МАТОФИЗИОЛОГ

Матерная речь как доза яда, спасительного и исцеляющего

МАТОФИЗИОЛОГ

Леонид Александрович Китаев-Смык, конечно, не сразу понял, что мат выполняет в человеческом обществе очень важную функцию. Сначала, когда Леонид Александрович был еще мальчиком, еще во время войны, проживая на Волге, будущий врач с интересом наблюдал за матерящимися грузчиками, рыбаками и моряками. Матерились в то время многие, однако первые подопытные Китаева-Смыка делали это как-то по-особенному. После нескольких часов тяжелой работы они садились тесной и шумной курящей компанией и выбирали противников. Выбранные садились друг напротив друга и начинали ругаться... нет, Китаев-Смык утверждает теперь, что они не ругались, а именно сознательно говорили матом. Соревновались. Условие было, в общем-то, одно: не повторяться, а слова можно было употреблять любые. Матерные, конечно.

— И вот через десять-пятнадцать минут этих упражнений все единодушно признают: ну, сегодня Серега победил. Или — Сашка сегодня победил. А дальше снова как ни в чем не бывало начинают работать, — рассказывает Леонид Александрович. — Но что интересно, матерились они всего минут пятнадцать, а казалось, что пару часов отдохнули — так становились бодры и веселы. Это сегодня я знаю, в чем дело, а тогда просто удивлялся.

После окончания с отличием Первого меда Китаев-Смык писал диссертацию по фармакологии, но закончить ее не успел. Помешало еще одно сильное впечатление детства. Как-то раз, еще даже до встречи с грузчиками, маленький Леня сидел и рассматривал энциклопедию. Там была нарисована Галактика Млечный Путь. Картинка его заворожила. Леня все время приставал к папе, чтобы он ему побольше рассказывал о космосе. Папа рассказывал много, но информации не хватало все равно.

Поэтому, когда молодому врачу Леониду Китаеву-Смыку предложили работать в Летно-исследовательском институте в подмосковном Жуковском, он долго не раздумывал.

— Я стал заниматься проблемой стресса у космонавтов, искал способы быстрого устранения его последствий... Космическая подготовка — это же тяжелейшие условия. Когда к нам приходили обычные врачи, они, видя наших испытуемых, говорили: «Боже! Их надо скорее госпитализировать!» А мы знали: они выдержат.

— Благодаря мату, что ли? Вы их там всех учили материться, да?

— Вы меня удивляете. Мужчин, выросших в нашей стране, материться учить... Началось все с другого. Первое, на что мы — врачи, психологи — обратили внимание, была одна женщина, невропатолог, которая проводила научные исследования. Мы стали между собой признавать, что после ее психолого-неврологических приемов у испытуемых сразу же исчезают стрессовые показатели. А надо вам сказать, что это была за женщина. Мы ее звали Прекрасной Дамой. Она была чрезвычайно красива, очень эстетична, была очень корректна. Мы сначала не понимали, почему вдруг исчезают неблагоприятные изменения крови, почему улучшаются корректурные пробы, психологические... Причем почти на целые сутки, и как раз в те дни, когда она работала. Ну поразительно! Мы отследили статистику, и все подтвердилось — Прекрасная Дама изгоняла стресс.

— Ну, это же, в общем-то, понятно. То вокруг одни приборы, мужики, напряжение... И вдруг — женщина красивая.

— Но это было так очевидно! Анализы показывали... Если бы вы своими глазами это видели, тоже удивились бы. И вот после этого я задумался о сексуальной энергии. В чем еще она концентрируется, кроме красоты? И мы с коллегами решили испробовать мат.

— Прямо так сели и решили? Это какой год-то был на дворе?

— Конец шестидесятых. Нам надо было бороться со стрессами, мы экспериментировали. Это все обывательские представления, что вот есть приказ министерства, который надо исполнить... Задача была одна — снять стресс. Сами мы там раскручивали методики, проверяли друг на друге. Исследовали мы все, что можно придумать: и зрение, и мышление, и способность двигаться, решать проблемы, и проход пищи, и кардиограмму, и кожно-гальванические реакции... Действие высокой человеческой сексуальной энергии мы проверили с помощью Прекрасной Дамы, теперь надо было проверить действие низкой. У нас формировались экипажи по два человека, и мы стали подбирать в одни пары тех, кто ругается матом, а в другие — кто этого не делает. И что вы думаете — мы обнаружили, что в матерящихся группах проявлений стресса существенно меньше, чем у тех, кто обычным образом изъяснялся.

И вот тогда я вспомнил работяг, которых слышал в детстве. У меня всегда было подозрение, что мат — это не просто слова. Что он способен восстанавливать интеллектуальную и физическую работоспособность. Я бы, знаете, даже сравнил эти матерные состязания со знаменитыми дзенскими диалогами. Диалоги ведь тоже строятся на системе потаенных знаний и парадоксальном их использовании. Только у них нет сексуального оттенка. У тех грузчиков получалась самая настоящая дзенская речь, но наш родной мат, скажу я вам, эмоционально намного богаче и сильнее действует на физиологию. В дзен просто интеллектуально состязаются два монаха, а здесь это состязание идет социализированно, в обществе. И действует на всех окружающих резко благотворным образом. Правда, окружающими должны быть только мужчины.

— Но вот многие женщины... Да и при женщинах...

— Подождите, про женщин потом. Некоторое время спустя я работал в Институте Склифосовского. Врачи травматологического отделения единодушно отмечали, что в палатах, где с утра до ночи матерились, быстро рубцуются раны и срастаются кости. А где лежат «безматерные чистюли», заживление хуже. Тогда мы стали измерять уровень андрогенов. И вот что выяснилось — в матерящихся коллективах андрогены выделяются сильнее. А андрогены — природные противники воспаления и ускорители регенерации.

Вот привозят парня, строителя, упавшего с высоты. Он в шоке. Его завозят в «матерную» палату. И первое, что он слышит сквозь забытье:

— Смотрите, кудрявого привезли! Здоровенного! Он тут всех медсестер ...!

Хохот. А парень вдруг улыбается. Выясняется, что к нему должны для выяснения обстоятельств падения прийти инженеры по технике безопасности, и в связи с этим ему говорят:

— Если бы ты, парень, ..., долетел бы до низу, то твои техники, ..., долго бы тебя, ..., от асфальта, ..., отскребали.

И когда техники пришли, парень, слабо улыбаясь, шепчет им:

— Если бы я, ..., долетел до низу, то вы бы долго от асфальта меня отскребали, ... .

И опять все ржут как бешеные — целая палата покалеченных, но в сущности здоровенных мужиков.

А вот к вопросу о женщинах. Они как раз неуютно чувствовали себя в этих матерящихся палатах, смущались и стремились скорее уйти от своих мужей и братьев, хотя при них никто не выражался. А в палатах «чистюль» они подолгу сидели и вздыхали, сочувствовали.

— В общем, все зло, как обычно, от женщин.

— Ну при чем здесь зло. Просто на нормальную женщину андрогены действуют угнетающе. А мату все равно — от него и у женщин андрогены вырабатываются. Кстати, косметологи отмечают — у матерящихся женщин начинает ломаться голос, наблюдается повышенное оволосение. Матерная речь вредна женщинам физиологически. Вот почему при женщинах мужчина обычно не выражается.

— В общем, вы нашли новый способ терапии — матом. Тяжелобольной человек загружается в специальную комнату, включается магнитофон...

— А вот и нет, не получится. Мат должен идти «изнутри», это должна быть собственная речь, органичная. Нельзя мат использовать как некий стандартизированный способ снятия стрессов. Это или есть в культуре, или нет. Но в нашей культуре эта память, как правило, есть у всех мужчин. Даже если они никогда не «ругаются», в стрессовой ситуации мат проявляется спонтанно. Эти ситуации известны — война, болезнь, колоссальное рабочее напряжение.

Недавно общался с двумя милицейскими психологами, они работали в Чечне. И обнаружили, что матерная речь в боевых условиях вдруг вспыхивает ярким букетом, начинает даже заменять обычную речь, и из-за этого общение становится более коротким, более ярким и образным. Получаются совершенно непонятные со стороны некие трафареты, «протезы» речи. Но с помощью этих «протезов» лучше строится речь там, где нужно мгновенное действие, где жизненно важна социальная иерархия... Чем ниже уровень индивида в иерархии, тем больше к нему адресуется таких слов.

— Ну понятно, если командир может обойтись одним словом, то зачем говорить три предложения... А почему тогда в тюрьме материться недопустимо?

— В тюрьме постоянный стресс и устоявшаяся иерархия. И сам мат становится более сексуально агрессивным. Он там является не средством «разрядки», а первобытной претензией на изменение статуса, которая влечет ответственность, «ответ», вплоть до убийства. Это очень первобытно.

— В общем, мат — это первобытная речь сегодня. И почему он живет в цивилизации?

— Я уже сказал почему — как резервное средство восстановления. Мат возник в результате магических представлений. Можно себе представить, как первобытных людей поражали некоторые вещи — зачатие, рождение, смерть, насилие, половые различия. Понятно, что все это объявлялось священным, запретным, волшебным. В современных этносах истоки матерной речи большей частью безвозвратно утрачены. Но вот в 50-х годах я был в Сванетии. И наблюдал там интересный культ общинной фаллической мощи. В определенный день года, под праздник, все молодые неженатые мужчины выстраиваются один за другим, обнажают свою мужскую принадлежность, одной рукой держатся за нее, а другой — за пояс впереди идущего. Причем первым стоит тот, у кого — самый крупный. При этом они поют песню, очень «неприличную» по содержанию, смысл которой: вот они какие молодцы, и всем злым силам сейчас не поздоровится. Фактически поется матерная песня. А делается это, чтобы защитить общину.

Или вот еще пример. Один доцент фармакологии из Ленинграда, осетин по национальности, научил меня особому кличу с переливами наподобие тирольских. Он говорил, что у них в Осетии такие кличи используются на переправах через шумящие горные потоки. Вот если даже я сейчас, осипший и старый, крикну, то все люди очень и очень испугаются. И в переводе что, как вы думаете, они значат? Вот что могут кричать воины, которые захватывают города и селения?

— Ну, что «мы вас тут всех сейчас поимеем».

— Именно это, представьте себе. И кричать так может только мужчина, это со свойствами гортани связано.

Этот доцент, мы ходили с ним в альпинистские походы, тогда всю группу нашу обучил так кричать, и поэтому нам не страшно было потеряться.

— Курицы вот кукарекать не могут. А женщинам, выходит, матом не дано ругаться.

— Нам вот что важно — из этой магии, победной, генеративной, пробуждающей, рабочей, и родилась матерная речь.

— А может, это только новая нравственность, поделившая мир на «добро» и «зло», сделала мат «плохим»? Христианство вообще все, что связано с половыми отношениями, объявило злом. А первобытные люди обозначали себе священными словами всякие священные вещи, и цензура у них была естественной, не «депутатской».

— Насчет «новой нравственности» — это милые выдумки одного очень достойного человека, Владимира Даля. Здесь два момента есть. Во-первых, матерная речь — это действительно «половая» речь. Но она мало связана с «новой нравственностью». Вот, например, до сих пор в алтайских языках есть общий язык, которым пользуются и мужчины и женщины, и есть сугубо мужской, который женщины никогда не произносят. И есть женский язык, эти слова не произносят мужчины.

— То есть мужчины там не говорят «веник», что ли?

— Ну, что-то вроде этого. А женщина не может говорить «отец», адресуясь к отцу мужа. И таких слов много. Язык охотников женщины вообще никогда не слышат. А в языке охотников имеются сексуальные подтексты. Есть язык шаманов, только они его знают и им пользуются. У американских индейцев то же самое. В древнем английском тоже было нечто подобное.

И все это селекционировано тысячелетиями. Те народы, у кого этого нет, они просто вымерли. При женщинах эти слова были запретными, а на охоте, на войне — нет.

— Участники фольклорных экспедиций, которые были популярны в XIX веке, не могли публиковать в печати древние свадебные песни: не позволяла цензура, такие они были «похабные». Просто какой-то сценарий к порнофильму...

— Это были особые песни-инструкции, специально для новобрачных. Их пели только в особенных случаях.

— Но их же женщины пели. А вы говорите: голос ломается, борода расти начинает.

— Да боже упаси! Я вам такое сказал? Нельзя только «по матери», а остальное... У женщин масса собственных скабрезностей. Они касаются половых отношений, женских всяких дел. Это было всегда — женские таинства. Всегда женщины определенные вещи обсуждали, советовались. И сегодня это есть — женщины о чем-то шушукаются, хихикают, но появляется мужчина, и они стыдливо замолкают. А непонимание магической, психофизиологической сущности скабрезной речи, объявление ее «грязной» привело к потере скабрезной культуры вообще. В результате, например, студентки, которые учились со мной в институте, изучив анатомию и физиологию, не знали, как делать детей на практике. Говорите сколько угодно, только в своем кругу, не при мужчинах. И маму не трогайте — не по-женски это.

— Ну слава богу. Вы нас просто спасли. Значит, получается, что мат — прекрасная вещь. Больные исцеляются. Охотники ловят. Воины побеждают. Женщины инструктируют брачующихся. Зачем тогда цензура-то, почему волнуются депутаты?

— Когда в обществе нет культуры скабрезности, как всегда, возникают крайности. Одни призывают к тому, чтобы сделать матерную речь повседневным языком, другие — за тотальный запрет. Оба подхода неправильны.

Мат — это психический тоник, у охотников и воинов он способствует выбросу андрогенов. У тех же, кто постоянно «ругается», мат — способ компенсации гипопотенции. Те, у кого андрогенов недостаточно, нуждаются в искусственной подпитке — вот откуда у гипопотентов особая любовь к мату, как вот, например, за феминизм часто ратуют женщины, чувствующие свою женскую неполноценность.

Матерной речи не должно быть в ситуациях повседневных, не стрессовых. Если нет войны, охоты, болезни, тяжелой отупляющей работы. Привычного мата не должно быть у молодежи. Потому что это будет искусственное подстегивание гормональных механизмов, нормальное психосексуальное развитие будет нарушаться. Если допингом пользоваться постоянно, человек становится наркоманом.

— А откуда взялась мода на мат в художественной, артистической, политической элите?

— Это связано с жизнью этноса, с его жизненной силой. Вот, например, в Средней Азии — там нет матерной речи. Там никогда в ругательстве не адресуются к матери. Вот я жил в Казахстане — там только скабрезная адресация к отцу.

— Оскорбительная, что ли?

— Очень. Нет, не претендующая свергнуть его, это вы Фрейда начитались, а унижающая его. «Твой отец на низком уровне, значит, он раб, а ты его сын». А насчет матери ничего такого нет. Это одно из проявлений этнических различий. Собственно матерная речь существует приемущественно у восточных славян. У других преобладают «обнажающие» скабрезности. А у немцев самое страшное ругательство — «говно». Причины этого можно изучать десятилетиями.

Но вот что интересно — почему в России вдруг снова всплывает «проблема» матерной речи? Почему об этом начинают говорить на государственном уровне?

«Цензурно», «нецензурно» — это же не от прихоти чиновников зависит. Изначально благодаря «цензуре» сохраняется этическое состояние общества, а значит, и энергетическое, то есть его жизнеспособность. Один и тот же симптом может быть показателем развития общества, а может — свидетельством упадка жизненных сил. Почему сегодня элита общества — политическая, культурная — непристойности возводит в некую игру и моду? Делайте выводы сами: либо мы «в палате выздоравливающих», либо «на войне», либо «испытываем сильный стресс».

Когда мы заживем нормальной жизнью, «матерные» проблемы, я уверен, урегулируются сами собой.

Майя КУЛИКОВА