Швейцарский ресторатор Даниэль Леман ждал его всю жизнь. И еще шесть лет
ПОЙМАТЬ БОЛЬШОЙ ВЕТЕР НА БАЙКАЛЕ КУДА ПРОЩЕ, ЧЕМ НЕ ПОЙМАТЬ.
«Души умерших буеристов живут на Байкале»
Вим ван АККЕР
Существование в его Ле Понте — тоска кромешная. Крохотная деревушка. По соседству десяток таких же, веками приросших к озерку Вале-де-Жу, от которого аж двадцать верст до ближайшего города Лозанны. Едва ли не все деревенские жители заняты одним и тем же — клепают именно здесь производимые «брегеты», прочие, осточертевшие миру часовые механизмы. Ну, или лавчонкой своей тихо командуют, или, как Даниэль, — ресторанчиком с гостиницей на сорок душ.
Дороги — что зеркало, дома — будто из типовой коробки «детский конструктор», газончики стрижены, цветочки ухожены... Нет, так жить, конечно, нельзя!
В детстве Даниэлю казалось, что какое-то иное мироустройство начинается за озером. Страшно обрадовался, когда однажды отец усадил в странное корыто, снабженное тремя коньками и парусом. Зимний ветер ударил в парус, корыто понеслось... Но оказалось, что до неведомого берега всего-то два километра. И домики на другом берегу из того же конструктора, и часовщики...
Открытие расстроило, однако со странным корытом, именуемым буером, с тех пор уже не расставался. Гостиницей, ресторанчиком тихо, но полноправно командовала супруга, сын подрастал, а он продолжал колесить по кантонам и государствам. Каждый год ждал короткой зимы и опять уезжал дальше на север — бороздить застывшие голландские, скандинавские воды.
В 57 лет, когда уже вся Европа превратилась для Даниэля в игрушечный Ле Понт, он вдруг наткнулся на слова Вим ван Аккера, бессменного командора Европейской ассоциации буерного спорта: «Души умерших буеристов живут на Байкале». Ветер с Востока, ветер страны, укрытой вечными льдами, ударил в сердце, как в парус.
По слухам, где-то в Новосибирске проживал некий Копылов, который со времен обретения русскими свободы не пропускает ни одну старосветскую буерную тусовку. В Новосибирск и махнул. Дверь открыл молодой человек. Выслушал, позвал:
— Пап, к тебе какой-то швейцарец!
Вышел мужик в потертом, как и у Даниэля, свитере, с таким же обветренным лицом и веселыми глазами.
— Александр? Я Даниэль. Давай по Байкалу пройдем?
Нормальному человеку — чтобы в легкость подобных контактов въехал — процитирую того же Вим ван Аккера: «Буеристы — народ не от мира сего. Представить, чтоб буер затянула олимпийская суета? Что вокруг него в предвкушении прибылей забегают деловые напомаженные ребята при галстуках? Да это ж конец нашему братству!»
Между тем носиться на буере со скоростью 100 — 150 км в час, получая, по свидетельству очевидцев, «чумовые, адреналиновые эмоции, близкие к полету», — удовольствие не для малоимущих. Новый аппарат стоит 2,5 тысячи долларов, обкатанный мастерами — 5. Да и без автомобиля его обладателю не обойтись. При создании самой распространенной конструкции DN (по начальным буквам газеты Detroit News, объявившей в 1937 году конкурс на разработку ледового парусника) главным условием ставилась возможность разместить сложенный буер в багажнике. Впрочем, и задолго до появления авто затраты на «корыто» с коньками кусались. Первый российский буер, построенный в 1819 году на Адмиралтейской верфи, стоил целое состояние, появившийся в 1876 году в том же Питере семиметровый буер «Метель» оценивался как добротная яхта.
Такой вот симбиоз духовного с материальным.
День знакомства Даниэль с Копыловым отметили катанием по замерзшей Оби, но уже следующей зимой стояли на байкальском берегу в компании с новым партнером Лешей Шубиным, помощником капитана одного из местных туристических корабликов, а «по совместительству» также заядлым буеристом. Умудрились даже вертолет раздобыть — поизучали озеро сверху. Через год Копылов с Даниэлем и двумя буерами прикатили в Иркутск на своем стареньком, не одну сотню тысяч верст намотавшем по европам микроавтобусе. Несколько дней проторчали на льду. Ветра не было. Год спустя Шубин опять их встречал. Попытались остров Ольхон обойти. Ветры тогда сваливались с ущельев дикие, но метров сто пролетишь, и все — штиль безнадежный. Прошлая зима обернулась летом: лед ни к черту. Решили взять монгольское озеро Хубсугул, до которого от Байкала напрямую рукой подать. Новый прокол: короткой дорогой монголы через границу своих пропускают и русских, а настоящим иностранцам ни-зя! Рванули по окружной через Улан-Батор — уперлись в бездорожье.
Зато нынешним апрелем все звезды над ними сошлись.
Экипировались спутниковой связью, бензином, едой, четырьмя литрами водки, которую прямо на старте опробовали, поскольку Копылову ни раньше ни позже стукнуло 60, поймали ветер и понеслись. Минуя полыньи и становые трещины, огибая торосы, ночуя когда на льду, когда в редких избушках гостеприимных здешних егерей, за семь дней они пролетели озеро-море от южной Листвянки до Северобайкальска. 600 километров! С учетом движения не прямого, а галсами (змейками — как и на водной яхте) — все 800! Мировой, Гиннесса ли — как ни крути — рекорд, хоть и не официальный. К тому же бескровный, что для такой дальности и сложности маршрута вещь просто невероятная. Был, правда, момент, когда болт, крепящий мачту, вдруг отвинтился на скорости и она, накренившись, долбанула Копылова по голове, но пронесло — шлем спас.
Теперь в планах троицы — пустыня Гоби, которую собираются преодолеть на буерах-песчаниках. Еще японцам хотят на коньковую яхту открыть глаза. Есть ведь и там и лед, и ветер, и деньги, и рисковые парни. Отчего б не открыть?
Кстати, о деньгах. В день финиша за скромным банкетным столом я спросил Даниэля:
— Не жалко на такое небезопасное счастье тратиться?
Он заволновался, долго-долго что-то объяснял, сбиваясь с английского на французский. Наконец Копылов, рюмочку хряпнув, сказал:
— Перевожу: а на хрена мы вообще-то живем?!
— Конкретный перевод! — тут же добавил Шубин.
Золик МИЛЬМАН
собкор «Огонька», Иркутск