ДРУГИЕ

Два интервью со смертельно опасными людьми

ДРУГИЕ

Искусство клоунады опаснее работы дрессировщика. Если зритель не смеется, считай, что клоуна съели. Только не львы, а публика

В цирке Никулина на Цветном новая премьера — «Волшебник Изумрудного города» в постановке Андриса Лиепы. Зрелище не для слабонервных, потому что цирк вообще зрелище нервное.

В принципе в сегодняшнем цирке делают все то, что в любой коммунальной квартире. Спят, варят борщ, ругаются... С небольшой лишь разницей: все это делают звери или сверхчеловеки. Те, что падают, но не разбиваются, нарушают законы гравитации — и не только потому, что, подозреваю, некогда плохо учились в школе и не узнали, что предметы в свободном падении обычно летят вниз, а не взмывают вверх.

Ты, зритель, сам не рискуешь жизнью, за тебя это делает артист. Но при этом вы оба испытываете одинаковый страх. Это и есть самоидентификация.

В цирке главное — напугать. Не в смысле крикнуть из-за угла: «Ух!» — и увидеть, как человек теряет сознание. А в смысле показать нечто такое, что ты сам никогда бы не смог, но ужасно хотел, например, полетать по воздуху.

Цирк живет. «На гарнир» в нем страх. В качестве «основного блюда» — умение его преодолеть.

«Экзотическое блюдо» всякого цирка — это львы и летающие люди. Львы — это привычно. Это везде. А в цирке Никулина — еще и крокодилы, причем такие, которые умеют спать. Спать ночью — это все умеют. Спать на глазах у зрителя — никто. Кроме крокодилов, разумеется. Создает это чудо дрессировщик Вадим Забелкин.

Вадим Забелкин, 36 лет. Окончив Институт физкультуры им. Лесгафта, два года проработал профессиональным тренером. Дважды был чемпионом Советского Союза по служебному собаководству (военизированное многоборье). В начале 90-х пришел на постоянную работу в Московский государственный цирк в качестве дрессировщика хищников. Работал с медведями, львами и ягуарами, позднее переключился на львов и тигров. Практически единственный, кто в России работает с крокодилами. Женат. Двое сыновей.

В цирке Никулина долгое время выступал с хищниками без клетки. Тигр был на поводке, а львы — вообще без ничего. Это был опасный номер, о котором не раз писали в цирковой прессе.

— А кто опаснее? Крокодилы или львы?

— Крокодилы — смирные пай-мальчики по сравнению со львами.

— Ну как же? У них такая... такая пасть...

— Они глупые.

— А вы в крокодилах личность уважаете?

— Во львах больше. Львы — прайдовые животные, они если идут на человека, то всей толпой.

— А кажутся такими забитыми, жалкими.

— Кто, львы?

— Ну да. В цирке.

— Да господь с вами! Это, может быть, с вашего первого ряда...

— Тридцать третьего... Мы смотрели с самого верху.

— Тогда тем более. Цирковые львы людей не боятся. А дикие боятся. Вы видели, как на сафари люди спокойно разъезжают на машинах среди львов?

— Только по телику.

— Это потому, что они боятся человека в природе. Они первыми на него не пойдут. А эти, цирковые, они не боятся.

— Почему?

— Они сильные, умные и хорошо изучили повадки такого животного, как человек. Они знают, когда нападать. Э-э, они, когда ты готов, не нападут. Они же тебя как под рентгеном видят. Чувствуют, когда ты их боишься, когда нет.

— А что может послужить причиной бунта?

— Что угодно. Когда львы с самками, работать просто нельзя.

— Значит, вы работаете только с «мужиками»?

— Конечно. Но даже когда они без самок, у них происходит подмена... Они начинают друг о друге заботиться, как будто среди них есть самка. И все равно загуливают, а это самое опасное...

— А мне казалось, что они вас и вашей палки боятся.

— Я же сказал, это только... кажется.

— Бугримову раз семь чуть не съели, а у вас такое было?

— Да я только что из больницы. Два месяца отлежал. В Ярославле на меня напали.

— Кто?

— Львы. Восемь львов. Это было во время выступления. Практически в самом начале.

— А вы не догадывались, что у ваших львов «критические дни»?

— Это же сразу видно. По их поведению.

— Так чего же вы в такие дни выступаете?

— Опаньки. Так если гастроли и афиши по всему городу расклеены и такая реклама: «Львы, крокодилы!» — куда денешься? Публике же не объяснишь, что у львов «критические дни». Вся надежда только на команду. Что они успеют тебя спасти. В Ярославле именно это и произошло. Они на меня все набросились. Меня чудом спасли. Я же говорю, два месяца больницы.

— Значит, одному с ними не справиться?

— Упаси боже! Они же умные. Млекопитающие. У них когти...

— Значит, и во время выступления, и на репетиции...

— . . . это ВСЕГДА смертельная опасность. В любое время.

— А зачем вы носите льва на шее?

— Это же контактный аттракцион. Двести восемьдесят килограммов на шее. Очень опасно.

— С крокодилами не так?

— Конечно. Хотя у меня крокодилы сиамские, из Вьетнама — маленькие, но бешеные.

— А что вы с ними можете? Я скажу вам честно... что то, что показывают по телевизору из Таиланда, какие чудеса творят там с крокодилами!!!

— Ну, вы тоже сравнили божий дар с яичницей. У них же специальные фермы. У них возможности отбора и селекции, несравнимые с нашими. А у нас приходится работать с тем материалом, единичным, который есть. Выбор сужается.

— Но ведь вы со своими тоже чудеса можете.

— А то! Голову — в пасть, гипноз...

— Гипноз? Это что, в самом деле?

— Ну нет, конечно. Это фокус. Но крокодил застывает. Ручки, ножки, хвостик в разные стороны разведет и застывает.

— Но ведь это тоже надо уметь. Кстати, что с теми львами стало, что на вас в Ярославле набросились? Вы с ними по-прежнему работаете?

— Да нет. Мы их в зоопарк сразу отдали.

— А новых откуда?

— Малых берем. Воспитывать начинаем.

— И сколько им сейчас лет?

— Тем, с которыми я сейчас выступаю, по три года. Готовлю новое шоу, чтобы было пятнадцать львов на арене! И все носятся. Вот это ураган.

Ровно за день до этого разговора мы встретились за кулисами цирка. Тогда Вадим сокрушался по поводу смерти льва. Он не мог понять отчего. Ветеринары говорили, что еду проверяли — еда хорошая. А лев умер в мучениях. Что? Отчего? Этого дрессировщику не сказали. Животные для него, как дети малые.

Зато в других цехах царил смех. Смех в цирке — вещь немаловажная. Так же как и мат. Это — щепотка соли в суп. Без крепких слов жизнь пресная. И потом, это же не на публике. Я искал поразившую меня артистку — девушку-клоуна. Клоун — профессия традиционно мужская. Начиная с итальянского Арлекина, русского Петрушки, французского Скарамуша. Женщин среди них не было. И тут я увидел ее в новой программе цирка Никулина. Красавица. Спортсменка. Комсомолка. Наверняка отличница. И «родом» из циркового училища. Ее зовут Наталья Мезенцева.

— Вы умеете шутить «ниже пояса»?

— Это не для меня.

— Женщине-клоуну труднее, чем мужчине?

— У мужчины всегда в запасе шутки «ниже пояса» могут быть, а у девушки нет, — вмешался в наш разговор Руслан Легостаев, сосед Натальи Мезенцевой по гримерке. В России не больше трех женщин клоунадой занимались.

— Вы такая красивая, обычно, я думал, в клоунессы идут некрасивые, чтобы смешнее казаться.

— Спасибо. У меня есть даже номер с Мэрилин Монро.

— Но она же такая трагическая фигура. При чем тут клоунада?

— Что вы! Она первостатейный комик. Это жизнь из нее сделала трагика, а по фактуре она абсолютно комическая персона. Мой номер — это, конечно, пародия на Мэрилин Монро. С жонглированием. Мы придумали персонаж — уборщицу, которая выходит на арену убирать, падает в шпагат, и вдруг ее освещает луч света, как Мэрилин, и она начинает выходить из ситуации... Она жонглирует... пакетами...

— Чем?

— Пустыми пакетами, ну, скажем, из-под фруктов. Но в принципе это неважно, из-под чего они. Они пустые, легкие. Ими жонглировать непросто.

— А у вас кто вообще любимый комик?

— Депардье.

— Кто?

— Депардье, вы что, не знали? Он же прекрасный комический актер.

— А кто еще?

— Луи де Фюнес. Я могу многих назвать.

— Какие у вас кинематографические пристрастия?

— А еще я смотрела всего Чаплина.

— И у всех можно учиться? Это же прошлый век.

— У всех.

...В этот момент мимо нас промчались пять всадников на белых конях. Вечером. В десять часов. В цирке. Как привидения. Если бы они были без голов, я бы не удивился.

Дмитрий МИНЧЕНОК