ПРАВША

Кузнеца настоящего, мощного, такого, чтобы в фартуке да с бородой, сейчас не найдешь. Хотя в Москве-то, может, и не найдешь, а вот по области...

ПРАВША

Кузница на Руси всегда считалась местом сакральным. А кузнецов почитали чуть ли не за колдунов. К ним ходили даже зубы рвать

В кузницу Вадима Карамышева, расположенную в одном из цехов старой фабрики, рядом с селом Дорохово (Рузский район), мы приехали не то чтобы засветло, все-таки 80 км от МКАД, но как раз к началу рабочего дня. В общем-то именно так рабочее место классического кузнеца я себе и представлял: просторное помещение, в центре — массивная наковальня, у задней стены — настоящий горн, только без мехов (как оказалось позже, вместо них воздушный насос, а что вы хотите — прогресс). Аккуратно сложены инструменты: клещи, щипцы, железяки неизвестного назначения, но, безусловно, важные, потому что с ручками. Молот такой здоровый, килограмм на семь, с деревянной рукояткой. Сбоку — сложный механизм, оказавшийся тоже молотом, только пневматическим. И в центре всего этого богатства — настоящий русский кузнец.

— Вадим, а где у нас сейчас на кузнеца учат?

— Школ серьезных в России сегодня существует только две, это Суздальское реставрационно-художественное училище и Санкт-Петербургская высшая художественно-промышленная академия имени Мухиной. А больше нигде. В мастерских учат.

— Типа подмастерьев?

— Ну да. Там начинают с подметания полов, с походов в магазин за материалами, дальше допускают ученика заготовку держать, потом — молотом стучать, и так человек постепенно доходит до собственной работы.

— А у тебя сейчас есть ученики?

— Один есть. Со мной сейчас работает парень, которого я знаю уже четыре года. Многие вещи, которые делает, он делает с моей подачи. Я его так учил. Хотя начал заниматься кузнечным делом он гораздо раньше. Просто он работал в таком месте, где было особо не до творчества. Я когда в свою кузницу пришел работать, тогда его и заразил вот этим делом.

— И чем вы с ним занимаетесь?

— Сейчас существует такая программа «Звенигород — столица Подмосковья». Программа эта государственная, проходит под патронажем Громова и мэра города Звенигорода Юрия Николаевича Панина. И я в этой программе отвечаю за кузнечное направление. А все мое кузнечное направление — это моя кузня, кузни моих знакомых и плюс еще в Ногинске есть мастерская, которая занимается изготовлением экипажей.

— Что, и экипажи сегодня кто-то делает?

— Еще как. Шестисотым «мерсом»-то уже никого не удивишь, а вот красивая карета на мягких рессорах, запряженная четверкой лошадей, — это, согласись, круто.

— Кстати, а лошадь подковать — это ведь тоже дело кузнеца. К тебе могут прийти и попросить подковать кобылу?

— Лично ко мне — нет, у меня несколько другая специализация, а вот подкову выковать как сувенир, например, это без проблем. Так сказать, под размер клиента. В кузнице проще сказать, что не делается. Все, что делается из железа, все это можно сделать в кузнице.

— Кольчугу ты тоже можешь сплести?

— Опять же теоретически могу, но практически за этим лучше обращаться к кузнецам-оружейникам. Вот они и латы куют, и мечи, и шлемы... Это не наша специфика. Кузнечная специальность традиционно делится на различные специализации. Оружейник — это один кузнец, коваль, который подковами занимается, лошадей подковывает, — это другой...

— Раньше у каждого кузнеца были фирменные секреты, которые передавались исключительно от отца к сыну, от деда к внуку. У тебя такие тайные знания есть?

— Ну а как же! Правда, такая четкая преемственность уже редко кем соблюдается. Секреты, они в процессе работы появляются. И потом, даже если ты секрет ученику передашь, он все равно трансформирует его через сознание и сделает своим, отличным от того, что ты передал. Это как почерк. Почерк, он индивидуален, так же и секреты индивидуальны.

— Ты можешь эти почерки различать? Если увидишь чью-то работу, сможешь сразу сказать: «Это сделал тот-то»?

— Если работа сделана от души, с уважением, то, конечно, узнаю.

— С экскурсиями к тебе в кузницу не приходят?

— Нет. Многие вообще не знают, что до сих пор такая профессия сохранилась — кузнец. Иногда люди, солидные люди, культурные, когда узнают, кем я работаю, удивляются и спрашивают: «А что, кузнецы разве еще существуют?» Для нас-то это, конечно, глупый вопрос, а для простых людей, оказывается, вполне логичный.

— А почему ты в Подмосковье обосновался? В Москве-то, наверное, заказчиков побольше будет?

— Не скажи. Заказчики — это в основном люди, имеющие собственные дома. Это им нужны кованые ограды, камины, лестницы. А таких в области как раз больше. Но главное — это, конечно, вопрос арендной платы. Юрий Михайлович взвинтил аренду за последние полтора года практически в два с половиной раза. Понятно, что он не ставил своей целью выжить из столицы именно кузнецов, но уж так получается, что такие вещи в первую голову ударяют по мелким предпринимателям. А поэтому сейчас в Москве кузнецов почти не осталось. А скоро и вовсе не останется. Потому что платить за сто квадратных метров тысячу с лишним долларов в месяц вряд ли кто из нас сможет себе позволить. А тут политика арендных взаимоотношений в последнее время выстроилась вполне нормальная. Я бы даже сказал — благоприятная. И сейчас все чаще встречаешь такую картину: человек живет в Москве, а работает в ближнем Подмосковье. Да и в этом самом ближнем Подмосковье драчка за землю уже идет. Мне хорошо, я тут, в Рузском районе, давно уже обосновался, тем, кто сегодня сюда приходит, найти свободное место уже сложнее.

— Может, это нормально, когда мастерские уходят из столицы в область?

— Конечно нормально, но, когда из Москвы уйдет последняя кузница, я думаю, что Москва от этого очень много потеряет. Она и так-то теряет из-за того, что нет в ней нормальной красивой кованой работы. Вот Питер — другое дело, его без ковки и представить-то невозможно. Москва более западный город по архитектуре, хотя и находится восточнее. В Питере если убрать ковку, он просто перестанет существовать. Не будет его знаменитых балконов, не будет решетки Михайловского сада, не будет козырьков, флюгеров на башенках, просто не будет Питера. А Москва тут поступает по принципу «не имела, ну и не надо». А это неправильно. И в этом отношении Подмосковье для моей профессии — более творческое место, тут и работать легче. Да и перспектива тут большая чувствуется. Хотя и сейчас практически все работы, которые делаются в Москве, стоят в Подмосковье.

— Иностранцы нашим кузнецам что-нибудь заказывают?

— Заказывают. Но эти заказы все больше через Питер проходят.

— Почему? Что, питерская школа более в мире известна, чем московская?

— Московской как таковой нет вообще. Есть питерская и суздальская. А через Питер идет просто потому, что так удобнее.

— А русская кузнечная школа есть?

— Есть. Точнее, она сейчас складывается, восстанавливается. Впервые эта тема была поднята Вячеславом Басовым, одним из старых кузнецов, мастером Суздальского реставрационно-художественного училища, где он организовал кузницу и кафедру. Очень много кузнецов, кстати, с ювелирки пришли. Доросли ребята до определенного уровня, надоело с мелочами возиться, хочется что-нибудь крупное сделать — и человек откладывает молоточек и берется за молот.

— Слушай, Вадим, а вот я давно мечтал с настоящим кузнецом силами помериться. Без надежды на победу. Интересно, сколько секунд я против тебя выстоять смогу? Давай попробуем?

— Да брось ты, баловство какое. Потом, не сейчас. Как-нибудь под настроение. Соберемся, наковальню накроем, бутылочку поставим, тогда и померимся, после второго стакана. А сейчас работать пора.

Он подбросил в горн лопату угля, поджег свернутый бумажный жгут и включил поддув. Угли заискрили и пошли переливаться красивыми желто-красно-черными узорами. И я вдруг понял, почему кузнецов на Руси считали еще и колдунами: вглядываясь в эти переливающиеся узоры, очень легко было предсказывать будущее.

Валерий ЧУМАКОВ