КУПЧИНА ЗАЙЧИКОВ. ЧАСТЬ1
ПОБЕГ ИЗ РАБСТВА
Богдан КОЛОМНЕНКО
Кем был Зайчиков?
Прежде всего оренбургским купцом. Но не только. Как сказали бы сейчас, был он еще и криминальным авторитетом. То есть помимо основного бизнеса имел еще и криминальный. Причем когда имел — в первой половине XIX века!
Но обо всем по порядку. Михаил Зайчиков владел несколькими тысячами десятин земли в благодатном, но диком краю, торговал хлебом, делая большие обороты. Кроме того, Зайчиков вел торг, отправляя караваны в Бухару и Хиву, и считался одним из самых успешных и оборотистых коммерсантов в крае. Перед начальством не заискивал, но порученное исполнял всегда старательно, а потому, оценив его деловые качества, именно Михайлу Зайчикова выбрал оренбургский губернатор генерал Перовский в главные маркитанты своего отряда. Зайчиков прошел вместе с войсками весь страшный поход на Хиву, ведя караван с необходимыми товарами, которыми торговал с огромной выгодой, в точности по поговорке, гласящей: «кому война, а кому мать родна».
Войска под командой Перовского выступили в поход зимой, но, когда снежные бураны завалили степь непроходимыми снегами, отряд, не имея сил идти далее, встал лагерем у озера Чушка-куль. Зайчиков, как и положено рачительному маркитанту, торговал разными привезенными товарами, беря полтинник за фунт баранок, стоивших в Оренбурге 3 копейки, четвертка табаку ценою в 15 копеек в лагере шла по рублю. Торговал он и водочкой, которая в городе стоила 35 копеек за бутылку, а у маркитанта Зайчикова та же емкость отпускалась за 1 руб. 35 копеек. Когда кончились наличные, Зайчиков без всякого спору, как и было договорено с командующим еще перед походом, стал отпускать товары в кредит, под запись в книге. Вернувшись с остатками отряда в Оренбург, по этой книге он получил от казны полное возмещение за те товары, что были взяты у него в кредит и не оплачены теми, кто умер или погиб в походе. За эту свою деятельность купец в числе прочих был награжден золотой медалью «За усердие» — все ж таки, как ни крути, но снабжал он отряд исправно и замерзнуть в ледяной степи мог точно так же, как и любой участник похода.
В качестве предлога для этого продвижения русской армии к границам Индостана были использованы разбойные нападения киргиз-кайсаков и туркменских племен на русские купеческие караваны, ходившие через степь в Индию и Китай, а также целенаправленный захват пленных, которых потом продавали на рынках Хивы. Когда же в 1833 году генерал-майор свиты Его Величества, личный друг императора Николая I Василий Алексеевич Перовский вступил в должность военного губернатора и командующего отдельным Оренбургским корпусом, по справке, представленной ему штабом, в Хиве в это время находились на положении рабов свыше 500 подданных русского царя. В основном этих людей захватывали во время полевых работ на степных хуторах или во время путины на Каспии, когда целые артели угонялись в полон туркменскими бандами, налетавшими на рыбацкие стоянки.
Вообще же еще в середине XIX века риск угодить в самое настоящее рабство в Оренбургском крае, на Урале и в Поволжье был достаточно велик. В двадцатые же годы того века степняки могли увести в полон прямо с городской окраины, что и случилось со вдовою казачьего офицера, решившей посмотреть на царя во время его визита в Оренбург. Тогда в город съехалось множество народу со всех окрестностей, и вдовица, приехавшая с детьми и прислугой, не смогла найти места в гостинице, постоялом дворе или на частной квартире — всюду было битком. Тогда она решила ночевать табором, и по ее приказанию на городском берегу Урала поставили коляску, возле нее разбили палатку, в которой вся компания и устроилась на ночлег. Ночью к этому лагерю подкралась шайка киргизов, которые схватили офицерскую вдову в одной сорочке и, бросив на коня, ускакали с нею в степь, не тронув детей и прислугу. Их пробовали преследовать, но перехватить не успели. Когда об этом ночном происшествии доложили императору, тот был очень огорчен, приказал детей вдовы взять на особое попечение, а ее саму выкупить за его счет при первой же возможности. Вот ситуация: русский император выкупает вдову своего офицера у захвативших ее в рабство «мирных киргизов», являющихся его подданными!
Хотя план зимнего похода Перовского и не принес успеха, англичане, весьма чутко относившиеся к любым движениям извне к границам Индии, рассмотрели в этой попытке некую тенденцию и поспешили предпринять «ответные меры». Из Герата в Хиву прибыло посольство английского купечества, которое добилось аудиенции у хана Алла-Кула. Англичане рисковали многим — десятком лет ранее прежний хан приказал удавить в темнице нескольких британцев, добравшихся до его столицы из Персии. Казнили их исключительно в назидание остальным «гяурам-крестоносцам», чтобы отбить у прочих охоту посещать эти края. Тем не менее риск себя оправдал, и английские бизнесмены сумели убедить Алла-Кула отпустить всех русских рабов, захваченных прежде, а заодно и тех, кто попал в плен зимой 1839 года при отступлении от Чушка-куль, для того чтобы лишить Россию формального повода для нового похода, который мог бы завершиться не столь удачно для хивинцев. Хану обещали политическую и военную поддержку Великобритании, причем все расходы по возвращению пленных англичане брали на себя.
Премудрые сыны Альбиона не поскупились и не только внесли за всех пленных выкуп, но и дали денег на то, чтобы их обеспечить на дорогу. Каждый освобожденный получил на дорогу по золотой монете, равнявшейся четырем русским рублям, по мешку муки и по одному верблюду на двоих. Всего из полона к Оренбургу вышли 416 человек обоего пола, в Хиве остались лишь те, кто за время пребывания в плену сумел там крепко обосноваться, в основном женщины, вышедшие замуж и родившие по нескольку детей.
На бывших рабов сходились посмотреть, расспросить о сгинувших где-то в неволе близких людях. Как раз в это время и пошел по Оренбургу слушок о том, что многие из вернувшихся угодили на рабский рынок при живейшем участии оборотистого Михайлы Зайчикова. Перовский, которому донесли об этих разговорах, приказал провести формальное следствие, и те из вернувшихся, кто утверждал, что был продан Зайчиковым, были вызваны в канцелярию губернатора для дачи показаний. Рассказанное ими позволило установить, что награжденный медалью «За усердие» доблестный маркитант отряда Перовского и хваткий коммерсант Зайчиков действительно долгое время был главным организатором похищений людей с целью продажи их в Хиве.
Приказчики Зайчикова нанимали рабочих для уборки хлеба на хуторах купца, разбросанных в степи, вербуя их каждый раз на новом месте. Предлагая хорошие заработки и давая крупные задатки, эти вербовщики разъезжали по Бузулукскому и Николаевскому уездам Самарской губернии, по Уральской области и окраинам Оренбургского края и, сколотив несколько партий рабочих, вели их на хутора, где были выстроены специальные бараки. Во время страды работников хорошо кормили, а когда хлеб бывал уже убран и вывезен, в ночь перед окончательным расчетом их угощали водкой. Когда подвыпившие люди засыпали в своих бараках, их окружали всадники киргизы, налетавшие из степи под утро. Полусонным перепуганным людям вязали руки и гнали их в степь, а приказчиков Зайчикова киргизы оставляли на месте связанными и «со следами насилия на лице» для обеспечения надежного алиби. В обмен на рабов Зайчиков получал плату восточными товарами, доставлявшимися с караванами его деловых партнеров из Хивы, а хлебушек, убранный фактически задарма, шел «по настоящей цене», также принося немалые прибыли. И такой промысел продолжался не год и даже не два, а сколько точно, даже и следствию установить не удалось.
Молва приписывала соучастие в этой «коммерции» еще нескольким оренбургским первогильдейцам, но это доказать не удалось, и под суд зимой 1841/42 годов пошел лишь сам Зайчиков со своим старшим приказчиком Филипповым. На процессе были заслушаны показания вернувшихся пленных, которые полностью изобличали работорговцев, продававших соплеменников и единоверцев, и за эту их «торговлю» суд приговорил обоих к бессрочным каторжным работам.
Филиппов сгинул где-то в Сибири, а вот Зайчиков сумел вернуться. На этапе он «обменялся сроком» с одним из осужденных. Тогда системы идентификации личности были слабы, и установить, «тот иль не тот» арестант отозвался на выкликнутую фамилию, не представлялось возможным.
Все нажитое имущество еще прежде своего ареста купец предусмотрительно перевел на сыновей, отделив их от себя, и таким образом ему удалось избежать конфискации имущества. Семейной фирмой во время его отсутствия заправляли сыновья — один торговал зерном, другой стал прасолом — торговал скотом, кожами и шерстью. Как водится между братьями в таких делах, Зайчиковы-младшие переругались, и только возвращение их бедового папки из Сибири предотвратило крах. Не мало у него было и припрятано «заветных кубышек», так что, вернувшись из Сибири, работорговец не бедствовал.
Говорят, на старости лет Михайлу Зайчикова заела совесть: живя под чужой фамилией, он выстроил храм, открыл богадельню, щедро жертвовал на благотворительность. Тайна его личности в городе была секретом Полишинеля: вскоре по возвращении Зайчикова опознали, но трогать не стали, не решившись «ворошить прошлое», — слишком у многих из первых лиц Оренбурга рыльце было в пушку. Но эта неуязвимость Зайчикова от начальства не спасла его от ненависти и презрения простых людей. Несмотря на все его попытки «делать добрые дела», вслед «человеку, похожему на Зайчикова» всегда сыпались проклятья и угрозы. Причем это были не пустые слова — хутора и другая недвижимость Зайчиковых регулярно поджигались, и даже смерть работорговца не примирила его с земляками — его проклинали и в могиле. Легенды же о неправедно нажитых богатствах и сокровищах, зарытых Зайчиковыми, ходят и по сию пору в Оренбурге.
СПЕЦИАЛИСТ В РАБСТВЕ. ЧАСТЬ 2
...В конце XVIII и начале XIX веков в Бухаре всей артиллерией Бухарского ханства командовал бывший русский капрал Андрей Родиков, попавший в плен к киргизам в степи под Оренбургом и проданный на невольничьем рынке в Бухаре. Через русских мастеровых, также взятых в рабство, но сумевших мастерством добиться относительной свободы и твердости положения, хан узнал, что Родиков по своей военной специальности артиллерист, а ему как раз и требовался бомбардир для похода на персиян. Хан выкупил Родикова и назначил командовать батареей. За свой шанс капрал уцепился и старался как мог. В своем первом походе он командовал прекрасно, а потому хан поручил его заботам всю артиллерию, и в этом качестве капрал принимал участие в кампаниях бухарских ханов против афганцев, хивинцев, персиян и при отражении набегов туркменских племен. Со временем ему присвоили высокий титул «топчи-баши» — хранителя оружия, что ставило Андрея Родикова в один ряд с такими вельможами, как великий визирь хана или хранитель его казны.
Пленников принуждали принять ислам, что было одним из главных условий выживания в рабстве. Крепость веры и твердость духа обнаруживали немногие, а чаще пленные соглашались принять ислам и соблюдать внешние обряды мусульман, оставаясь тайными христианами.
Сам Родиков, несмотря на почет и положение ближнего к хану человека, даже прослужив более 40 лет ханам, на восьмом десятке лет не мог покинуть Бухару и вернуться на родину. Он говорил русским посланникам, что его уже давно предупредили, что за одну только просьбу об этом его убьют. Это еще более сплачивало и почтенного топчибаши, и последнего раба, чистившего арыки.
Другой русский «министр артиллерии» служил хану соседней с Бухарой Хивы, где он был известен под именем Сергей-ага. В отличие от Родикова рабом он не был и пришел в Хиву по своей воле, стараясь забраться как раз туда, где менее всего можно рассчитывать на встречу с соотечественниками. Сергей-ага был когда-то фейерверкером русской горной батареи на Кавказе. По его собственным словам, однажды он повздорил с командиром батареи, не стерпел нанесенной обиды и по горячности убил офицера. Понимая, что военный трибунал не помилует, фейерверкер сбежал в горы к чеченцам, но в горах не задержался, а пошел дальше, в Персию, хотя и там не мог чувствовать себя в безопасности — между Россией и Персией давно уже были заведены дипломатические отношения, и русские дипломаты могли потребовать его выдачи. Так, в 1830 году беглый фейерверкер с караваном пришел в Хиву. Здесь он какое-то время кое-как существовал, пока однажды не увидал пушки, лежавшие у стен ханского дворца без всякого употребления сотню с лишком лет. Эти орудия достались хивинцам в качестве трофея при разгроме отряда князя Бековича-Черкасского в 1717 году, но во всем ханстве не было ни одного человека, умевшего управляться с артиллерийским орудием. Сергей, добившись встречи с хивинским «кушбаши» — военным министром, заверил министра, что сможет исправить орудия и управлять их огнем. Дело тогда шло к войне между Хивой и Бухарой, и ему дозволили попробовать. По указанию Сергея хивинские мастера сделали к пушкам новые лафеты, отлили ядра и картечные пули, порох закупили у англичан, сгоняв за ним караван в Афганистан, прислугу Сергей обучил сам. Все приготовления сумели сохранить в тайне, и, когда война началась, бухарцы и не подозревали о том, что хивинцы обладают артиллерией. В ходе решающей битвы бухарские всадники погнались за притворно отступавшим противником, конная лава которого неожиданно разделилась на две части, ушла в стороны, а прямо перед атакующими в поле остался Сергей-ага со своими людьми и пушками. Командуя огнем антикварной полубатареи, он расстрелял бухарскую конницу картечью, заставив ее позорно бежать.
После такого успеха Сергей вошел в особую милость у хана, назначившего его «министром артиллерии». Он женился на русской девушке, полонянке, украденной киргизами откуда-то из-под Оренбурга. Когда первая жена умерла, хан в знак своей особой милости и благоволения дал ему в жены чистокровную хивинку из хорошей фамилии — случай, до того не бывалый!
Сергей обжился в Хиве, построил дом на манер русской избы только из камня, с лавками, полатями и русской печью. В углу у него висели иконы, привезенные по его приказу из Оренбурга бухарскими купцами. Он даже приладился гнать водку из винограда. Этой водкой и русскими пирогами с начинкой он не раз потом угощал членов русской дипломатической миссии во главе с полковником Данилевским, прибывшей в Хиву в 1840 году. Сергей-ага многим помог Данилевскому и его людям, подсказывая, как и с кем следует себя вести, чего опасаться, когда и кому дать взятку, что подарить. Немало он рассказал интересного о внутренней жизни ханства и так приглянулся Данилевскому, что тот стал звать его с собою, обещая за те неоценимые услуги в качестве советчика, что он оказал миссии, хлопотать о прощении его давнего преступления перед начальством в России. Но Сергей-ага на это ответил просто, сказав со вздохом: «Мне там, даже если простят, один путь — в богадельню! А здесь я богатый человек и один из первых в Хиве... Резона нет!» Когда посольский караван готовился отправиться из Хивы, проводить его пришел Сергей-ага с корзиной пирогов и бурдюком водки...
ЕВНУХ ЕФРЕМОВ. ЧАСТЬ 3
...Еще более удивительные приключения выпали на долю унтер-офицера Филиппа Ефремова, служившего в 1774 году в Нижегородском полку. При обороне крепости Илецкая от отрядов Пугачева он был ранен и попал в плен. Ночью «пугачевские работнички» перепились, и Ефремов, пользуясь их безалаберностью, сбежал, рассчитывая добраться до Оренбурга. По пути он напоролся на один из отрядов киргизов, охотников за рабами. Вместе с большим полоном русских пленников Ефремова отвели в Бухару и там продали знатному бухарцу, ханскому советнику алтыку Донияр-беку.
Для начала бывшего унтера поставили стражником к дверям гарема нового хозяина. Быстро освоившийся со своим положением, Филипп стал усердно учить язык, к чему оказался весьма способен и, преуспев в этом, получил под свою команду десять таких же стражников, как и он сам. Потом его понудили «наружно приять магометанство»: сам Ефремов объяснял, что мусульманином он стал «клянясь устами, но не душой». Ефремова зачислили в бухарское войско, и бывший унтер-офицер показал свою опытность в военном деле. По приказу Донияр-бека произвели Филиппа в кезилбаши, дав под команду 50 человек таких же, как он, полонян разных народностей, пожелавших служить в войске хана. За службу алтык наградил его званием кубаши, пожаловал землю, приносившую триста червонцев в год, и доверил командовать сотней воинов, двадцать из которых были русскими.
Возвращаясь из походов, Филипп жил при доме алтыка. Там он сошелся с доверенной рабыней, ключницей, персиянкой, которая так же, как и сам Филипп в Бухаре, начав с низин рабского бытия, с положения наложницы и прислужницы в гареме, сделала неожиданно блестящую карьеру, возвысившись до «ношения ключей».
Участвуя со своей сотней в походе на Хиву, кубаши Ефремов в сражении при городе Богатнуле отличился особенной доблестью и был послан с вестью о победе в Бухару. По восточному обычаю гонец, принесший радостную весть, награждался, и Ефремову дали еще земли и пятьсот червонцев денег. Эти деньги заставили его решиться на побег, но уходить надо было верно — в случае поимки неудачливого беглеца сажали на кол. Будучи изрядным плутом и хитрецом, Ефремов уже давно нашел надежного человека, занимавшегося подделкой документов. Прежде останавливало его только отсутствие нужной суммы денег, но теперь, имея 500 червонцев наградных, Ефремов решил рискнуть. За 100 червонцев мастер подделок написал ему грамоту, в которой говорилось, что он, Ефремов, есть посол, направляющийся в Коканд. Печать к бумаге приложили настоящую — ее выкрала персиянка, сожительница Ефремова.
Через два дня ему велено было снова отправляться к войску под Хиву, и он выехал из Бухары, но отправился отнюдь не под Хиву. Имея при себе фальшивую посольскую грамоту с подлинной печатью, Филипп поскакал в Коканд. Его никто не хватился: в Бухаре считали убывшим к войску, в войске же числили бывшим в Бухаре, а он тем временем достиг Ходжента, мест, где власть бухарцев кончалась. Далее, выдавая себя то за купца, то за странника, он пошел совсем неожиданным маршрутом, в сторону, прямо противоположную России: через Кашмир и Тибет Ефремов проник в Индию. Со многими приключениями и трудностями прошел сначала до Дели, оттуда до Калькутты, где, дав взятку, попал на английский корабль, шедший в Европу. На нем Филипп прошел по Индийскому океану, обогнул Африку и через четыре месяца плавания достиг берегов Ирландии. Высадившись на берег, Ефремов проехал в наемной карете до Дублина, на каботажном судне переправился в Англию, в Ливерпуль, а от Ливерпуля опять в наемной карете поехал в Лондон, где явился для доклада русскому министру, генералу Смолину. Тот, выслушав рассказ о его странствиях, велел вместе с русским консулом графом Иваном Петровичем Салтыковым отправляться морем в Петербург и немедля явиться к тайному советнику Безбородко. Прибыв в Петербург, Ефремов, как и было приказано, явился в канцелярию тайного советника Безбородко, где по приказу последнего и составил подробнейший отчет о своем пребывании и путешествии, описав многие места, где до него русскому человеку и бывать-то еще не приходилось!
О Ефремове было доложено императрице, и, признавая его заслуги, Филиппа Ефремова по именному повелению 1 мая 1783 года в Царском Селе пожаловали чином прапорщика и определили на службу в Коллегию иностранных дел «по знании им бухарского, персидского и других азиатских языков». Годы плена и странствий были зачтены ему как проведенные на службе, а значит, и содержание было выплачено ему, соответствующее чину.
Богдан КОЛОМНЕНКО
На фотографиях:
- ВАСИЛИЙ ВЕРЕЩАГИН. ТОРЖЕСТВУЮТ. 1872 Г.
- ВАСИЛИЙ ВЕРЕЩАГИН. ПОЛИТИКИ В ОПИУМНОЙ ЛАВОЧКЕ. ТАШКЕНТ. 1870 Г.
- ЖАН ОГЮСТ ДОМИНИК ЭНГР. ОДАЛИСКА И РАБЫНЯ. 1839 Г.
- ВАСИЛИЙ ВЕРЕЩАГИН. ПРОДАЖА РЕБЕНКА-НЕВОЛЬНИКА. 1872 Г.