ЖЕНЩИНА С ЛОПАТОЙ

— Лена, Лена, ну ты где? — сказала женщина в шубе, потерявшая в толпе знакомую. В шубе ей было жарко, душно и нехорошо. Она наконец оглянулась вокруг и тихо вздохнула: «Ой, господи ты боже мой!»

ЖЕНЩИНА С ЛОПАТОЙ

А было от чего. Вокруг были голые, черно-белые, огромных размеров женщины Ньютона. Они висели вокруг и пугающе, как оружие, выставляли наружу свои прелести и заветные зоны. Наша родная московская женщина в шубе, со стойкой краской для волос и стойким, несмываемым от дождя макияжем, с кольцами и сережками, со счастьем под мышкой и надеждой в груди чувствовала себя среди них потерянно. Да и я, признаюсь, тоже

СТРАННОЕ ДЕЛО С ЭТИМ НЬЮТОНОМ.

Во-первых, фамилия. Говоришь кому-нибудь, что был на выставке Ньютона, а тебе сразу: Исаака? Да нет, отвечаешь, Хельмута! Великого немецкого фотографа. Впрочем, без яблока и тут не обошлось. Хельмут Ньютон повторил известную штуку однофамильца — открыл некий важный закон. Только с Хельмутом Ньютоном вступило в отношения не простое яблоко. А то самое, библейское...

Сладкое яблоко искушения. Попадается оно на дороге часто и почти всем. Но, наверное, только Ньютону (Хельмуту!) оно попало в нужное место — по голове.

Х. Ньютон «дошел» до нас совсем недавно. Так же как и многие другие люди, ставшие на Западе классиками еще при жизни, но не признанные и практически неизвестные в СССР. Признать его классиком было сложно сразу по двум причинам: он всю жизнь снимал голых теток. Да еще для коммерческой рекламы! Это не просто грех. Это уже преступление в квадрате!

Собственно, в этом его двойном преступлении против советской морали и лежит вся обманка. Оптический эффект, мешающий его понять.

Мол, вот запрещали нашему советскому человеку смотреть такие вещи, а зря, блин, — тут же бездна вкуса, море большой эстетики, океан философии и т.д., и т.п. Что верно то верно — есть и эстетика, и философия, но заключается-то корень всех открытий Ньютона именно в этом двойном преступлении: снимал голых теток для рекламы!

Вульгарная ситуация заставила большого мастера повнимательнее приглядеться к тому объекту, который еще на заре эпохи магазинов служил моделью первобытным рекламщикам. И вот что Хельмут открыл: женское тело, если снимать его всерьез, без игривого кокетства и затейливых финтифлюшек (примерно так, как делали это порнографы позапрошлого века, но еще чуть строже, чуть жестче, с явным привкусом барака, казармы, спортзала, концлагеря) приобретает на картинках совсем другой смысл.

Оказывается, оно может не только грубо возбуждать, заставлять расплываться в слюнявом восторге, но и пугать, гипнотизировать, вгонять в депрессию, страшно сказать, заставлять думать... Держал бы я в руках отпечаток, который открыл Ньютону эти новые возможности, я бы сел и задумался на месте работящего немца: а стоит ли? Но он наверняка этого не сделал — перспективы успеха нового жанра были слишком захватывающими...

...Вот Ньютону дают заказ на создание каталога «Мир строительства». Он берет одну из своих теток, ставит ее рядом с лопатой. Каждая из них — женщина и лопата — хороша сама по себе, но вместе они становятся совершенно невероятным третьим объектом, не существующим в природе, — голая женщина с лопатой. Аскетичная, сухая, мрачная, болезненная плоть. И очень живая, бодрая, излучающая жизненную силу лопата. Что это? О чем это? О мире строительства?

Да вроде бы нет...

Две голые тетеньки сидят в обычной немецкой квартирке (серия, если не ошибаюсь, посвящена Восточному Берлину). Круглый стол, кружевная скатерть, старая мебель, бедные занавесочки, блюдца, кувшинчики... Добрая немецкая мамаша, закрывая глаза малолетним детям, только что вышла из этой комнаты и с ужасом закрыла за собой дверь, чтобы освободить площадку мастеру и моделям. Как долго и тщательно будет она потом тут убираться! Понятно, кто находится в этом бюргерском интерьере — геометрически правильные, в обуви на шпильках, худые, как из Освенцима, с печатью бессонницы на унылых лицах модели... Всаженные в этот соцреализм, они воспринимаются нами совсем иначе. Одна женская нога скользит по забытому культурному пространству: самодельная, домашняя порнуха, «грязные снимки», которые делали на свой страх и риск безвестные мастера, чтобы продавать школьникам и солдатам по пятьдесят копеек. Другая — уходит в философию: человек абсолютно обнажен перед печальной ретроспективой бытия — в прямом смысле. Он абсолютно голый, беззащитный и нелепый, как ни прячься за занавесками. Посередине (между ног) известный вопрос: а зачем все это?

За эти тридцать лет Ньютона, конечно, растаскали на цитаты, на ракурсы, на приемчики, сделали из него цветную гламурную рекламу, растиражировали его бесстрастный, выверенный стиль — в цветной «оживляж» лифчиков и мебели, духов и прочей чепухи. Ньютон (мне кажется) никогда не относился к этому всерьез, на его снимках нет чужих копирайтов и слоганов, нет серьезного отношения к предмету рекламы, а вот у его последователей деньги действительно стали богом искусства. Его прямой солдатский взгляд на женщин превратили за эти долгие годы в тепленькую цветочную муть. Ньютон — мессия гламурной прессы, но отнюдь не ее создатель или учитель. Он просто шел мимо...

Но мне кажется, значение этого парня, ударенного яблоком, совсем в другом.

Ньютон довольно быстро понял, что сексуальная революция закончилась не начавшись. Что секс стал знаменем, флагом, спортом, верой, лозунгом, предметом искусства, исследования, медитации, но ни в коем случае не изменился сам по себе. Там, в этих одинаковых квартирках, в одинаковых кроватях, всегда происходят совершенно одинаковые вещи. А то, что об этом пишется, говорится, снимается — это совсем другое.

Ньютон попытался развенчать великую иллюзию второй половины ХХ века. Конечно, у него ничего не вышло. Его объявили одним из главных иллюзионистов. Он же заранее постебался над всеми нашими «Пианистками» и «Интимными сценами», над тупой эротикой «желтой прессы» и над глубокомысленной эротикой современного искусства, над тиражированием подростковых фантазий, над инфантилизмом этого человека, который продолжает верить в то, что такие женщины, как у Ньютона, существуют на самом деле...

Впрочем, возможно, что я ничего в нем не понял.

Что он просто использовал меня, зрителя, как в свое время использовал заводы «Фиат», платья от Гуччи, манекены, улицы городов, женщин, Клаудиу Шиффер и Сьюзен Сарэндон, перчатки, сумки, туфли, лопаты, мебель, макет крокодила, сцены насилия, бассейны и парки, весь мир...

А в конце он говорил, наверное, как все фотографы и режиссеры: всем спасибо, все свободны. И женщины медленно одевались.

Борис МИНАЕВ

Выставка Хельмута Ньютона «Ретроспектива» продлится до 31 мая в залах Московского дома фотографий. Стратегический партнер проекта Volrswagen при поддержке hotel Baltschug Kempinski