Проблема терроризма стала основным знаком нового тысячелетия. Кровавым знаком. Чтобы противостоять террору, надо знать его корни не только в политике и экономике, но, главное, в душе человека. Совершенно новый взгляд на эту проблему предлагает Борис Михайлович БИМ-БАД, ректор Университета Российской академии образования. С ним беседует наш корреспондент Ольга МАРИНИЧЕВА
ДЕТСТВО ТИРАНОВ
|
О детстве Ленина у нас много достоверного материала, чтобы делать выводы об общих психологических истоках терроризма — этого самого страшного на сегодня мирового зла. И пытаться им противостоять в самом зародыше, в детстве. Педагогика сегодня в силах воспрепятствовать «комплексу Герострата», разрушительства — поощрением нравственности и человечности
ДЕТСТВО ЛЕНИНА
— Ленин любил формулу «неотвратимость наказания». Неотвратимость — основное орудие запугивания. Никто не может быть уверен в безопасности, никто не может придумать, как спастись. При Сталине, например, в домоуправление приходили «разнарядки»: арестовать двадцать человек. И спасались только те, кого случайно не было дома.
Итак, фатальная неотвратимость гибели, непредсказуемость гибели, невозможность спастись — вот та психология, которую вызывает террор и которой он сам и питается.
— Но какова же психология самих вдохновителей, вождей террора? Как, отчего она зарождается в человеке? Слушая вас, я вспоминаю светлый скромный домик Ульяновых в Симбирске, златокудрого мальчика на наших октябрятских звездочках... — и никак одно с другим у меня не вяжется.
— Это и естественно. Мы все прошли через миф о благополучной, эталонной семье Ульяновых. На самом деле раздираемой жуткими противоречиями. Но подробнее об этом — позже. Сначала об общей психологии террориста.
У Андрея Платонова есть рассказ о дряхлой сгорбленной старухе, по поводу которой у окружающих возникают вопросы: ну зачем, для чего такому вот существу жить? И автор устами своего героя коротко и строго отвечает: раз она живет — значит, ей надобно жить. Это позиция гуманизма.
Террористу же необходимо ненавидеть человека как такового. Но чтобы так ненавидеть мир, творения, так неистово желать перекроить его по своим чертежам, а не по замыслу Божьему, ненависти к самому человеку недостаточно. Необходимо еще и богоборчество. Бог страшно мешает террористу. Даже одним своим запретом: «Не убий!» — в любой религии. И тогда рождается либо воинствующий атеизм большевиков, либо странное переосмысление, искажение ислама фундаменталистами.
Нам пора понять, что атеизм — это вид веры, но изуверской. И ссылки на Бога у террористов изуверские, к какой бы религии они себя ни причисляли.
— Так все же где истоки этих вывихов сознания? И можно ли их избежать, упредить?
— Истоки — в детстве, в семье. При этом главное условие — установка близких, значимых для ребенка людей на его, ребенка этого, некую особость, избранность, избранничество, мессианство.
Эта особость, избранность жестко подчеркивалась в семье Ульяновых матерью, Марией Александровной. Например, вот какую песенку напевала она своим детям постоянно, как молитву, вместо колыбельной:
«...Ты, быть может, на природу
Прозорливый кинешь взор.
Человеческому роду
Разодвинешь кругозор.
Неизвестную от века
Тайну мира подглядишь,
Новой силой человека
Для боренья одаришь...»
— Ну и что же в ней дурного? Наоборот — призыв служить людям, роду людскому...
— Благородная идея осчастливить, одарить род людской — при воспринятом ребенком сознании своей исключительности — не могла не привести в его голове к простой и крайне опасной картине мира: все человечество делится на две части — на меня, который знает, как осчастливить людей, и на всех остальных, кто должен быть мною осчастливлен.
Ну и естествен следующий шаг: убеждение, что ты выше всех, умнее всех. В блестящих характеристиках учебных успехов Володи Ульянова директор гимназии Федор Керенский все же вынужден был подчеркнуть: «Ни с кем не дружит». Даже с братьями и сестрами «невнимателен и груб», по свидетельству самих домочадцев. Они же сами признавали: «Володя захвален в гимназии, да и дома тоже». Но в семье ему все прощали, более того — преклонялись, он был их славой и гордостью.
В доме Ульяновых господствовала установка прежде всего на большие достижения в жизни. Ведь и сам отец, Илья Николаевич, совершил немыслимый взлет: простой мещанский сын стал дворянином, действительным статским советником, был обласкан царем, император Александр III пожаловал ему орден Святого Станислава второй степени. Илья Николаевич месяцами не бывал дома, разъезжая по делам народного образования Симбирской губернии. Мария Александровна была полновластной домоправительницей и прежде всего в воспитании детей. Отец лишь иногда играл с ними в шахматы.
Мария Александровна была очень волевой, чопорной, гордой и замкнутой дамой. Ее так воспитал отец (мать умерла, когда дочери было три года) — очень властный, даже деспотичный человек. Холодная и жестокая Маша, поздно (и явно не по большой любви) вышедшая замуж, она и на детей перенесла отцовские методы, воспитывая в них дух рахметовщины (разве что на гвоздях не спали), огромную волю и чувство превосходства над окружающими. Она ни с кем не поддерживала дружеских связей, Ульяновы жили очень изолированно, одиноко.
У Марии Александровны были основания видеть особый знак и в своей судьбе: ее отец был сыном презираемого еврея, жившего за чертой оседлости. Но выучился на врача, принял православие и сделал блестящую карьеру. И, как часто это бывает в подобных случаях, тут же стал антисемитом. Даже написал письмо министру внутренних дел с требованием ужесточить преследование евреев. Мария Александровна росла в атмосфере семьи «выкрестов», но ее презрение к людям было значительно шире, чем антисемитизм.
Володя же характером (это утверждали его соседи и братья) был гораздо более похож на мать, чем на отца. Кстати, и в отношении к Богу. Мать была атеисткой, отец — глубоко религиозным человеком.
И все же окончательно его сознание оформилось после покушения на императора и последовавшей казни старшего брата Александра. Саша ведь тоже жил с сознанием своей избранности, с идеей осчастливить человечество. Но в отличие от яркого, талантливого младшего брата невероятными успехами не блистал, гимназия давалась ему с трудом. А вот бросить бомбу в царя — это ему было вполне по силам. И главное — пожертвовать собственной жизнью. Ведь с точки зрения еще того, идеалистического периода русского терроризма, единственное, что могло оправдать убийство, — это собственная гибель. А Саша жаждал торжественно войти в историю.
И метил он на самом деле не в царя. Саша метил в Бога. А царь просто «попался по дороге», ибо был помазанником Божьим. Наивный недоучка, Саша был нигилистом, отрицал Бога, веру, государственный строй, а сам верил во что-то очень туманное.
Он отверг предложение царя заменить казнь покаянием и пожизненным заключением. А на свидании с матерью возмущенно заявил: о каком помиловании может идти речь, если в пожизненном заключении разрешат читать только религиозную литературу! И Мария Александровна... согласилась. Конечно, не из-за тягот религиозного чтения. Убежден: она спасала карьеру Володи. Ведь если бы Саша остался жить, они бы считались семьей государственного преступника (смерть же по какой-то безумной логике была его реабилитацией и в глазах правительства). И это бросило бы тень на Володю, который как раз готовился окончить гимназию с золотой медалью, поступить в университет.
Сашу казнили. Володя получил золотую медаль и — что оказалось для него всего важнее — библиотеку старшего брата, до того ему неизвестную. Вот в этот момент и происходит, как он сам говорил, его полная «перепашка». Много раз перечитал «Что делать?» Чернышевского, штудировал труды идеологов терроризма Нечаева, Ткачева. И хотя Ленин впоследствии часто говорил: мы отрекаемся от терроризма, имел он в виду лишь индивидуальное уничтожение отдельных людей. Ему-то нужен был террор массовый. И зловещий «Катехизис революционера» Сергея Нечаева не мог быть ему не созвучен. И именно Нечаев настаивал: политика должна быть оторвана, свободна от нравственности.
— От детской песенки — к «Катехизису» Нечаева.
— Вообще террористы, как правило, недоучки. Образованность Ленина была сугубо провинциальной, особенно на фоне мирового масштаба задач, которые он взялся решать. Что же касается его собственного чтения, то он не читал ничего, кроме «полезных» вещей.
Это был ограниченный, зашоренный своими схемами человек. Подлинную культуру — к развитию которой у него были действительно блистательные потенции — он подменил в себе фантастической любовью к собственной идее переустройства мира. Впрочем, это общая трагедия всех, даже самых ярких фанатиков-террористов.
Ольга МАРИНИЧЕВА
На фотографиях:
- МАЛЕНЬКИЙ ВОЛОДЯ УЛЬЯНОВ ЕЩЕ НЕ ЗНАЕТ СЛОВА «РЕВОЛЮЦИЯ»
- В материале использованы фотографии: из архива «ОГОНЬКА», East NEWS, Fotobank