ШУТ С НАМИ

«Ты только не смейся. Я не сумасшедший, но... сейчас буду звонить ВВ». Я все-таки засмеялась. Подумала — новый анекдот сочиняет. Он же известный крамольник. Но смеялась зря. Потому как он тут же набрал номер и, добиваясь президента, на полном серьезе продолжал: «Вы только не подумайте, что я сумасшедший, но дело не терпит отлагательства...»

ШУТ С НАМИ

Дело это теперь, собственно, уже нашумевшее. А тогда проект реконструкции Патриарших прудов буквально сплотил ряды столичной интеллигенции. Еще бы — запихнуть двенадцатиметровый примус с нечистой силой на середину пруда! Как тут не вспомнить проделки булгаковского кота Бегемота, который все починял примус, починял — видно, допочинялся...

Тогда-то группа деятелей культуры-- Пиотровский, Антонова, Михалков, Герман, Любимов, Макаревич и другие — решилась на крайние меры: идти прямо в Кремль, к ВВ. По сути, на плечи Ярмольника легла почетная роль народного «ходока».

Демарш напоминал советский детектив. Кремлевский чиновник N адресовал Ярмольника к чиновнику K, чиновник K «переводил стрелки» на M, но M оказывался болен, и приходилось звонить H... А очередной чиновник при упоминании имени Никиты Михалкова резонно заметил: «А чего Никита не звонит? Его-то соединят!..»

— Как хорошо, что у меня безлимитный тариф! — периодически выдавал Ярмольник и все упорнее нажимал на кнопки.

В конце концов я не вытерпела и спросила: неужели он верит, что пробьется к ВВ, верит в демократизм нынешней власти? На что он сощурил глаз и немедля заявил:

— Я же хитрый. Все просчитал. Это такое... соревнование. Мы даем им уникальный шанс — показать народу, кто больший демократ!

После полутора часов переговоров Ярмольник впал-таки в бешенство.

— Сейчас пойду к Спасской башне! Буду ждать, когда ВВ пойдет с работы домой... Ну неужели, чтобы его увидеть, нужно приземлиться в самолете на Красную площадь? Хотя... Это тоже можно организовать!

В конце концов письмо президенту, начинавшееся со слов: «Дорогой Владимир Владимирович!» — можно было уже везти в канцелярию. Но прежде Ярмольник заехал на Патриаршие пруды. А там уже собралась настоящая демонстрация. Некоторые активисты, можно сказать, грудью встали, перекрыв ход машинам на стройку. Тут была и Марина Швыдкая, супруга министра культуры: «Сегодня состоялась коллегия Министерства культуры. Они нас поддерживают!» Писательница Маша Арбатова, лидер «повстанцев» Кира Сурикова, дочь кинорежиссера Аллы Суриковой, в конце концов стали призывать всех сесть на землю — прямо на пути самосвалов и бульдозеров. «И ты садись!» — закричали Ярмольнику. «Я? — искренне удивился он. А потом, смеясь, бросил: — Не могу! Я себя для Германа беречь должен! Ярмольник с радикулитом не мое амплуа...»

Его можно понять. Тем же днем, после того как Ярмольник донес-таки мнение народа до Кремля, он сел на «Красную стрелу» и направился в Питер к Герману — на съемку.

— Сработало! Примуса не будет,— радостно потирал руки Ярмольник, когда мы вновь повстречались через несколько дней. — Я это точно понял, когда мне позвонил один высокопоставленный чиновник: «Ну что, уел ты нашего бедного мэра?..» Да не в этом же было дело! К Лужкову я отношусь с огромным уважением. Просто есть вещи, не обратив внимания на которые, ты совершаешь нравственное преступление. Перед своей совестью. Вот и все. Памятник на памятник не ставят!

И все же даже праведный и очень эмоциональный запал Ярмольника не прояснял главного. Почему из всех, кто так или иначе участвовал в этом деле, а люди это все известные, почему именно Ярмольника «бросили на передовую»? А если даже и «бросили», отчего он не сказался больным или отсутствующим в столице, а, наоборот, с воодушевлением за все это взялся? И почему сработало-то? У нас теперь такой разгул демократии, что все артисты вхожи в Кремль и могут по любому поводу звонить президенту? Спрашиваю его, и тут он с чертиками в глазах выговаривается:

— Я часто попадаю в ситуации, когда всем неудобно что-то сделать или сказать, а мне — позволительно. Я же как шут. Мне плевать, что обо мне скажут. Поэтому свободен. Я могу позволить себе все, что считаю нужным! Такое вот мое счастье...

Ярмольник говорит, что и Герман пригласил его в свою картину «Трудно быть богом» на главную роль — Руматы — все за то же. За шутовство. По сути — за способность соединить в себе абсолютную легкость и в то же время пронзительную убедительность. А такое не сыграешь. Тут только натура может сработать.

— Меня касается все! Равнодушным стану, видимо, только когда умру. Я такой... заводящийся. У меня неограниченное количество сил, возможностей и изобретательности! Правда, только если это не касается меня лично. Для меня самый простой жизненный стимул — работа. Если она есть, я знаю, зачем просыпаюсь утром, зачем улыбаюсь людям. Но если работы нет — я полумертвый, несмешной, неоригинальный и даже скучный.

Герман снимает фильм уже три года, с марта пойдет четвертый. Ярмольник ждет. Хотя хохмы уже ходят по этому поводу: мол, артист состарился, а кино все еще в производстве...

— Раньше я думал, что к 50-летию будет подарок друзьям-современникам. Сейчас уже понимаю — не будет. Поэтому сам шучу: Герман снимает кино к 60-летию Ярмольника...

— «Трудно быть Германом» — так назвала свою документальную ленту Елена Санаева. А не трудно быть с Германом?

— Очень трудно! При том что, да, он создает вокруг себя невероятное магнитное поле, в которое вовлекает единомышленников. Как в религию. Но... с Германом нужно прожить вместе очень-очень долго, прежде чем начнешь его понимать. Он умный и обаятельный человек. И иногда, поддавшись на это обаяние, невольно доверяешься ему, начинаешь вместе с ним фантазировать или спорить... Но от этого можно и пострадать. С ним расслабляться вообще нельзя. Я поначалу — с позиции своей популярности, опыта, искушенности, тоже, понимаете, не хрен собачий! — заблуждался, что буду участвовать в процессе. В глубине души надеялся, что из-за моей динамичности и процесс съемок ускорится. Нет! Я всего лишь один из «элементов», который поможет Герману рассказать ту историю, которую он хочет поведать миру. И теперь реально понимаю свою «значимость» в этом проекте.

Но быть с Германом — большое счастье. Он невероятный изобретатель и высочайший определитель вкуса. Герман вообще — это отдельная планета.

Еще говорят, что Герман — великий провокатор в кино. Может быть абсолютно безжалостным. Кого только из артистов не доводил до истерики! Покойного Ролана Быкова. В картине «Двадцать дней без войны» — Гурченко. Делал вид, что снимает — дублей пятнадцать, — а пленка не шла. Правда, как только Гурченко узнала об этом — тут же потрясающе сыграла. Именно этот дубль и вошел потом в фильм.

— Я не раз ловил его на провокации. Он может говорить о том, какая сегодня омерзительная погода или политика, а сам в это время пытается понять, как я меняюсь в лице, как реагирую — для того, чтобы потом это использовать в работе! Вместе с тем Герман как никто умеет пошутить и как никто другой ценит юмор.

Есть классическая история. Мы были в экспедиции в Чехии. Работа шла трудно. Где-то месяц мы сидели в одном из средневековых замков. И вот однажды Герман плохо спал. Мучился, что снимать на следующий день. И приснился Герману сон, что он умер. И во сне он понимает, что самое страшное даже не это! Страшно, что картину не успел доснять! (Это, кстати, и есть характер Германа.) В общем, он с трудом дождался утра. Хотел поделиться с кем-то. В конце концов решился позвонить оператору Юрию Клименко, который тогда работал на картине. Клименко — очаровательнейший человек. Тоже гений. Но... если у него есть в запасе полчаса времени — он лучше поспит. Он такой... спокойный гений. И вот Герман набрал номер Клименко. «Юра! — начал он. — Вы не представляете, что за сон я видел! Мне приснилось, что я умер. От ужаса я даже проснулся. И долго думал, с кем бы мне в первую очередь хотелось попрощаться? И понял, что должен позвонить вам». На что Клименко сонным голосом ответил: «До свидания...» И повесил трубку...

Герман сначала опешил. А потом три дня смеялся, рассказывая это всей группе.

— Вы можете сравнивать. В 70-х были артистом Любимова — в самый расцвет «Таганки», когда она была знаком времени. Сегодня — артист Германа...

— Побеждает тот, кто угадывает свое время. Потому у «Таганки» был такой успех... Я ничего существенного не сыграл в любимом театре. Так получилось. Но если бы в моей жизни не было «Таганки», то, может быть, не было бы и такого меня. Я учился, сидя на чужих репетициях: Высоцкого, Филатова, Демидовой, Шаповалова, Щербакова. А что касается самого театра... Есть же старый закон: театр живет пятнадцать лет. Говорю как об организме, который правильно создан. Потом он превращается в эпигона самого себя, начинаются повторы...

Я бы сказал, что Любимов, «Таганка» — это точное попадание во время, в его болевые точки. А Герман — он пытается, напротив, остановить время. Хотя бы на секунду. Не нестись, а сосредоточиться на том, что уже знаешь, видел, и попробовать его осмыслить. Это ярче всего выражено в «Хрусталеве». Картина очень по-разному воспринимается. Одни говорят, что она холодная, слишком вычурная. Другие — что это верх художественности и искусства. «Хрусталев» — сложнее, глубже и неподражаемее всего, что он прежде снимал. Я уверен, что «Трудно быть богом» продолжит эту традицию — настоящего кино Германа.

Ярмольник может часами с упоением говорить о Германе. О том, что он вечно сомневающийся в себе. И это как вирус, который передается всем, кто рядом с ним. Не обошла «эпидемия» и самого Ярмольника.

— Безусловно, работа с ним заставила меня по-другому взглянуть и на суету, в которой мы варимся каждый божий день. А в нем суеты нет. Никогда! Он ведь во все вмешивается, все видит! Об обыкновенной вещице через три минуты может рассказать целую историю. Понимаешь? Во всем, к чему прикасается Герман, начинает пульсировать жизнь. У него даже камера работает, как человеческий глаз. Между прочим, мы же не замечаем, когда моргаем и доли секунды чего-то не видим. А ощущение непрерывности картинки — есть. У Германа камера работает точно так же. Длинные тщательные планы, практически нет монтажа. И он очень любит, когда ни с того ни с сего какие-то предметы мешают обзору объектива...

Иногда меня бесит, что большую часть времени я сижу и жду, когда понадоблюсь Герману. Но, может быть, так и делается настоящее — не спеша и с трудом. Мы ведь вообще суетимся больше, чем делаем что-то нужное. Но с годами инерция переходит в натуру. Все дергаемся, но все чаще бессмысленно... Поэтому меня и раздражает современный «бобслей» — прессы, информации, общения, включая сотовые телефоны. Еще — нетерпеливость: ну непременно нужно сидеть одной задницей на всех «базарах» сразу!.. На самом деле суета, мельтешение — лишь самооправдание. Это освобождает нас от ответственности за собственные поступки, за то, что происходит вокруг. «Ой, а я не видел, ой, не слышал...» Да все видим, все слышим! И будьте любезны оценить. И если есть совесть — участвовать...

Самому Ярмольнику, кажется, уж точно не откажешь в одном — у него есть нюх на время. Все-таки среди ведущих развлекательных шоу, в первую очередь телевизионных, ему нет равных.

— И все равно я сейчас многого не понимаю! Даже в телевидении, которое мне знакомо. С другой стороны, не могу и обвинять его в безнравственности. Ведь то, что безнравственно для меня, для молодых ребят может быть чем-то уже вполне нормальным.

Вот, к примеру, «Большая стирка». Мне непонятна эта форма общения между людьми. Это же спекуляция на низости! Когда возникает ощущение, что люди — бесстыжие животные, что они писаются и не стесняются этого, ощущение, что от них пахнет. И это не зависит от того, какая тема обсуждается. Более того, подобные программы настолько пытаются изменить представление о дозволенности и хорошем вкусе, что я уже не хочу приближаться к телевидению ни в каком качестве!

Тут Ярмольник явно вошел в роль. Дело в том, что картина, которую делает Герман, по сути, о том же. Ярмольник играет Бога, который может все! Его невозможно убить. У него золота столько, сколько ни потребуется. Но и он не в силах изменить людей, очистить планету от «серых» и «черных», изменить ход истории...

— Поэтому самому не превратиться в животное — вот что важно. На собственном опыте я уже давно убедился, что чем больше от себя требуешь, тем больше выдерживаешь и находишь новые силы. Нужно иметь мужество тратить себя... Но хватит философствовать. Вернемся к сегодняшним заботам — надо постараться сделать так, чтобы потомки видели Патриаршие такими, как их видел Булгаков. Вот этим и займемся...

Антонина МАКАРЕНКО