Участник матча на первенство мира, многократный чемпион СССР и победитель международных турниров Давид Бронштейн — о смысле шахматной игры
ШЕСТНАДЦАТЬ КЛЕТОК ОБМАНА
В 50 — 60-х годах фото гроссмейстера Бронштейна не сходили с обложек западных журналов
— В чем все-таки смысл современной шахматной игры?
— Всего лишь в том, чтобы захватить шестнадцать центральных свободных клеток. Две центральные горизонтали. Искусство шахмат давным-давно свелось к борьбе за пространство. И по нынешней логике шахматный профессионал — это тот, кто может пространство захватить, а тот, кто не может, — любитель.
— Шахматисты такие умные, с потрясающим интеллектом, а смысл игры только в этих клетках?
— Все теряет творческую составляющую. И шахматы сейчас совсем не те, что были пятьдесят лет назад. Примат борьбы за пространство привел к тому, что шахматы перестали быть игрой. Раньше шахматами увлекались люди, имевшие свободное время и определенную культуру. Когда шахматы сводятся к пространству, культура уже значения не имеет.
— А как же «театр» шахматных фигур?
— В театре можно дать интересное представление, а можно такое, что вы уйдете через три минуты. Вот когда-то шахматы привлекали интригой: фигуры вот-вот столкнутся, и начнется действие. За каждым игроком — замысел, вызов, дерзость. Сейчас важен только результат. Отношения между шахматистами превратились в отношения боксеров перед боем. Идет взаимная психологическая обработка. Но главное в том, что все то, чем занимаются ведущие шахматисты, уже давно есть в специальной литературе.
— Но для дилетанта...
— Да, дилетанту шахматы дают иллюзию многообразия возможностей. Он смотрит на доску и ему кажется — как много ходов можно сделать! А нет ходов! Пешка ходит в одну сторону, возможности всех прочих фигур тоже ограничены. Кажется, что в шахматах возможны миллиарды комбинаций, но это бессмысленные комбинации! Шахматы — это способ выбрать один ход из миллиарда бесполезных, некая модель решения проблем. У вас есть несколько выходов из какой-то ситуации, вы можете выбрать только один, и каждый имеет недостаток. В реальной жизни вы можете потянуть время, но в шахматах вы должны сделать ход, оценивая то, как позицию видит ваш противник. Когда же появились компьютеры, они все убили окончательно.
Перебор вариантов и выбор одного из них исключают игру интеллекта. Ведь все выходы из ситуаций давно известны. И известно, как играть. Если я играю е-2 е-4, а мне в ответ е-7 е-6, то есть французскую защиту, то я на много ходов вперед уже знаю, как будет развиваться ситуация. Возникают стандартные позиции. Вроде перетягивания маленького каната. И когда мне главный инженер большого завода говорит, что не знает, как играть французскую партию, мне смешно. У него десять тысяч человек в подчинении, и он не знает такой чепухи! Смешно!
— Ну куда же ушло искусство шахматной игры?
— Искусство было, видимо, до того, как в 1936 году статьей Ботвинника началась система шахматной подготовки. Советская шахматная школа по Ботвиннику держалась на исследовательской работе. Что они исследовали? Начальную позицию. Примерно то, что делал перед матчем Лобановский. Но футболисты (я очень люблю спорт, бегал кроссы с Юрзиновым, играл в футбол, до войны я видел братьев Знаменских, они как два беговых коня промчались мимо меня, равномерно и упруго топая, помню Бутусова, видел даже басков, когда они приезжали в Киев), так вот, футболисты в любой момент могут изменить первоначальный план, а шахматист не может. Он заложник выбора.
— Но сложился своеобразный шахматный профессионализм, свои методы подготовки. И может, не стоит печалиться о прошлом?
— Да, теперь кто здоровее, тот и выигрывает. То, что мальчик в 12 лет становится гроссмейстером, разве это не подтверждает мои слова? Он выучивает некий минимальный набор вариантов, помнит, что если он поставит в центр коня, то дядя напротив ничего не сможет сделать, а остальное дело навыка. А потом, как Руслан Пономарев, этот новоявленный чемпион и говорит про Каспарова: «А кто это такой? Почему я с ним буду играть? Он же всего лишь один из гроссмейстеров...»
— Это не по молодости?
— Нет, это тенденция.
— Ладно, а вот коня-то нельзя погнать?
— Как?! Пешкой? Так конь уйдет, а пешка-то назад не вернется, и позиция у дяди будет плохой. Со слабыми полями.
— Зато стратегия Пономарева — стратегия, рассчитанная на победу!
— Но неинтересная публике! В шахматах, как в театре, должно быть действие, а не столкновение стратегий. Актеры же не выходят на сцену для демонстрации этюдов. Их публика погонит! Они играют пьесу. Так и шахматисты должны играть пьесу, а играют этюды. Раньше, помимо шахматных пьес, было и то, что называется «ответственность». Я, например, отвечал за общество «Динамо», а когда меня посылали за границу, я отвечал за страну. Взять только первое место! И я ничего не знал о соперниках. Ни компьютера, ни справочника. Вот в 1954 году меня вызывают в ЦК, говорят: надо ехать на турнир в Белград, выиграть первое место. Звучало как приказ. Я спрашиваю: кто со мной? Петросян. Если я колеблюсь или отказываюсь, то я без работы. Я отвечаю: хорошо. Я приехал, читаю в газетах: «...Мы думали, что приедет Керес и Котов, но приехали, к разочарованию нашей публики, Бронштейн и Петросян, хотя мы должны помнить, что советская федерация никогда не посылает тех, кто не берет первое место...» Ну я, конечно, взял первое место. Отношений с Югославией не было. И посол от моего имени сделал прием. Перед последней партией посол звонит и спрашивает: «Выиграете?» Я говорю: «Белыми? С Матановичем? Должен!» Он: «Ну вы мне сообщите о результате». Я говорю: «Выиграю!» — «Нет-нет, если будет ничья, никакого приема!» На прием приходит югославский министр иностранных дел, и посол ему говорит: «Давненько вы у нас не были!» А тот: «Давно вы нас не приглашали!» После этого турнира Хрущев и поехал к Тито.
— Вы, таким образом, оказались неофициальным послом СССР?
— Как американская команда по пинг-понгу, которая поехала в Китай. На моих глазах в центре Белграда после турнира начался ремонт отеля «Москва». Он был до турнира досками заколочен. Турнир ознаменовал перемену курса. И шахматисты отвечали не только за игру, за ними стояла целая система.
— Шахматная?
— В первую очередь политическая! Советские шахматы — самые лучшие! В двадцатые годы было решено, что в каждой избе-читальне должны быть шахматы и шашки. Играли просто так, развивая интеллект народа. Правда, прежде в России была великолепная школа, один Чигорин столького стоит. Но не было чемпионов. Идею шахматного чемпионата предложил Стейниц, а потом Ласкер сказал, что в шахматы играют не фигуры, а люди, и шахматы в СССР стали одним из средств воспитания народа. Дешево и сердито.
— Вот и Ленин играл в шахматы. У Горького на Капри. Говорят, что на знаменитой фотографии за ним стоял Муссолини, позже отретушированный. Тоже был шахматист и друг Ильича, по совместительству.
— Да, наверное, с Ильича все и пошло, хотя, думаю, ни он, ни Муссолини не были хорошими шахматистами. Но говорить, что советская школа самая лучшая, я бы не стал.
— По результатам-то так...
— Это началось с 1945 года, когда мы сыграли матч с американцами. И выиграли. Знаете, почему мы выиграли? Мы начали изучать начальную позицию. И не дали американцам выйти из дебюта. Мы их разбили на их территории. Не дали подняться в воздух. Вся теория дебютов о том, как бы белым не дать черным подняться с земли, а черным, наоборот, подняться.
— Тут и подключились государственные ресурсы?
— Государство в СССР оплачивало труд шахматистов, давало дополнительное питание, льготы, стипендии, что привлекало молодежь. Меня же научил играть в шахматы дедушка. В 1937-м арестовали моего отца и дали семь лет. Вот на фоне безотцовщины я и увлекся шахматами. Играл в турнирах при Дворце пионеров. А в 1945-м меня взяли в общество «Динамо». Наверное, за способность к комбинаторике. Талант же в шахматах особенный не нужен. Память, способность воспроизвести вариант. И все! Правда, шахматы отражают способность людей решать проблемы. Я стал мастером еще в школе. Турнир за турниром. Платили деньги. Небольшие, но платили. Поездки за границу. Выезжали артисты балета, дипломаты и шахматисты. Чаще, чем другие спортсмены. Перед тем как поехать, в 50-е годы, всех вызывали в ЦУМ в специальную секцию, давали полторы тысячи рублей, чего хватало на костюм, белую рубашку, габардиновый плащ, ботинки, шляпу. За Олимпиаду давали полторы тысячи, за выигранный турнир, даже за Гастингский, — 500 рублей. И за границей надо было держать марку, надо было говорить, что живу в пятикомнатной квартире, а жил я в коммуналке. Главное было — первое место. А как за нами следили! Вот, например, на Олимпиаде я беседую с американским гроссмейстером Решевским, а Постников, руководитель делегации, спрашивает: «Ты что это с американцами якшаешься?» Я говорю: «Это я его отвлекаю, чтобы он не подсказывал». Постников: «Ну тогда что стоишь? Иди отвлекай!» Такие вот были персонажи. Или вот тот же Решевский хотел играть матч с Ботвинником, но Ботвинник отказался. Предложили Смыслову, но Смыслов тоже отказался. Вызывают меня и спрашивают: «Гарантируешь первое место?» Я говорю: «Как можно дать такую гарантию?» — «Нет, — говорят, — ты подпиши бумагу, что выиграешь матч». Решевский хотел приехать в Москву, играть 12 партий, а потом в Америке еще 12 партий. Призовой фонд — 6 тысяч долларов. И какая-то бумага с гарантией! Я отказался подписывать. Тогда меня вызывают в ЦК КПСС и там требуют подписать гарантию. Я им: «Не могу я такого подписать!» — «Нет, — говорят, — без бумаги не будет матча!» — «Ну как я дам гарантию? — говорю. — А если зевну коня в какой-то партии?» — «Вы не можете зевнуть коня, — мне говорят, — вы советский человек. Пусть уж лучше этот Решевский зевнет!» После таких слов я сказал: «Давайте бумагу, подпишу!» И матч не состоялся из-за венгерских событий.
— Но отношение к вам на Западе всегда было...
— На Западе нам все завидовали, а я завидовал им, они жили при свободе. На турнирах, когда было время, я шел в книжный магазин и стоял у полок, читал. Купить-то ничего я не мог, да если бы «товарищи» увидели, какие книги я читал! На Западе нам все говорили: государство вас поддерживает! Они-то хотели заниматься шахматами час в день, а потом соревноваться с Ботвинником или Кересом. Ну такого же не бывает!
— Значит, идея, что советские шахматы самые сильные...
— ...это миф. Ведь мы просто не хотели замечать, что на большинстве турниров первые места берут другие шахматисты. Мы писали только о тех, где мы брали первые места. А там были великие шахматисты. Ларсен, например.
— Но он не попадал в первую тройку!
— Что за бред?! Почему надо попадать в первую тройку?!
— Вы-то попадали в самые первые тройки. Вам поэтому и легко так говорить.
— Да и меня оценивают за результат, а не за красоту моих партий. Это обидно! Человек играет в турнирах, его приглашают по всему свету не только за очки и победы, но сложился принцип: играй на победу, главное — очки и места. И возникла такая аура, аура гениальности шахматистов. А что они, в сущности, делают? Переставляют пешку с одного поля на другое.
— Но вы тоже переставляли и переставляете пешки!
— Но я хочу, чтобы меня ценили за фантазию, за оригинальные решения, а не за умение разыгрывать дебют или стандартную позицию.
— Для того чтобы профессионально играть в футбол, надо тренироваться, бить по воротам. Для того чтобы демонстрировать красоту атаки, надо знать дебюты. То есть основу.
— Большинство теперь знает только ее и на этом выезжает. Шахматист запоминает то, как надо поставить группы фигур. Он же не мыслит комбинационно. Группы фигур борются за какой-то пункт на доске. И все! И за это платят спонсоры, это интересно публике, которая не знает всего внутреннего мира шахмат. А шахматистам все давно известно, вот они и крутят эту пластинку.
— То есть шахматы как культура и искусство превратились в некое коммерческое шоу, и в этом шоу главное — оболванивание публики, которая покупается на том, чего она не понимает? Хорошо, но чтобы вешать лапшу, все равно нужен профессионализм! Если я прочитаю одну книгу о дебюте, я не смогу противостоять большим шахматистам.
— Сможете! Мы сейчас организуем команду, спонсора найдем и будем выступать. Я вас проконсультирую. За бесплатно. А еще и сыграю за вашу команду. И гарантирую: вы сможете выстоять против самого именитого шахматиста! Гарантирую: белыми вы сможете упереться даже против Каспарова. Играющий на уровне кандидата в мастера белыми выстоит против чемпиона мира. Я вас уверяю! Главное — найти спонсора, чтобы он оплатил время вашей крайне примитивной — не обижайтесь! — подготовки. А потом прикупим кого-нибудь из тех, кто играет за несколько команд сразу, и тогда — держись. Вот, например, командное первенство Германии. Там играют только пять-шесть немцев, остальные — легионеры. Все дело в спонсорах. Вот Каспаров играет с компьютером за миллион долларов. За что миллион? Да не за что! Крамник получил 700 тысяч. Но не за творчество, а за изнурительное соревнование, в котором искусства нет вообще. Шахматист превращается в скаковую лошадь, которая не может не бежать. За ним люди, тренеры, он обеспечивает их рабочие места. Но лошадь-то хоть бегает, а тут все давно разгадано!
— А вернуться к эпохе бури и натиска?
— Это возможно. Это же я предложил быстрые шахматы. Моя заслуга. Это попытка вернуть шахматам принцип решения проблем.
— Значит, большие шахматы — жульничество?
— Их выдают за высоко интеллектуальную работу. А на самом деле идет соревнование счетных способностей и памяти. И хорошего здоровья. И денег. Шахматы уже никого не волнуют. Система работает и без шахмат. Они никого не пускают в свой мир, кроме тех, кто выгоден с точки зрения бизнеса. Вот Каспаров как-то сказал, что его со мной разделили поколения и поэтому он со мной не играл. Какие поколения? Я еще жив и понимаю толк в игре. Пусть он меня пригласит на турнир, я поеду и сыграю. Но у меня нет рейтинга! В рейтинг все упирается, который хитро рассчитывается, по вероятности выигрыша. Меня перестали приглашать на турниры, а рейтинг у меня был хороший. Следовательно, меня больше не существует как шахматиста. Правда, я пробил через ФИДЕ для шахматистов моего уровня право играть в любом турнире с любым коэффициентом, которое как бы не замечается. Никого уже не интересуют шахматисты, а интересует «кто кого». Да и идея чемпионата мира унижает шахматы.
Но все решают очки! А творческое напряжение нельзя сымитировать. Выход только в том, чтобы вернуть шахматам сиюминутность.
— Но ваша идея несовместима с теми деньгами, которые сейчас крутятся в шахматах. За сиюминутность никто платить не будет! Если бы ваш матч с Ботвинником был сиюминутным, то...
— ...У меня были основания не выигрывать матч у Ботвинника. Папа вернулся из лагеря, сидел в зале, хотя не мог даже находиться в Москве, а там же, в зале, был и Абакумов. Хоть Абакумов и был главным динамовцем, но для высшего руководства нужен был чемпион Ботвинник. У Ботвинника был имидж якобы любителя, инженера, который только в свободное время двигает фигуры. Он же в самом деле и убил советские шахматы. Он смотрел на соперника с такой ненавистью! Это целая школа излучателей ненависти: Ласкер, Алехин, Ботвинник, Фишер, Карпов, Каспаров. А теперь Каспаров, если не выиграет у компьютера, ничего не потеряет. Давайте вернем интригу. Если проиграл — вынимай из кармана деньги и отдавай. Тогда пойдут люди смотреть. Если будет и искусство и результат, то тогда возродятся шахматы. При одном результате они никому не интересны, кроме тех, кто принимает ставки, и тех, кто эти ставки делает.
— Набоков был хорошим шахматистом? Он сам о себе был очень высокого мнения.
— Думаю, нет. У него был интеллект, а он вреден для шахмат. Интеллект противится таким примитивным, в сущности, принципам шахмат, как выигрыш темпа и пространства. Набоков, правда, считал, что раз он составляет шахматные задачи, то он умнее всех прочих. А шахматные задачи — всего лишь комбинаторика. Шахматы создают иллюзию причастности к высокому интеллекту. Только иллюзию. Поверьте мне, я знаю, что говорю...
Дмитрий СТАХОВ
На фотографиях:
- КАСПАРОВ И БРОНШТЕЙН, ДВА ГЕНИЯ ИМПРОВИЗАЦИИ
- В РОССИИ ВСЕГДА ЛЮБИЛИ ШАХМАТЫ, ИСКАЛИ ПУТИ КРАСИВОЙ ИГРЫ
- ЧЕМПИОН СССР ПОЛУЧАЛ ТРИСТА РУБЛЕЙ. ВТОРОЕ МЕСТО — ДВЕСТИ. ТРЕТЬЕ — СТО. ОСТАЛЬНЫЕ — НИЧЕГО...
- ЗАДАЧА ОТ БРОНШТЕЙНА: МАТ В ДВА ХОДА
- В материале использованы фотографии: Евгения АТАРОВА, из семейного архива, из архива «ОГОНЬКА», из журнала «ШПИГЕЛЬ»