СКАЗКА О КУХАРКИНЫХ ДЕТЯХ

Российское общество стремительно становится кастовым. Детям из небогатых семей практически перекрыли доступ к высшему образованию. Хотя число бесплатных мест в наших вузах не уменьшилось. Секрет этого фокуса раскрыл нам Владимир Рыжков

СКАЗКА О КУХАРКИНЫХ ДЕТЯХ

— Знаете, какой первый вопрос мне задают избиратели, когда я приезжаю в свой округ? Не о Чечне. Не о лопнувших трубах и замороженных квартирах. И не о растущих ценах. И даже не о поборах в больницах. Они спрашивают, где завтра будут учить своих детей. У них нет ответа на этот вопрос, потому что у них нет денег.

...С депутатом Владимиром Рыжковым мы пьем кофе за столиком маленькой кофейни в Камергерском переулке. Я попросил Владимира об интервью после того, как на телевизионном ток-шоу «Версты» он сказал, что самая страшная наша беда сейчас — это недоступность высшего образования в России.

— Какая недоступность?! — недоумеваю я. — Чиновники с пеной у рта убеждали меня, что ни одного бесплатного места они не сократили.

— Давайте разберемся. Правда ли, что бесплатные места не сокращены? Да, их не сокращали. В законе прописана пропорция, сколько должно быть бесплатных мест на десять тысяч населения. Она выдерживается. Но какое образование в стране доминирует? Вот свежие официальные цифры от Минобразования: сегодня в России 55% мест в вузах платные, 45% — бесплатные.

— Почему же платные места доминируют, если бесплатные никто не сокращал?

— За последние десять лет число студентов в России удвоилось. Практически все вновь созданные студенческие места платные.

— Ничего не понимаю... О какой недоступности речь, если студентов стало вдвое больше? Может быть, нам не в набат бить, а радоваться надо?

— Радоваться я бы не спешил. Доступность образования к пропорции платных и бесплатных мест в вузах ни малейшего отношения не имеет.

— Владимир Александрович, у меня сейчас крыша поедет. Как это не имеет?!

— А вот так. Давайте представим себе среднестатистическую семью из моего родного Алтайского края. Три тысячи с лишним километров от Москвы. И три тысячи рублей в месяц — средняя заработная плата работающего человека. Билет эконом-класса на самолет в Москву стоит четыре тысячи в один конец. Чтобы способный парень из небогатой семьи просто слетал в Москву рискнуть, нужно уже восемь тысяч. В Москве абитуриент должен где-то остановиться. О гостинице молчим — она не по карману.

— У родственников...

— Это миф, что у каждого россиянина есть московская родня. Если в каком-нибудь общежитии есть земляк с Алтая — можно попробовать договориться с ним. Подселиться в комнату. Сколько-то калорий в день надо съесть. Но все это мелочи по сравнению с оплатой московского репетитора, без которого поступать в столичный вуз лучше даже и не пытаться.

— А чем плох барнаульский репетитор? Он ведь обойдется дешевле.

— Ну и толку от него? Репетитор должен быть из того вуза, куда вы поступаете. Ведь его функция — не только вас подготовить, но и подстраховать ваше поступление. Говорят, что рынок этих услуг оценивается в миллиард долларов в год. Боюсь, эти деньги выплачиваются не только за знания, но и за гарантии.

— У нашего героя шансов нет?

— Нет. Семья элементарно не найдет денег на билет до Москвы. На этом вся история закончится.

— Будь этот пацан потенциально хоть Биллом Гейтсом?

— А толку? Какая семья рискнет продать старый «жигуленок» или дачу, чтобы ребенок прогулялся в Москву и вернулся ни с чем?

— Ну и что этой семье и этому парню делать? Что вы предлагаете?

РЕТРОСПЕКТИВА

— Давайте пока не будем спешить с рецептами. Лучше для начала вспомним, как работала система поддержки выходцев из социальных низов в Советском Союзе.

— По-вашему, это была очень хорошая система?

— Не в том дело. Просто это единственная система подобного рода, о которой мы можем судить по собственному опыту, а не понаслышке. Во-первых, в СССР достаточно прилично работали школьные медали.

— А сейчас медали и льготы для медалистов разве отменены?

— Не отменены. Но беда в том, что медали стали раздаваться «числом поболе, ценою подешевле». И вузы стали подозревать...

— ...что медали куплены?

— Необязательно. Тут другой механизм работает. Сейчас школу поощряют за количество медалистов. Ну вот, она и вытягивает своих середнячков. Парадокс: уровень среднего образования, по экспертным оценкам, в стране падает, а количество медалистов растет.

— И это вынуждает вузы ужесточать требования к медалистам? Например, не зачислять их по результатам одного экзамена?

— Да нет, ничего они не ужесточают. Медаль сама по себе перестает работать как пропуск в вуз. Представьте себе, что на некое количество студенческих мест претендуют не два медалиста, как когда-то, а двадцать.

— Очередь, чтобы пройти без очереди. Ясно.

— Во-вторых, в СССР были льготы для рабочих. Были рабфаки, после которых можно было поступить вне конкурса.

— Не мне вам напоминать, какого качества продукт они производили.

— Согласен. Но дайте мне альтернативный вариант! Пока никто не дал. В-третьих, были квоты. Для сельской молодежи, малочисленных народов, отслуживших в армии. В-четвертых, можно было получить рекомендацию от партийных, комсомольских, профсоюзных структур.

— Кстати, в американскую или европейскую бизнес-школу без рекомендательного письма от прежнего работодателя и по сей день не берут. Похоже, мы просто переиначили чужой опыт...

— Что мы имели в итоге? По статистике, даже самые элитные вузы Москвы — МГУ, МФТИ, МИФИ, МВТУ — каждый год до трети мест отдавали выходцам из провинции и с социального низа.

— Прошу прощения, но все же прекрасно понимали, что это никакая не социальная защита, а создание «пятой рабоче-крестьянской колонны» в стане советской интеллигенции. Чтобы не диссидентствовала и не заносилась.

— Знаю. Кстати, многие считали, что квоты для нацменьшинств на самом деле обслуживают сынков региональных баев. И в этом была доля правды. Поэтому, когда десять лет назад советская система преференций, льгот и квот была разрушена, демократически настроенная общественность была на седьмом небе — наконец-то в вузах восторжествует честный конкурс!

ЧЕСТНЫЙ КОНКУРС КОШЕЛЬКОВ

— Эту волну эйфории я помню. Правда, она очень быстро схлынула.

— Еще бы она не схлынула! Общество через очень короткое время с ужасом обнаружило, что никакого честного конкурса нет и в помине! Льготы и квоты отменили, а свободной конкуренции нет! Есть честный конкурс кошельков. Есть мозги плюс деньги на репетитора, авиабилет и гостиницу — поступаешь на бесплатное место. Нет ничего, кроме денег, — поступаешь на платное. Есть мозги, но нет денег — не поступаешь никуда. Пусть ты учился в своей провинциальной школе на одни пятерки, пусть ты побеждал на всех школьных олимпиадах — если ты из бедной провинциальной семьи, у тебя нет никаких шансов получить качественное образование.

— Хорошие региональные вузы не спасают положение? Барнаулец разве не может поехать за качественным образованием в Новосибирск? Или получить его у себя дома?

— Нет.

— Но тут-то где неподъемные расходы?

— На само обучение. Потому что на все востребованные специальности — менеджмент, экономику, право — прием платный. Бесплатных мест по этим специальностям нет.

— Но как же установленная законом квота бесплатных мест?

— За счет того, что на нехлебные и непрестижные специальности набор бесплатный, квота в целом по вузу соблюдается безукоризненно. Средняя температура по больнице нормальная!

— Ловкость рук, и никакого мошенничества...

— Это еще не предел ловкости. Допустим, у вас на юрфаке все-таки есть пять или шесть бесплатных мест. Но три места из этих шести — так называемый спецнабор. Для студента они бесплатны, но за обучение должен заплатить спонсор. Спонсора еще надо где-то найти. У абитуриента из бедной семьи связей в бизнес-сообществе нет. Итого — реально бесплатных мест имеем три штуки. Конкурс на них — сто человек на место. Дерзайте.

— Что же это у нас получается?

— Получается, что Россия потихоньку (а может, и не потихоньку) становится Индией. Если ты из высшей касты — тебе все доступно. Если из низшей — твои дети и внуки в ней и останутся.

— Это в теории. Но неужели ваш способный алтайский паренек в реальной жизни не найдет какого-то выхода из этой ситуации?

— Многие талантливейшие ребята со школьной медалью идут получать среднее профессиональное образование. И уже имея в руках профессию, медаль, красный диплом и некие деньги, повторяют попытку штурма вуза. Это сейчас. А когда западные вузы начнут рекрутинг в российской провинции, наши способные выходцы из небогатых семей просто начнут уезжать из страны. Из столиц они уже уезжают тысячами.

— Я недавно был на очередной презентации британских образовательных программ, предлагаемых россиянам. И спросил английского чиновника: не приехал ли он за детками наших нефтяников, потому как всех других богатых абитуриентов переманили американцы? Он ответил, что нефтедоллары его не интересуют. Был бы студент способный, а найти ему кредит или стипендию — дело техники. Как вы думаете, он не лукавил?

— Думаю, что не лукавил. В это трудно поверить, но у наших вузов и лучших западных вузов диаметрально противоположная мотивация. У наших вузов сегодня, к великому сожалению, мотивация одна — заработать деньги. А в западных вузах давно уже идет охота на таланты. На умы, на мозги — как вам больше нравится.

— Им что, деньги не нужны? Не верю!

— Деньги им нужны. И много больше денег, чем нашим. Но они давно уже научились зарабатывать эти деньги на умных, а не на дураках.

— Так. С этого места, пожалуйста, поподробнее.

ГАМБУРГСКИЙ СЧЕТ

— Я недавно встречался с бывшим канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом. Представьте себе, он после ухода в отставку тоже стал работать в сфере образования. Шмидт возглавляет фонд, который несколько лет назад создал в Гамбурге маленькую частную юридическую школу. Набор — сто студентов в год. Конкурс абитуриентов — пять тысяч человек на место. Конкурс на профессорское кресло — тридцать человек на место. Вступительных экзаменов как таковых нет. Есть марафонское собеседование с абитуриентом, которое длится три дня и включает самые невероятные тесты. А последний вопрос абитуриенту разрешено задавать только после того, как он будет зачислен. Угадайте, что это за вопрос?

— М-м-да... Сдаюсь.

— Только когда человек зачислен, его спрашивают: «Есть ли у тебя деньги на обучение?» И если денег нет, студенту дают кредит. Покрывает он все расходы — аренду жилья, питание и покупку книг, работу в Сети.

— А срок возврата кредита?

— Пятнадцать лет. Я спросил Гельмута Шмидта, как он поступит, если в этом году все прошедшие конкурс окажутся из бедных семей. Он без колебаний ответил: «Зачислю всех. А кредит вернется мне сторицей: я выращиваю будущую элиту». Свои деньги этот вуз все равно получит. Пусть через пятнадцать лет, зато от процветающего юриста, имя которого будет работать на репутацию вуза и, следовательно, увеличивать его цену на рынке образования. Знаете ли вы, что Сорбонна готова бесплатно учить наших талантливых ребят французскому языку — лишь бы поступали к ним и опять же увеличивали рейтинг вуза?

— Признаться, не слышал об этом.

— Все давно поняли, что главный капитал современного мира — талантливый молодой человек. Это его мозги будут в разы увеличивать капитализацию фирмы или банка, где он будет работать. И кто заплатит за его учебу — дело десятое, технический вопрос, ерунда, мелочь. Поняли это все, кроме нас. Наш вуз готов взять деньги с любого идиота — лишь бы сразу и побольше. За эти деньги дать ему очень плохое образование — фактически продать диплом. Если мы в очень короткие сроки не создадим систему кредитной и стипендиальной поддержки способных ребят из бедных семей — наши лучшие мозги перекупят лучшие западные вузы. Потому что они позволяют учиться в долг, а не требуют деньги на бочку.

— Но вот вопрос: что заставило наши вузы охотиться за деньгами, а не за мозгами? Недостаток бюджетного финансирования?

— Сначала и вправду сказалась бедность. Но поддержка вузов из бюджета за последние годы выросла втрое, а аппетит приходит во время еды. Профессору хочется построить коттедж. Сменить квартиру. Обновить иномарку. Съездить в отпуск за границу не один, а два раза в год.

— Похоже, ему это удается. Недавние исследования показали, что наибольшее количество обеспеченных людей в России работают в сфере образования. Хотя там же и больше всего бедных. Одни сумели оседлать финансовые потоки, другие не сумели. Но я другого не пойму: а почему бы не совместить приятное с полезным и не заработать те же деньги на умных ребятах, которым кто-то дал кредит или стипендию? Какая разница профессору, откуда пришли деньги?

— Возможно, профессор и был бы рад заработать на умных. Но он ведь не может, действуя в одиночку, выстроить новую систему поддержки небогатых провинциалов взамен сломанной советской. Это же сложнейшая система, которая должна работать по всей стране и обеспечивать единые для всех правила игры. Нужно сломать зависимость между толщиной кошелька и гарантией поступления. Тот, кто заплатил больше денег, не должен иметь права поступить при любых баллах. Наоборот — тот, кто получил большие баллы, не должен платить денег. Улавливаете разницу?

— Но кто будет ломать эту зависимость?

— Ее уже ломает министр образования. Я часто критикую исполнительную власть, но это как раз тот редкий случай, когда я с ней солидарен. Нам всем надо поддержать Владимира Филиппова.

РОЛЬ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ

— За какие заслуги нам надо поддерживать министра образования? За единый госэкзамен? Так от него все педагогическое сообщество в шоке...

— А знаете, почему оно в шоке? Потому что раньше школы могли скрыть брак в своей работе, завысив оценку на экзамене. На тестах это сделать невозможно. Вот они и в шоке. Зато у простых смертных появилась надежда. Теперь парень из бедной семьи может сдать экзамен в Барнауле, разослать результаты в десять ведущих вузов страны и спокойно ждать ответа. И когда он получит с юрфака МГУ коротенькое письмецо: «Вы зачислены», — его семья, поверьте мне, с удовольствием побежит продавать свой старенький «жигуленок». Потому что будет знать зачем. Надо ломать нашу новую кастовость, пока не поздно!

— Но всеми уважаемый ректор МГУ говорит, что не доверяет тестам. Что только очная ставка позволяет «отловить» будущего гения.

— А кто сказал, что очная ставка должна быть обязательно в стенах МГУ? Вы знаете, что выездные комиссии МГУ выезжают за год в десятки регионов на такой «отлов»? Просто они пока больше доверяют своим методам поиска, чем чужим тестам. Но как только тесты ЕГЭ будут отработаны до блеска, Виктор Антонович будет их признавать. Я в этом уверен, я хорошо знаю Садовничего.

— Но он ведь не единственный, кто пока прохладно относится к ЕГЭ. Многие справедливо замечают, что эти тесты требуют зубрежки, а не креативности. И, стало быть, способствуют отбору зубрил, но никак не талантливых ребят.

— А почему все молчат, что в тестах есть творческая часть? Что там есть эссе? Методику проведения тестов можно совершенствовать до бесконечности — слава богу, хороших педагогов и психологов у нас хватает. Но пусть противники единого госэкзамена ответят мне на другой вопрос: а какие у них есть иные способы дать шанс умному человеку из глубинки поступить в столичный вуз?

— Ну какое им дело до ваше алтайского Билла Гейтса?! Для них главное — сохранить статус-кво. Один весьма влиятельный ректор так и сказал на днях по «ящику»: «Мы не позволим диверсанту Филиппову разрушить вековые традиции русского образования. Тесты — это американский путь, глубоко нам чуждый». Неровен час, переиграют ведь они Владимира Михалыча...

— Тогда загибайте пальцы. Первое, что нас ждет в этом случае, — полная девальвация российского диплома. Мы никогда не будем знать, выучился человек или корочку купил. Серьезный российский бизнес уже в шоке от качества тех специалистов, которых готовят наши вузы. Второе — деградация самой системы образования. Все нормальные люди из грязи и коррупции сбегут. Третье — массовая утечка мозгов. Им нечего делать в стране с такой системой образования. И четвертое — у нас никогда не будет среднего класса, потому что вход на социальную лестницу для большинства окажется наглухо закрыт.

— Весело. Но я одного, дурак, не пойму. Ведь вузы в случае успеха реформы наконец-то получат полностью оплаченных студентов! За каждым придут кредитные или бюджетные деньги. Чего же вузы так сопротивляются новациям?

— Нынешние деньги шальные. Они почти все в тени, с них не платятся налоги. Вузы сейчас непрозрачны и полностью закрыты от общества. Они формально остались государственными, а фактически организовали теневой частный бизнес, выкачивая огромные деньги и от населения, и из бюджета. За образование скверного качества.

— Понимаю. Случись реформа — вузы смогут получать только прозрачные деньги и только за реальный продукт. А пахать ой как неохота — небось, уже разучились.

— Ну не все разучились. Вы хоть бы раз послушали, о чем говорит нормальная профессура в вузовских кулуарах. Только и разговоров о том, как надоело учить богатых идиотов с платных отделений и как хочется нормальной работы...

Борис ГОРДОН