Не бросило тени на память мою.
Павел ЛУКНИЦКИЙ
ОТ ОЗЕРА ЧАД К ПАМИРСКОЙ ГРЯДЕ
«Огонек» уже не раз обращался к творчеству семьи Лукницких, а сегодня есть по крайней мере два информационных повода для того, чтобы появились и эти строки. Во-первых, исполнилось 100 лет со дня рождения Павла Николаевича Лукницкого. Во-вторых, вышла книга его сына «Есть много способов убить поэта», в которой Сергей Лукницкий подытоживает результаты подвижнической деятельности своего отца в деле реабилитации поэта Николая Гумилева и завершает это дело как писатель и юрист, обозначив жанр книги — социально-правовое исследование.
Его называют первым Эккерманом Ахматовой. Но пришел он к ней не ради нее. Порою кажется, что Лукницкий «редактировал» события своей жизни под имеющийся образец другой, жизни Гумилева. Даже некоторые важные вехи в их биографиях — даты-перевертыши.
Гумилев в апреле 1913 года в качестве начальника экспедиции АН уезжает на полгода в Африку, на Сомалийский полуостров, для изучения восточноафриканских племен и составления коллекции для петербургского Музея антропологии и этнографии. Это его вторая поездка. Лукницкий в 1931 году в качестве заместителя начальника экспедиции едет в Среднюю Азию. И это тоже вторая его экспедиция. Гумилев в Абиссинии собирает народные песни и образцы изобразительного искусства. Лукницкий — уникальную коллекцию саамских сказок и легенд в Заполярье. Гумилев идет добровольцем в уланский полк на войну в 1914 году. Лукницкий — добровольцем в 1941 году, в первый день Великой Отечественной став военным корреспондентом.
Гумилев неоднократно декларировал, что «нужно самому творить жизнь» и что «тогда она станет чудесной». Лукницкий так именно и жил: он принял советскую эпоху, рассчитывая на обновление российской жизни. Это обновление было для него связано с конкретным трудом, и вот памирские изыскания недавнего студента-филолога оценил академик Ферсман и пригласил выступить с докладом об открытии месторождения лазурита в Академию наук, а потом позвал в свою экспедицию на Кольский полуостров на разведку залежей руды...
Памирским экспедициям предшествовала другая Азия: в Ташкенте Лукницкий входит в круг литераторов, знакомится с Борисом Лавреневым, становится членом первой в Средней Азии советской литературной организации «Арахус». Писательское освоение Средней Азии — особая страница истории русской литературы ХХ века. Своеобразным эпиграфом к ней могли бы стать стихи Владимира Луговского: «Помни:/людям даны — /путь,/надежда и срок./ С первым ветром весны/ торопись/ на восток!»
Говорить же сегодня о «текстах» Лукницкого — не значит отдавать дань моде времени, следуя которой в постмодернистскую эпоху величают и стихи, и прозу, и критику. В данном случае слово это обозначает некое обобщение, синоним ему слово «труды». И это не будет натяжкой: сам Павел Николаевич Лукницкий когда-то вывел на листе бумаги: «Труды и дни Николая Гумилева». И не подозревал, что совершает гражданский подвиг. Впрочем, понятия о подвиге сопряжены с поколенческими представлениями об этом. Сегодня далеко не вся читающая публика представляет себе, что биографию поэта Николая Степановича Гумилева, да и многие его стихи, собрал для потомков по строчкам (иногда и в буквальном смысле) Павел Николаевич Лукницкий.
Еще в 80-е годы жираф, урожденный на озере Чад, пробирался на поле русской литературы незаконно. Так, работая над биографией любимого поэта, Лукницкий знал, что ходит по краю пропасти: мало того, что увлекается «не тем» поэтом, еще и сам «не того» происхождения. Одного Пажеского корпуса могло хватить, чтобы отправиться вслед за Гумилевым. Были обыски, был и арест в 1927 году. Такое чувство, что судьба сохранила его для главного дела жизни. Он оказался и тем, кто помог Ахматовой «в поисках своего прошлого». По записным книжкам Ахматовой видно, что их встреча в 1962 году не была мимолетной, что помнила она о Лукницком до самого смертного часа. Так же, как и он: последние страницы из его дневника в июне 1974 года — его «духовная» — с именами Гумилева и Ахматовой:
«...Температура 35,5, пульс 40 ударов, два медленных, очень сильных, за ними мелкие, едва уловимые, такие, что кажется, вот замрут совсем... давление продолжает падать... дышать трудно. Жизнь, кажется, висит на волоске. А если так, то вот и конец моим неосуществленным мечтам. Книга об отце и его пути; Гумилев, который нужен русской, советской культуре; Ахматова, о которой только я могу написать правду благородной женщины-патриотки и прекрасного поэта; роман о русской интеллигенции, — все как есть. А сколько можно почерпнуть для этого в моих дневниках! Ведь целый шкаф стоит. Правду! Только правду! Боже мой! Передать сокровища политиканам, которые не понимают всего вклада в нашу культуру, который я должен был бы внести, — преступление. Все мои друзья перемерли или мне изменили, дойдя до постов и полного равнодушия... Не сомневаюсь: объявится немало друзей среди читателей, с которыми я не знаком...
...Меня мутит, тошнит, боли резкие, я весь в поту. Ощущение, что смерть близка. Я ее не боюсь. Обидно, что не написал лучших своих книг...»
Это горькое признание в то же время возвращает нас к началу творческого пути Лукницкого: он входил в литературу не просто своими сочинениями, а в первую очередь осознанием таланта другого человека, важности сохранения для нас, потомков, строчек Гумилева, а потом и других поэтов. Признание таланта другого — особый дар, а для истории русской литературы неоценимый. Открывая новые месторождения и вершины в Памирской гряде, Лукницкий в то же время торил дорогу для многих исследователей русской литературы.
Ирина БАКАНОВА
На фотографиях:
- ПАВЕЛ ЛУКНИЦКИЙ В МОМЕНТ ОСВОБОЖДЕНИЯ ИЗ БАСМАЧЕСКОГО ПЛЕНА НА ЗАСТАВЕ СУФИКУРГАН, 1930 ГОД. ОБУТ В БАСМАЧЕСКИЕ ИЧИГИ
- ЛУКНИЦКИЙ ВЕРХОМ НА ОСЛИКЕ. ПАМИР. 1952