Митьки любят Москву. Они приезжают в столицу с выставками, литературными чтениями, показами фильмов и концертами вот уже пятнадцать лет. К этой знаменательной дате был выпущен недавно компакт-диск под названием «Москва митьковская». Он посвящается братанию Питера и Москвы, питерцам, переехавшим в Москву, и всем браткам и сестренкам, шагающим по Москве. Москва тоже любит митьков. В их честь, если верить Дмитрию Шагину, названы район Митино и Митьковский проезд. Главный митек страны был очарован столицей еще до того, как увидел ее своими глазами
МОСКВА МИТЬКОВСКАЯ
— Москву, — вспоминает Шагин, — я изучал по фильму «Место встречи изменить нельзя», и меня еще тогда поразили названия улиц: полусказочные, умильные, дурацкие. Вот, например, Мантулинская — это там, где мантулят. Мантулить — по-митьковски означает работать (каторжно). Или Солянка — сразу хочется солянки, супа нажористого. Мясницкая — с мясом пирожок надо скушать на ней. Кривоколенный, Марьина Роща, Матросская Тишина — явно митьковские названия — вызывают море ассоциаций. А не так давно я обнаружил Митьковский проезд — это улица такая в Сокольниках, о которой не знают даже многие москвичи. Отыскал я там заброшенную избу, где предлагаю устроить митьковскую ставку, постоянно действующий музей. Никаких вложений этот проект не требует. Просто надо немножко прибрать, повесить тельняшку, ватник и, конечно, наши картины. Будет городская достопримечательность не хуже Уголка Дурова.
— А может, переустроить столицу, переделать ее по-митьковски: здания высотные посносить, по Москве-реке пустить крейсер «Аврора»?
— Москву особенно и переделывать-то не надо. Тут и без митьков царит полная митьковщина. Я считаю только, что надо чебуречные с пельменными восстановить, зря их позакрывали. Пельмени ведь типично митьковская еда, ими должны кормить всех — и питерцев, и москвичей. А переделать Москву по-митьковски — это значит оставить ее в покое. Она ведь уже сложилась — с ее дурацкими высотками, со статуями Церетели. И то, что Колумб с головой Петра Первого стоит посередине реки, — это абсолютно митьковский сюжет. Можно даже сделать такую картину: митьки приносят Церетели голову Петра. Говорят: давай прикрутим ее к туловищу Колумба — и опаньки!
— Над этим стоит подумать. А тебя не смущает, что в Москве нет Балтийского моря и люди не носят тельняшек?
— Еще как носят. Тельники на москвичах и москвичках я вижу довольно часто. А что касается моря... Столица все-таки должна находиться не с краю, а в центре страны, в самом сердце России. Это важно во время войны. Пока супостат до Москвы доберется, тут уже и снега пойдут, и морозы вдарят, и пора назад поворачивать.
— Не возникает у тебя желания переселиться в Москву?
— Это неправильно с тактической точки зрения. В Москве ведь митьков любят именно потому, что они питерцы, приезжие люди. Своих, наверное, так не любили бы. Да и мы в качестве гостей находим здесь массу приятного, незаметного самим москвичам. Например, мне, как жителю плоского города, очень нравится московский рельеф: сплошные холмики, горки, пригорочки. И летом, когда идет ливень, с пригорков стекают бурные реки воды...
— Эти реки, Митя, мы называем лужами.
— Пускай лужи, я люблю воду во всех ее проявлениях. За счет чего мне и Питер мил — там очень много воды. И каждый год, когда открывается навигация, я катаюсь на катерах по Неве и заливу. С воды по-другому смотришь на город и на жизнь в принципе. По Москве-реке я тоже катался и купался даже в этой реке.
— Идиллическая картина. Что, и москвичи не вызывают у тебя раздражения?
— Вызывают познавательный интерес. Я всегда с удивлением вслушиваюсь в московскую речь. Питерцы с москвичами хоть и говорят на одном языке, но не всегда понимают друг друга. Вы говорите «бордюр», мы — «поребрик». Таких пар можно насчитать немало: подъезд — парадное; шаурма — шаверма; киоск — ларек; фортка — форточка. Кстати, «форточка» звучит более по-митьковски, что еще раз подтверждает: Москва — братский город.
— Когда Путин сделался президентом, пошли разговоры, что Питер снова будет столицей и перестанет быть провинциальным городом. Как тебе этот расклад?
— Честно говоря, не очень. Лично я доволен, что родился в провинции. Питер уже успел вкусить плодов столичной жизни в девятнадцатом веке. Он, если Гоголя почитать, был чиновным, самодовольным городом. И нам, я считаю, повезло, что Ленин перенес столицу в Москву. Теперь москвичи — плохие, зазнавшиеся, а питерцы — хорошие, скромные люди. Но это, разумеется, миф. Просто основная масса чиновников поселилась в Москве, а где чиновники, там ничего хорошего, естественно, быть не может.
— Когда-то все было наоборот, и питерцы нос задирали. Питер же в отличие от Москвы изначально задумывался как очень европейский, немитьковский, не лапотный город.
— Как тебе сказать... Конечно, задушевности Питеру не хватает. Митьковский город представляется мне чрезвычайно уютным, со множеством закоулков и переулочков. То есть таким, как Москва. А все почему? Потому что город строился естественным путем, не было генерального зодчего, который расчертил все по прямой линии и давай хреначить. Много кайфа дают вот эти кольца московские — Бульварное, Садовое, кольцевое метро. Линии мягкие, закругленные, как на митьковских картинах. Но в этом смысле не только Москва, и вся остальная Россия митьковская, уютная в отличие от Питера. Я объездил много городов, и почти в каждом из них душевнее, чем в Питере.
— Нет ли здесь ошибки: митьки живут в немитьковском городе?
— Ошибки нет. Митьки для того и нужны, чтобы украшать собой Питер, делать его не таким пугающим для остальной России.
— Какой же он пугающий? Питер всегда был центром некоммерческого искусства. А Москва — денежный мешок и скопление средств массовой информации.
— У митьков есть специальное выражение — «шахта Молодежная», почерпнутое из кинофильма «Зеркало для героя». Там фигурирует шахта «Пьяная», которая обрушивалась все время и вообще была в полном ужасе. И шахта «Молодежная», где пресса, слава и заработки. Так вот, Москва — типичная шахта «Молодежная», а Питер, соответственно, шахта «Пьяная». В поездах я часто встречаю питерских музыкантов, едущих на гастроли в Москву. Многие из них жалуются, что достали уже подполье и контркультура. Хочется денег, веселья и популярности — как в Москве. Все так, но настоящие-то забойщики работают на шахте «Пьяная»...
— А по-моему, тут нет противоречия: писать картины и музыку надо, конечно, в Питере, а издаваться и выставляться — в Москве. Митьки, кстати, поступают именно так.
— Ситуация эта подвижная. В Москве ведь далеко не все делается на продажу, а в Питере немало попсовиков. О них, впрочем, не хочется говорить. Надо объединять то хорошее, что есть в Питере и Москве. Строить, например, дома навстречу друг другу по линии Николаевской железной дороги. И постепенно образуется Петросква, настоящий митьковский город. Да что там Москва! Город — программа-минимум. Вся планета должна стать митьковской.
— Должна-то должна, а как это осуществить?
— Способ простой: взять и всем забрататься. Но если с каждым лично, это ж сколько времени надо! Ведь я и в Питере не со всеми еще забратался, уже не говоря о Москве. Поэтому брататься будем через средства массовой информации. Какой тираж, кстати, у «Огонька»?
— 50 000.
— Вот пятьдесят тысяч прочтут, я с ними и забратаюсь. А потом человек, прочитавший журнал, покажет его родственникам и друзьям. Это будет уже три раза по пятьдесят тысяч. То есть охват увеличится. И еще: совсем необязательно брататься со мной и другими митьками. Пусть друг с другом забратаются люди — вот что самое главное.
Ян ШЕНКМАН