающей компании. (Смеется.) Мои тогдашние друзья, кстати, стали-таки большими людьми в этом мире.

— Отцовская натура помешала? Он тоже ведь был эдаким вольным странником.

— Возможно. Со временем все больше становится точек, на которых мы сходимся. Имею в виду отношение к людям, к писательству. К деньгам, кстати, тоже... Это ведь «делание» денег требует огромных усилий и определенного таланта, а просто на жизнь заработать не так уж и сложно. И не это главное.

— А что же главное?

— Семья. У меня ничего важнее Лены, Коли и Юли, дочки Бори Довлатова, моей сестры, нет. Счастье для меня — как-то облегчить им жизнь, постараться оградить от житейских забот. Только вот нюанс: если у тебя нет своего отдельного мира — тогда опека оборачивается не заботой, а давлением. Я когда в юности бросила университет, папа пугал меня страшными картинами будущего: женщина за тридцать, с детьми, разведенная, без профессии... «Как ты будешь жить?» До недавнего времени я еще бахвалилась: ну и что — ни детей, ни мужа, ни профессии, а все прекрасно!

— Насколько известно, Довлатов, несмотря на очевидный писательский дар, тоже не сразу себя нашел. Ведь он замечательно рисовал, а в эмиграции чуть не сделался ювелиром. Ну а вы нашли себя?

— Отец действительно замечательно рисовал, но никогда не думал стать художником. После приезда в Нью-Йорк, когда будущее представлялось особенно смутно — он посещал ювелирные курсы. Но вряд ли он серьезно задумывался над карьерой ювелира. Просто он был невероятно одаренным человеком, и это проявлялось по-разному. А что касается меня... Черт его знает! Во всяком случае хорошее образование я все-таки получила. Причем забавная история вышла: экономический кризис 98-го года на время вымел иностранцев из России. Работы не стало. У меня была отложена некоторая сумма. И подруга англичанка — приятельница моего бывшего начальника, я у него в фирме отработала больше года — предложила мне поступить в Лондонский университет, ознакомиться с русской литературой посерьезней...

— Вообще-то странноватое сочетание — русская литература в Лондоне...

— Потому что в России мне пришлось бы писать дипломную работу на русском языке! А по-русски — это не кокетство! — я пишу с трудом... В общем, денег, как мне казалось, хватало как раз на то, чтобы заплатить за первый год обучения. А потом, я подумала, будь что будет!..

— Все-таки мощная это сила — русское «авось».

— Это правда! Меня приняли в университет, и я уже собрала чемоданы, и вдруг оказалось, что стоимость обучения в два раза дороже, чем я предполагала. Пришлось чемоданы распаковывать... Я поделилась неудачей с подругой. А через несколько дней она пришла ко мне и сказала, что мой бывший босс готов оплатить мое обучение. Представляете?

— С трудом...

— Я тоже сначала не поверила. Но тот американец действительно очень богатый человек. Думаю, он был благодарен мне за то, что я помогала ему, когда он только разворачивал свой бизнес в России. Должна признаться, мне везет на друзей. Этот опыт, кстати, навел меня на мысль открыть в России Фонд Довлатова — именно для того, чтобы дать возможность российским филологам познакомиться с системой обучения в университетах мира. Я уверена, что в стране много состоятельных людей, которые хотели бы выделить часть своего капитала на неприбыльное, но благое дело. Как бы то ни было, американец перевел деньги на мой счет, и три года я училась в Лондоне. Защитилась с отличием. Думаю, папа был бы мною доволен.

— И Катя, русская душою, снова оказалась в Москве.

— Просто когда подворачивается какой-то шанс, за него хватаюсь и использую. И когда подруга предложила мне работу в своей московской фирме, я поняла, что соскучилась по друзьям. И приехала.

— А тут — по сравнению с первым приездом — дефицита нет, «новые русские» тоже как-то видоизменились...

— Видоизменились они больше снаружи. Много красивых, модно одетых людей. Вот как раз недавно оказалась в «новорусской» компании. И одна девушка с томным видом просвещала меня: «Катя, не ездите в Сан-Тропе на яхтах. Фонтаны с шампанским вечно ломаются. А даже если и работают, сидишь себе под солнцем после шампанского — и такая тоска! Не ездите, Катя, в Сан-Тропе. На яхтах...» Для меня эти люди все равно что с другой планеты. Но, так мне кажется, уже стала появляться новая прослойка населения — средний класс. Появились те, кого в Америке называли «яппи». То есть люди, которые работают в фирмах, высших постов не занимают и тем не менее зарабатывают хорошие деньги. Значит, жизнь начала приобретать какие-то нормальные формы.

Меня сейчас другое очень беспокоит. Расизм, который все очевиднее в Москве. У меня есть подруга, англичанка. А у нее муж — подданный Непала. Он всего-то здесь три недели. Но так все складывается, что он просто боится выходить из дому. Вот буквально на днях вечером решил зайти в кафе, кофе попить. На улице его задержали милиционеры. В общем, закончилось все тем, что его посадили в машину, вывезли за пределы Окружной, взяли все деньги и оставили. А он по-русски ни слова не говорит!

— Мне кажется, тут дело не в Москве и даже не в нашей дорогой милиции. Такое запросто и в Нью-Йорке могло произойти ...

— В принципе да... Но если бы американец увидел нечто подобное, он тут же позвонил бы куда надо. В общем, это не осталось бы безнаказанным. Хотя... Совсем недавно я шла по Нью-Йорку и на тротуаре лежала женщина — очень неопрятно одетая, от нее, честно говоря, жутко пахло. Но при этом было очевидно, что с ней случилась какая-то беда и ей очень плохо. Все это видели. И все проходили мимо. Откровенно говоря, сначала и я прошла. Но потом вернулась, стала помогать ей подняться. И наблюдала, как прохожие и на меня странно начали смотреть — мол, еще одна сумасшедшая. Но, с другой стороны, как только я проявила какую-то активность, стали подходить и другие, спрашивать — чем помочь?..

Раньше люди жили как-то теснее, больше сочувствовали друг другу. Иной раз это оборачивалось просто идиотским вторжением в чужую личную жизнь. Но сейчас-то налицо полная без-участность. Вот что грустно.

— Катя, ну а что дальше? Что еще — помимо друзей, работы — может здесь удержать?

— Что?.. Здесь я чувствую себя ближе к отцу.

Антонина МАКАРЕНКО