О личной жизни Мариса Лиепы, несмотря на его всемирную известность, публика почти ничего не знала. Илзе Лиепа, дочь знаменитого танцовщика, и сама знаменитая балерина и актриса, рассказывает...
МАРИС. БОТИНКИ ДЛЯ ДРУГОЙ ЖИЗНИ
У меня очень плохая память.
Мне кажется, я ничего не помню. Кто бы меня ни спросил: «Помнишь?..» — нет, ничего не помню.
Мы живем в большом сером доме. Там еще головка из белого камня в пол-оборота, прямо у самого подъезда, — это МЕМОРИАЛЬНАЯ ДОСКА. В этом доме жила знаменитая русская балерина Екатерина Гельцер. А я живу, то есть мы живем, в ее квартире. Мы — это я, мой брат Андрис, он старше меня на год и одиннадцать месяцев, наша бабушка, мамина мама — бабуля, наша мама и папа — Отец. У нас есть белые колонны и лепнина на потолке с вензелями Е.В.Г. (Екатерина Васильевна Гельцер). А еще подоконники из белого мрамора; все охают, когда приходят в первый раз, а мы привыкли. У нас четыре комнаты: спальня, большая, детская и «за ванной».
В спальне живут папа и мама, и ее закрывают от нас на ключ. Ну, потому, что если ее не закрыть, а такое иногда случается, то...
Меня интересуют мамины шкафы: там есть розовый пеньюар — предел моих мечтаний. Однажды на Новый год мне разрешили в нем походить, а так нет, это НЕЛЬЗЯ! Но если спальня открыта, то ведь никто не узнает! А еще я люблю покопаться в ящиках — там можно найти кучу всяких удивительных вещей: кружевное белье, цветные бусы, а внизу, под пеньюаром, коробки с туфлями... ТАКИМИ!!! Там есть совершенно золотые, как у принцесс, а еще черные на прозрачном каблуке, а еще с каблуком, который весь в камушках.
У Андриса свои интересы — он копается в отцовском столе. Он может отыскать подарки, которые нам приготовили к празднику и спрятали. А еще в спальне прячут сладкое: если не спрятать, мы все съедим, сколько бы ни было.
В детской раньше жили я, моя бабушка и мой брат. Наши кровати стояли по разным стенам — моя ближе к окну, а его к двери. А бабушкина кровать выезжала из Андрисовой, но к тому времени мы уже спали. Но теперь у Андриса своя комната, потому что он уже большой. Он живет «за ванной». Чтобы попасть к нему, надо пройти через ванную.
В воскресенье в школу идти не надо, и я очень люблю, пока родители не встали, поскрестись в дверь к Андрису — он тоже уже не спит, я знаю — и забраться к нему в постель. Он иногда меня пускает. Вообще-то мне не разрешают лежать с ним в одной постели, но все еще спят. Комната крошечная, там только его диванчик, где мы лежим и тихонько болтаем, и секретер. У секретера можно открыть крышку, накинуть на нее покрывало и получить что-то вроде шалаша. Тут мы играем в геологов. Наша тетя, сестра мамы, она геолог.
Но вот в ванной хлопнула дверь, потекла вода — отец проснулся, собирается в театр. Театр — это его мир, он где-то там... наверху... высоко-высоко. Там все другое, но иногда нас тоже туда берут. Когда он завтракает, можно и поболтаться рядом. Он ест все правильно. Пьет свежий сок из моркови. Потом много разных витаминов — это для сил. У меня тоже есть свои, они называются поли-вита-мины. Они желтые, кругленькие, я их приберегаю. Мне кажется, если засунуть их под верхнюю губу — это очень красиво. И я хочу дождаться выхода на улицу, чтобы все видели, как это здорово. А еще отец варит кашу, и мы будем ее есть. Но это такая гадость! Без молока, без соли и сахара — можно, конечно, полить сверху медом, но попробуй только скривиться, у отца не побалуешься: «Спасибо, папочка!»
Отец сидит в шелковом халате — он пахнет им. А спит он в пижаме, а иногда и в вязаной шапочке, потому что холодно. Окна на ночь настежь. Ноги всегда в носках, ноги — это его хлеб. А в уши он вставляет затычки специальные — это чтобы не слышать, когда на прогулку выйдет Прут. Прут — это огромная собака, он живет в нашем доме, на первом этаже, а гуляет в нашем дворе, и отец очень сердится, может и бросить что-нибудь в форточку, что под руку попадется, как-то бросил свой любимый одеколон. После завтрака отец будет собираться на работу. Он складывает вещи в большую плетеную полосатую сумку, он привез ее из Мексики. А мне привез настоящий мексиканский костюм! Там белое платье, все вышитое разноцветными нитками, а к нему настоящее сомбреро.
Мы с Андрисом выйдем на балкон, чтобы посмотреть, как он идет. Улица совсем пустая, она и так-то тихая, и машин по ней ездит мало, а в воскресенье и совсем тихо. Он идет своей «выворотной» походкой, большой и очень красивый. На нем замшевая куртка цвета его волос, золотистая. Поворачивается и машет рукой — улыбается. Он очень разный. А вчера в гараже кто-то сказал ему: «Эй, парень!» — ему понравилось. Перед его уходом слышу приглушенные голоса в самом конце длинного коридора, у входной двери. Медленно выползаю из детской и выглядываю. Они стоят и целуются. Мама обняла его за шею, он меня видит, но не останавливается: «А подглядывать нехорошо». — «А я не подглядываю... я так...»
Сегодня отца отправили за продуктами. Нам нужно всего много — у нас семья. Но мы не будем стоять в очереди и выбивать чек. Отец откроет неприметную дверь, и мы окажемся в магазине, но как бы за кулисами — с другой стороны. Он будет идти, а вокруг все будут всплескивать руками, улыбаться, и везде будет звучать: «Марис пришел, Марис пришел!» Знакомые «тетушки» будут отдавать распоряжения. Отца усадят и начнут сносить к его ногам (которые его хлеб) все ящиками и большими пакетами: огурцы и помидоры, мандарины и венгерские компоты — мы их с Андрисом так любим, а еще душистый ананас! Разве это видано — ананас зимой! Отец сидит, шутит, смеется с удовольствием. Черная норковая куртка расстегнута, шапочка набекрень. Я стою рядом, мне все интересно. Потом все «тетушки» будут на его спектакле нарядные и очень довольные. Загружаем все в машину. «Па, а почему ты никогда не считаешь сдачу? Вот бабуля, она всегда считает». — «Ну... — он думает, — если меня на много обманут, я увижу, а на мало, ну и ладно, бог с ними».
Потом мы едем в мастерские. Они тоже рядом с домом, у нас все рядом, потому что из наших окон виден Кремль. Мастерские Большого театра, мы везем туда вещи в стирку, бо-ольшой баул, постельное белье и всякое там... Прачечная внизу, в подвале, там всегда очень жарко, клубы пара, резкий запах, потому что рядом красильный цех. В прачечной Люба. Отец входит, все улыбаются: «Марис пришел!»
Потом поднимаемся выше. Отец идет через ступеньку, я еле поспеваю. Проходим через обувщиц. Там все вскакивают, радуются: «Ой, Марис пришел!!!» Отцу балетные туфли делает Дуся. Дуся заполняет баул, опустевший после прачечной, разноцветными туфлями. «Тапочки?! В тапочках в гроб кладут, так и запомни, а это — балетные ТУФЛИ!» И все с обратной стороны подписаны: «ЛИЕПА». Когда к нам гости приходят, им дают надевать отцовские туфли вместо тапочек, у него много, весь шкаф в коридоре ими забит.
А потом самое интересное — пошивочный цех, нам надо отдать рубашки, заузить в талии — отец так носит. Тут тоже все лица расцветают улыбками: «Марис, Марис пришел!» Каждому шутка, словечко. Выдвигает какой-то ящичек и берет оттуда ЦЕЛУЮ ГОРСТЬ (!) блестящих больших камней, сует в карман. Никто не возражает, все только улыбаются. Я с наслаждением предвкушаю, что мне тоже что-нибудь перепадет из этого богатства. Как я это люблю! У нас в коридоре рядом с одеждой висят отцовские костюмы: например костюм Красса, там целые ряды больших красных камней, или из другого акта — бледно-розовых. А из второго акта «Жизели» (у отца много разных «Жизелей») мне больше всего нравится бархатный светло-синий, там синие камни и серебряная нить. Я часто хожу мимо — облизываюсь, так хочется незаметненько срезать один-другой камешек, но знаю, что за это убьют... не смею.
Меня сегодня отец взял в театр, у него «Легенда о любви». Сижу тихо на диванчике в углу. Он переодевается, только один раз зайдет за занавеску, а так не стесняется, и я не стесняюсь. Я так хорошо его знаю, все родинки и точечки на его большой спине и волоски на груди. У него в театре полосатый халат. Отец всегда гримируется сам, и у него на столике столько всего интересного! Баночки, кисточки, круглое зеркало в ярко-розовой рамке, из-за границы! Особенно я жду момента, когда тоненькой кисточкой он будет рисовать линию по самому краю глаза — над ресницами. «Не смотри под руку». Я сижу, вздыхаю, не смотрю.
«А ты знаешь, о чем этот спектакль — «Легенда о любви»?» Я ужасно растерялась — не оттого, что не знаю, а оттого, что отец вызвал меня на разговор. Здесь, в театре, где надо сидеть тихо, ничего не спрашивать, не смотреть под руку, пока тебя не отведут и не устроят в кулисе. Голос у отца не резкий, как обычно перед спектаклем, а звучит мягко — он рассказывает о любви Ферхада и Ширин и о Мехменэ Бану, которая тоже любит Ферхада, как и ее сестра. И что ей снится сон, где Ферхад любит ее, царицу Мехменэ, а он ее возлюбленный и ее повелитель. Отец говорит это так же вкрадчиво, тихо, таким же голосом с мягкими теплыми нотками, как рассказывает мне перед сном про большую белую птицу, голубое небо без единого белого облачка (это чтобы я скорее уснула, а то я долго не могу заснуть) и что белая птица — это я.
«Аня!!!» — это он кричит, зовет костюмера, ему пора разогреваться. Аня очень хорошая и добрая. Сейчас она придет за мной и уведет устраивать в первую кулису у самого портала. Там такой откидывающийся стульчик, он высоко, и ноги будут болтаться, зато все так близко, а мимо будут ходить разные балерины. А еще Аня водит нас с Андрисом в буфет, когда мы вместе. Отец велит купить нам только лимонад, а булок не покупать — мы толстые. Андрис тихо просит: «А можно хлебушка?» — Аня сжалится и купит нам булки потихоньку. А потом будет спектакль... но ОТЕЦ остается в гримерной. На сцене совсем другой человек. И мне никогда не захочется крикнуть: «Это мой папа!» Здесь он другой, и мне не принадлежит, я это как-то чувствую...
Недавно была в гостях у наших друзей. Они любили отца, и он был им открыт. Отец оставил им на хранение свои шикарные новые ботинки и бордовый муаровый пояс для смокинга, сказал: «Пусть у вас полежат, я потом заберу». Ему все казалось: то, что происходило тогда с ним, вокруг него, когда-нибудь вдруг кончится, и начнется другая жизнь, лучше. И в ней, этой новой жизни, будет место шикарным ботинкам и муаровому поясу под смокинг.
Она и началась, эта новая жизнь, лучшая... только ботинкам в ней уже нет места. Моего отца не стало 26 марта 1989 года...
Илзе ЛИЕПА
На фотографиях:
- ОТЕЦ ВСЕГДА ДЕЛАЛ СВОЙ ГРИМ САМ...
- МОИ РОДИТЕЛИ ПОЗНАКОМИЛИСЬ, КОГДА МАМА, ТОГДА АКТРИСА МАРГАРИТА ЖИГУНОВА, СНИМАЛАСЬ НА РИЖСКОЙ СТУДИИ В ФИЛЬМЕ «ИЛЗЕ» (КАДР ИЗ ФИЛЬМА).
- НА ТОМ САМОМ БАЛКОНЕ ВМЕСТЕ СО МНОЙ И АНДРИСОМ. 1978.
- ДЕТСКИЙ БАЛЕТ «ЧИПОЛЛИНО». ОТЕЦ — ПРИНЦ ЛИМОН. 1977
- В АНТРАКТЕ «ЛЕБЕДИНОГО ОЗЕРА». АНДРИС, МАРГАРИТА И МАРИС ЛИЕПА.
- МОИ РОДИТЕЛИ ОЧЕНЬ ЛЮБИЛИ ДРУГ ДРУГА.
- ВО ВРЕМЯ ГАСТРОЛЕЙ.
- МЫ С БРАТОМ. 90-Е ГОДЫ.
- СЕРЕБРЯНЫЙ БОР. ДОМ ОТДЫХА БОЛЬШОГО ТЕАТРА. ТАМ ПРОШЛО НАШЕ ДЕТСТВО.
- ДЕРЕВНЯ КНЯЗЕВО ТВЕРСКОЙ ОБЛАСТИ. РОДИНА МОЕЙ МАМЫ И БАБУШКИ
- МЫ С АНДРИСОМ УЧИЛИСЬ В ОДНОМ КЛАССЕ. ЭТО БЫЛО НЕПРОСТО
- В материале использованы фотографии: из семейного архива, Виктора ГОРЯЧЕВА