МЕХОВЩИК ГОСУДАРЯ

Ни одна Лейпцигская, Лондонская или Парижская меховая ярмарка не проходила без участия Петра Сорокоумовского или кого-либо из его поверенных

МЕХОВЩИК ГОСУДАРЯ

В переписной книге города Зарайска за 1646 год первый представитель рода Сорокоумовских записан как «посадский человек Игнашко Анофриев сын Сорокоумовской с дитями: с Янкою 8-и лет да с Ивашком 5-и лет». Откуда пошла сама фамилия, точно никому не известно, хотя сами Сорокоумовские расшифровывали ее с выгодой для себя, говоря, что их предки отличались недюжинными умственными способностями, за что и получили такое почетное прозвище

МАНТИЯ ИМПЕРАТОРА

30 марта 1909 года товарищество полной ответственности Торговый дом «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями» праздновало свое столетие. От обилия экипажей, а их на юбилей приехало более двухсот, движение по Леонтьевскому переулку, в котором располагалось родовое гнездо Сорокоумовских, было полностью заблокировано. Около полутысячи приглашенных спешили лично поздравить счастливых юбиляров с большой датой. Поздравительные телеграммы прислали Совет Министров, Государственная дума, крупнейшие российские и зарубежные политики и финансисты...

Если б не революция, то можно было быть уверенными, что в 2009-м мы праздновали бы очередной юбилей. Ибо бренд был, вернее казался, «непотопляемым». Меховая империя Сорокоумовских гремела по всему миру не хуже, чем сейчас гремят фирмы Версаче или Пьера Кардена. Этот Торговый дом по праву считался во всем мире законодателем меховой моды. Шуба от Сорокоумовского была показателем престижа, горжетка от Сорокоумовского — предметом гордости, шапка от Сорокоумовского говорила о том, что ее обладатель солидный человек и с ним можно иметь дело.

ЧЬЯ ШАПКА У МОНОМАХА?

Сорокоумовские были везде: в Саратове, Варшаве, Лондоне, Новгороде, Париже, Ростове. В Москве им принадлежали три главных меховых магазина: в Верхних торговых рядах (ГУМ), на Ильинке и Кузнецком Мосту. И хотя цены там кусались, москвичи предпочитали покупать товары именно в них, ибо на рынке легко было нарваться на подделку. Тогда этим баловались многие меховщики: выдавали кролика за горностая, козла за медведя, перекрашивали белых лисиц в чернобурых, а бобровый мех изготавливали вообще из плюша.

Сорокоумовские шли по другому пути. Их меха не отличались дешевизной, однако человек, покупавший шубу в их магазине, мог быть твердо уверен: этот котик или эта норка натуральные. Однако бывали ситуации, когда Петр Павлович сознательно шел на занижение цены даже с ущербом для капитала. Именно так, предложив на пятьдесят копеек за шкурку горностая меньше, чем предлагали конкуренты, ему удалось выиграть конкурс на поставку меха для пошива царских мантий к церемонии коронации императора Николая II. В результате одна горностаевая шкурка обошлась царской семье в рубль двадцать пять копеек при средней закупочной цене на меховой Ирбитской ярмарке полтора рубля. На отделку трех мантий — для самого царя, его августейшей жены Александры Федоровны и матери Марии Федоровны — пошла 2691 шкурка. 14 мая 1896 года во время коронации каждую из трехметровых мантий несли по семь камергеров.

Кроме мантии, Торговый дом Петра Сорокоумовского выполнял для царской семьи еще одно не особо денежное, но особо важное поручение, а именно: на него была возложена поставка соболиного меха для реставрации знаменитой шапки Мономаха.

В 1899 году фирма «за многократные поставки меховых товаров к высочайшему двору начиная с 1866 года» была удостоена звания поставщика двора Его Императорского Величества.

СЫНОВЬЯ УХОДЯТ В БОЙ

А началось все с того, что в марте 1809 года потомственный зарайский купец Петр Ильич Сорокоумовский обвенчался с московской купеческой дочкой Анной Семеновной Дерягиной, оформился московским третьей гильдии купцом и открыл на Якиманке меховую торговлю. К началу пятидесятых годов дело сильно разрослось. Теперь Петру Сорокоумовскому, произведенному в 1840 году вместе с семьей в потомственное почетное гражданство, принадлежали уже несколько магазинов в разных городах империи, ряды на Нижегородской и Ирбитской ярмарках и две мастерские, слившиеся впоследствии в первую в России меховую фабрику.

В 1851 году в дело на правах пайщиков вошли два старших сына Петра Сорокоумовского: 36-летний Павел и 20-летний Дмитрий. В 1853 году Петр Ильич умер и братья вступили в полное и равноправное управление фирмой. Впрочем, вместе они управляли недолго и уже в 1859 году по обоюдному согласию разделили отцовскую компанию. В том же году в дело вступил и вернувшийся из-за границы, получивший прекрасное европейское образование, свободно владевший четырьмя языками старший сын Павла Петровича, обратный его тезка семнадцатилетний Петр Павлович.

По прибытии в первопрестольную он сразу включился в работу и вскоре стал на фирме одним из главных действующих лиц. Теперь Сорокоумовские не только торговали в России и закупали меха для заграничных заказчиков, но и сами начали выходить на международную арену.

В 1869 году фирма получила статус «полного товарищества» и стала называться Торговым домом «Павелъ Сорокоумовскiй съ Сыновьями». Однако главным лицом на фирме к тому времени уже был Петр Павлович.

УСАДЬБА

В 1879 году Сорокоумовские переехали в новый дом. Сейчас его адрес звучит так: город Москва, Леонтьевский переулок, 4. На рубеже XIX — XX веков на конвертах с корреспонденцией писали просто: «Москва, Петр Сорокоумовский, собственный дом».

Первым хозяином усадьбы был петровский фаворит князь Григорий Мещерский. В те времена бывшие бояре, а ныне князья и графья, строили городские усадьбы таким образом, что фасад здания был обращен в парк или на парадный двор, так сказать, для внутреннего пользования, а на общую улицу выходила обычно одна из боковых стен. Желая сделать российские города более нарядными, царь Петр издал специальный указ, в соответствии с которым строить теперь следовало иначе: фасадом на улицу и всем остальным внутрь, однако пока указ утверждал Сенат, пока его доводили до местных властей, пока государственная машина раскачивалась, князь Григорий подсуетился и успел выстроить себе в Москве палаты на старинный манер.

После Мещерских особняк находился в руках графа Салтыкова, князя Багратиона и князя Ржевского, который перед самой войной 1812 года продал его князю Долгорукому. И весьма вовремя, потому что во время наполеоновского московского пожара особняк сильно пострадал. И князь был вынужден продать его по дешевке капитану лейб-гвардии Семеновского полка Николаю Волкову. Тот купленную усадьбу подреставрировал, пристроил к парадному крыльцу портик с двенадцатью парными дорическими колоннами, провел витые лестницы и украсил потолки изящной лепниной. В таком виде он и был впоследствии продан наследниками капитана московскому военному генерал-губернатору графу Арсению Андреевичу Закревскому.

Когда император Николай I в 1848 году назначал его губернатором на смену либеральному князю Алексею Щербатову, то в напутствие сказал Закревскому: «Надеюсь, что ты подтянешь Москву». И новый генерал «подтянул» ее так, что все просто взвыли. За короткое время он успел поссориться и с дворянством, и с купечеством, и с местным самоуправлением, опутал всю Москву сетью шпионства и доносительства, а его проекты относительно «пресечения скопления в Москве неблагонадежных элементов» грозили подорвать весь торговый и экономический потенциал второй российской столицы.

В 1859 году генерал Закревский был отправлен в отставку, а в 1879-м, после смерти восьмидесятилетней Аграфены Закревской, дом был выкуплен Петром Павловичем Сорокоумовским и записан на его супругу Надежду Владимировну, урожденную Пигову. Сделано это было «на всякий случай», дабы обезопасить недвижимость он возможной конфискации в случае, если вдруг в результате какого-нибудь кризиса фирма будет объявлена банкротом и имущество ее пойдет с молотка. Новый хозяин произвел перепланировку помещения, повесил везде висящие и поныне великолепные венецианские люстры и украсил стены полотнами известных художников. Среди последних явное предпочтение отдавалось Айвазовскому, хотя были и Тропинин, и Левитан, и другие мастера кисти.

Забегая несколько вперед, скажем, что сейчас в этом доме, отданном в конце сороковых годов в ведение Управления делами дипломатического корпуса, располагается посольство Греции. И вход в него для простого нашего соотечественника заказан. Хотя стены до сих пор украшают купленные Сорокоумовскими картины.

БРАТ ПО КУЛЬТУРЕ

Однако меховой бизнес прельщал вовсе не всех Сорокоумовских. Например, Павлу Павловичу все эти соболя, песцы и лисы были если и не безразличны, то уж не определяющи точно. Купив дом № 12 по тому же Леонтьевскому переулку, он занялся тем, к чему чувствовал наибольшую тягу, — меценатством. Один из соучредителей императорского Московского музыкального общества, он страстно любил оперу. Во время первого своего визита в Лондон Павел Павлович посетил Королевскую английскую оперу более сорока раз. Только «Лоэнгрина» Вагнера он слушал тринадцать раз. Вагнер вообще был его любимым композитором. Когда, будучи в Берлине, он случайно узнал, что тот находится в стесненных обстоятельствах, Павел Павлович не замедлил полностью профинансировать несколько концертов великого маэстро.

После перестройки здания Московской консерватории Павел Павлович подарил ей бронзовый бюст Вагнера на мраморном постаменте с табличкой, на которой было выгравировано имя дарителя. Впоследствии, при советской власти, так как партийной организации консерватории табличку выковырять из мрамора не удалось, а выбрасывать постамент было жалко, его развернули лицом к стене. Кстати, довольно значительную сумму денег на перестройку выделили те же Сорокоумовские.

Второй страстью Павла Павловича были путешествия. И если в музыке его идеалом был Вагнер, то в географических странствиях его ближайшим другом и наставником был Николай Николаевич Миклухо-Маклай. Будучи в Москве, всегда останавливался только в его доме.

«Поместился я весьма комфортабельно у Павла Павловича Сорокоумовского, — писал путешественник брату в 1882 году. — Квартира удобная, тихая... Хозяин очень любезен и не навязывается».

Вместе с Маклаем Павел несколько раз посещал Австралию, Индию, Сингапур. Кроме того, Павел Павлович неоднократно полностью финансировал экспедиции великого географа.

КУПЕЧЕСКАЯ ПРИВИЛЕГИЯ

«Мы, братья Петр Павлович и Иван Павлович Сорокоумовские, в память в бозе почившего отца нашего Павла Петровича Сорокоумовского желаем передать принадлежащий нам по праву наследования участок земли на Большой Якиманке со всеми постройками для устроения на нем дома бесплатных квартир для вдов и сирот...» Бумага такого содержания была составлена братьями в 1876 году, а уже в 1880-м на участке, располагавшемся между 1-м Сорокоумовским и 2-м Голутвинским переулками, архитектором А.С. Каминским был построен четырехэтажный «вдовий дом», в котором нашли приют около 250 человек.

Благотворительность у российских купцов была не просто в традиции — это было нечто типа общественной обязанности. Как сейчас уровень солидности бизнесмена определяется по тому, какой галстук или какие часы он носит, так раньше о солидности купца судили по тому, сколько он тратит на благотворительность.

Сорокоумовские благотворили часто и обильно. Будучи председателем попечительского совета мещанских училищ, Петр Павлович лично пожертвовал на дело образования 40 000 рублей. Для сравнения: автомобиль «форд» в самой шикарной комплектации стоил тогда в России 500 рублей. Он же выступил инициатором сбора на благотворительные цели 200 000 рублей с представителей московского купечества. Кроме того, Сорокоумовские были попечителями нескольких московских больниц.

Если верить справке журнала «Торгово-промышленный мир» за 1911 год, Петр Павлович служил старшиною московского купечества, в 1887 году был пожалован званием «коммерции советник», состоял почетным членом Московского коммерческого училища, членом Московского губернского податного присутствия, старшиною Московского биржевого комитета, выборным купечества и биржевого общества в Городской думе, членом московского отделения Совета торговли и мануфактур, председателем Комитета для оказания помощи семьям воинов, убитых и умерших от ран, членом Тверского попечительства о бедных, членом Совета попечительства о детях лиц, ссылаемых по приговору в Сибирь, полным кавалером орденов Св. Анны и Св. Станислава и кавалером ордена Св. Владимира четвертой степени. В принципе последний орден в сочетании со званием коммерции советника открывал путь к получению потомственного дворянства, но Петр Сорокоумовский относился к тому небольшому числу людей, которые ставили в своей внутренней иерархии купеческое сословие предпринимателей выше дворянского.

ВЕНГЕРСКАЯ РАПСОДИЯ

Главным продолжателем отцовского дела по праву считался старший его сын Николай. И он вполне оправдывал надежды отца: аккуратно выполнял порученные задания, был честен, исполнителен и послушен. Осечка случилась только один раз, в 1905 году, когда Николай Петрович оказался по делам фирмы в Будапеште.

Что понесло его посмотреть на выступление венгерской танцовщицы Марии Бауэр, одному богу известно. А вот что известно доподлинно точно, так это то, что, после того как он увидел эту 23-летнюю венгерку, весь капитал которой составляли ее красота и обаяние (незадолго до этого Мария получила титул самой красивой барышни Венгрии), он забыл про все дела, заплатил импресарио Марии, уже подписавшему контракт о гастролях по Австралии, огромную неустойку и увез ее в далекую Москву, где и представил родителям как свою невесту.

Скандал был страшный. В семье Сорокоумовских существовала неписаная традиция — жениться и выходить замуж только за людей своего круга. Более того, самого Николая Петровича в Москве ждала невеста из весьма известной купеческой семьи, с которой он даже был помолвлен. Петр Павлович грозил сыну отречением, оставлением без наследства, отстранением от дел и жизнью в нищете, но сын сумел настоять на своем, и в октябре 1907 года 33-летний Николай Сорокоумовский обвенчался с 25-летней Марией Бауэр. Спустя короткое время она родила супругу троих детей: двух девочек и мальчика. Дети были все в маму: удивительно хороши как внешностью, так и характером, дед в них просто души не чаял. Вскоре его обиды по отношению к старшему сыну и невестке полностью забылись.

Однако он не всегда был таким добрым. Когда по Москве прошел слух, что один из его сыновей в компании других представителей московской «золотой молодежи» ударился в кутежи, он позвал сына к себе, вручил ему конверт и сказал: «Здесь лежит твой билет до Буэнос-Айреса и банковские документы. Ты поедешь туда сегодня же и будешь там жить на скромную ренту. Там у тебя не будет ни большого отцовского капитала, ни известного имени, там ты поймешь, каким трудом зарабатывается и то и другое. Если же ты откажешься, то лишишься даже той ренты, что я тебе сейчас даю». Сыну пришлось подчиниться.

Петр Павлович, по воспоминаниям современников, вообще был человеком нестандартного мышления. Так, если ему не нравился кто-нибудь из его окружения, он старался дать ему заимообразно большую сумму денег. После этого опальный знакомый старался больше не показываться на глаза меховому магнату.

ЗАКАТ БАГРОВ...

«При исполнении наших служебных обязанностей мы не видели в Вас сухости требовательного повелителя, наоборот, отношения Ваши были кротки, мягки и снисходительны и напоминали собой... скорее трогательные отношения отца к своим детям» — так писали в юбилейном поздравительном адресе служащие московской меховой фабрики в 1909 году. Даже не верится, что человек, к которому были обращены эти слова, спустя всего восемь лет будет объявлен эксплуататором и мироедом.

Самому Петру Павловичу повезло: во время Октябрьской революции он отдыхал в Ницце. Увидев, какие дела творятся в России, решил, что домой возвращаться пока не стоит. Здесь, в Ницце, он и прожил оставшиеся ему пять лет жизни.

Весь революционный удар принял на себя Николай Петрович. После Октябрьского переворота его с семьей выселили из дома, предоставив две комнаты в деревянном бараке в Измайлове. В середине тридцатых Николая Петровича Сорокоумовского арестовали как врага народа и после недолгих разбирательств 11 декабря 1937 года расстреляли. Та же участь постигла и старшего сына Николая Петровича, Александра, работавшего к тому времени художником на киностудии «Мосфильм». Через три месяца после смерти Александра у его жены родилась дочь, которую в честь бабушки назвали Марией.

Сейчас заслуженная артистка России, солистка Московской государственной филармонии с 1963 года, арфистка Мария Александровна Сорокоумовская — последняя представительница древнего купеческого рода по мужской линии. И ею, как когда-то и ее предками, сейчас восхищаются люди. Борис Шаляпин писал ее портреты, академик В.А. Райков посвятил ей в книге «Искусство и сознание» целую главу, поклонники пишут ей письма со стихами, а она, несмотря на мизерную зарплату, старательно продолжает семейные традиции: дает благотворительные концерты, шефствует над алтуфьевским детприемником, ЕДИНСТВЕННАЯ В МИРЕ играет на арфе «Воспоминание об Альгамбре» Франсиско Тарреги, используя гитарное тремоло.

И мечтает о том, чтобы греческое посольство переселили в другое здание, а в доме по Леонтьевскому переулку устроили бы Музей меха.

Валерий ЧУМАКОВ

Благодарим Музей истории отечественного предпринимательства за помощь в подготовке материала.