Молодой поросли страны Сергей Никоненко знаком по роли Колобка в сериале «Каменская» (3-я часть только что закончена). И мало кто знает, что он еще и директор Центра Есенина, основанного, надо заметить, им самим
Частная жизнь
МУЗЕЙ КОЛОБКА
Сергей Петрович Никоненко — режиссер-постановщик 15 фильмов. Три картины снял по повестям Василия Шукшина. Сейчас заканчивает четвертое свое обращение к Шукшину — «А поутру они проснулись». Основные события там происходят в вытрезвителе. Пострадавших алкоголиков сыграли Александр Абдулов, Игорь Бочкин, Сергей Гармаш и сам Сергей Петрович
— Сергей Петрович, почему вы основали центр именно Есенина, роль которого вы играли лет тридцать назад, а не, к примеру, Чапаева, недавнего вашего героя, или в конце концов Колобка из «Каменской»?
— Небольшая преамбула. Я родился и до сих пор проживаю в доме, где когда-то жил Есенин. Моя квартира над его через этаж. Правда, о том, что он там жил, я узнал много лет спустя, адреса ведь этого не было. Но в воспоминаниях жена Сергея Александровича Анна Изряднова рассказывала, как добиралась домой. Шла по Смоленскому бульвару, потом переулком в сторону Арбата, перед Арбатом сворачивала направо и затем в подворотню налево. Не живи я в этом доме, я бы не понял, что она идет в наш двор. А потом, перерыв домовые книги, нашел адрес: Сивцев Вражек, 44, кв. 14, по которому проживала Анна Изряднова, ее сын Георгий Есенин и временно, в 1938 — 1939 годах, была прописана мать Есенина, Татьяна Федоровна. Так что, можно сказать, связь у меня с ним с рождения. В тридцать с небольшим я сыграл Есенина в фильме «Пой песню, поэт» Урусевского. Потом стал у букинистов покупать поэтов из его окружения. На Арбате есть два букинистических магазина, куда я часто захаживал по привычке. Я даже не подозревал, во что это выльется. Поэтому, когда подоспела идея сделать здесь Центр Есенина, у меня уже многое было для него готово. Поначалу тут руины были: пол проваленный, в подвале болото, стекла выбиты, лужи, следы от костра. В этой квартире бомжи какие-то жили.
— У вас, прямо, на всех «фронтах» дело кипит: и музеем занимаетесь, и сами кино снимаете. А с «Каменской» история уже закончилась?
— Нет, три года над этим сериалом работаем, и я не скажу, что мы друг другу надоели. Мне кажется, что «Каменская-3» будет самой лучшей из всех частей. Режиссер Юра Мороз молодец, эта работа сделана по всем правилам: кино снимается, а не только говорящие головы в кадре болтают. Слышал, что уже и на четвертую часть замахиваются.
— Наверняка вас приглашали сниматься чаще, чем вы соглашались. А какое из предложений было полной неожиданностью?
— Не поверите. Пришли однажды какие-то деятели и говорят: «Прочитайте...» Оказалось, это порнофильм. Тут же положили хороший брикет зеленых бумажек, дескать, подписываете и забираете аванс. Я отвечаю: «Возьмите свои деньги и эти гадкие листки, и мы тихо навсегда расстаемся». Они еще уговаривать пробовали: «Вы бы за неделю столько заработали!..» Деньги всегда нужны. Но только стоит ли продавать за них себя и свое имя...
— Сейчас вы заняты в четырех антрепризных спектаклях, хотя до этого на сцену не выходили. Почему только теперь случился ваш «театральный роман»?
— Я много снимался в кино. За сорок с лишним лет сыграл 145 ролей. А когда служил еще в команде актеров-военнослужащих в Театре Советской армии, подышал той атмосферой, послушал, какие интриги за кулисами ходят, и мне это не понравилось. Кинематограф меня всегда привлекал своей организацией: могли не устраивать режиссер, сценарий или партнер, как тебя принимают и где ты живешь. Но я знал: пройдет полтора-два месяца, картина закончится, и можно с этими людьми больше не встречаться.
— В общем, антрепризы этот компромисс для вас разрешили?
— Конечно. Семь лет назад мне впервые предложили участвовать в постановке. Тогда меня пригласил режиссер Олег Фомин играть в спектакле «Нина». Так что, можно сказать, я артист еще молодой, и это меня радует. Считаю, у меня еще все впереди.
— Вы играете главную роль в спектакле «Чапаев и Пустота» по роману Виктора Пелевина. Какое впечатление на вас произвел автор?
— Он был на одной репетиции и сильно в процесс не вмешивался. Пелевин оставил впечатление человека странного. Может, он и хотел такой эффект произвести, и ему это удалось. Сидел, покуривая хорошую дорогую сигару, я ее по запаху оценил. Высказывался он немного, но по существу. На премьеру он не пришел. Ну, может, он присутствовал в зале загримированным. (Смеется.) Проза у Пелевина замысловатая. Но я стремился к тому, чтобы у зрителя была возможность хоть в чем-то разобраться.
— Ваш герой Чапаев помимо всего прочего давно уже стал героем анекдотов. В процессе репетиции они вспоминались?
— Могу рассказать сюрреалистический анекдот про Чапаева: «По позициям белых скачет хороший рысак, запряженный в тачанку, которой управляет девушка-блондинка с большим открытым бюстом и невероятной развевающейся шевелюрой. На нее высовываются белые посмотреть: что за чудо такое? В это время блондинка нажимаем на гашетку и всех косит. Потом заворачивает, останавливает рысака, спрыгивает с тачанки, отстегивает грудь, снимает парик. Ему говорят: «Петька, это ты? Вот загримировался!» А он: «Я что, вон Василий Иванович загримировался, так загримировался — распрягите». Знаете, если обратиться к фактам, то Чапаев уже не только исторический персонаж. Я подумал, на кого же он должен быть более всего похож? Наверное, на фольклорного. Над Иванушкой-дурачком тоже смеются, однако он везде почему-то берет верх.
— Компания, с которой вы работаете, вам важна?
— Обязательно. Мне нужно, чтобы люди были одержимы делом, чтобы не было никаких интриг, завистников и предателей.
— И такое бывало?
— К сожалению, да. У нас, например, артистка Маша Миронова репетировала Анку, а за день до премьеры, фыркнув, ушла со спектакля, и мы оказались в весьма бедственном положении. Даже если она с чем-то не соглашалась, надо было из чувства долга сыграть два премьерных спектакля. Потому что следующее представление планировалось через месяц, и мы могли бы спокойно ввести исполнительницу, а так всему коллективу пришлось надрываться. Я считаю, это неуважение к коллегам и общему труду. В следующий раз в спектакле, где принимает участие Маша Миронова, я уже играть не буду. Например, я занят в четырех постановках, но у меня нет ни одного контракта. Ударили по рукам по-купечески, и все: я знаю, что как марафонец должен бежать до конца. Я учился у Сергея Аполлинариевича Герасимова, который нам всегда говорил: «Освободить артиста от работы может только одно обстоятельство — смерть».
— Вы ведь еще и снялись у него в своих первых двух фильмах. Сейчас он представляется энциклопедической фигурой, а каков он был в человеческом отношении?
— Думаю, не случайно ВГИК теперь носит имя Сергея Аполлинариевича Герасимова. Столько состоявшихся судеб в кино, наверное, нет ни у одного педагога. Например, в фильме «Молодая гвардия» даже те актеры, которые играли вторые роли, сразу стали знаменитыми и заслуженными, их потом засыпали предложениями. А ведь во втором ряду играли и Вячеслав Тихонов, и Евгений Моргунов, и Георгий Юматов, который получал образование на съемочной площадке. Герасимов говорил: «Вы у меня учитесь, а я у вас».
— Но эти отношения не ограничивались рамками «учитель — ученик»?
— Нет, конечно. Вам наверняка каждый ученик Герасимова скажет, что вот его-то он любил больше всех. Так же и я могу сказать. Но побил все рекорды безвременно ушедший Николай Еременко, который снимался у него во всех картинах практически с момента поступления, начиная с фильма «У озера». Как сейчас помню, свой первый съемочный день в фильме «Люди и звери». Я тогда настолько перетрудил роль, так замордовал и зарепетировал ее до дыр, что там уже ничего живого не осталось. Это был просто-напросто ходульный образ. Надо ж было быть таким глупым! Ну, хотел по неопытности всех удивить: смотрите, какой я талантливый. А в результате съемку отменили из-за профессиональной неготовности артиста. Большего позора я в жизни не испытывал. Думал, зачем же такая пытка, за что мне муки такие?! Но Герасимов пришел ко мне в номер, где я с горя уже начал лечить душевную травму известным методом, оторвал меня от бутылки. Потом сам попробовал «Гавана-ром», который я закусывал каким-то яблочком, и сказал: «Гадость чрезвычайная. Пойди лучше погуляй, искупайся, а вечером приходи ко мне». Я, проветрившись и успокоившись, явился к нему, и он дал мне почитать сцену с Жанной Болотовой. Послушал и говорит: «Больше ничего не надо, вот оно». Я удивился: неужели так мало? А я хотел столько вложить! Но роль не предполагала такой нагрузки. Потом, с годами, приходит ощущение, сколько надо оставить свободы, импровизации, чтоб это все жило, вошло в кровеносную систему.
— А чистые импровизации на площадке позволялись?
— Бывало и такое. Опять же на фильме «Журналист» у Сергея Аполлинариевича. Он как-то говорит: «Послушайте, молодые люди, что вы уж так цепляетесь за текст? Может, я там что-то перегрузил. Попробуйте своими словами сказать». И мы с Юрой Васильевым и Валей Теличкиной пытались что-то сделать. А он включал камеру и все это снимал по нескольку дублей. Потом, чуть позже, этот опыт импровизации мне очень пригодился, когда я играл с Евгением Александровичем Евстигнеевым, царство ему небесное, артист божьей милостью был. Мы с ним много раз на площадке встречались как партнеры. Вот уж импровизатор-то был, даже на репетициях никогда не повторялся! Знал текст — шел по тексту, не знал — без текста. Помню, когда мы снимались у Шукшина в «Странных людях», я даже пожаловался Василию Макаровичу. «Вася, — говорю, — ты написал такой замечательный диалог, а я смотрю, он помимо текста идет своей дорогой». То, что Шукшин был мастер, никто теперь не оспорит, и диалоги он писал блестяще. Это не теперешние, понимаете ли, сериалы с их борзописцами, бумагомараками и щелкоперами, говоря языком Гоголя. Там у каждого слова был вес, на каждом герое стоял характер. Послушал меня Макарович и отвечает: «Да плевать на текст. Ты смотри, как он живет в кадре!» — «А мне что делать?» — спрашиваю. «И ты тянись, иначе он все одеяло на себя стащит, можешь голым остаться». Ах так, думаю, ну ладно, я тебе, Евгений Александрович, покажу! И я начал проявлять свою внутреннюю инициативу, тоже чуть-чуть поперек... Гляжу, и глаз-то у Евгения Александровича приоткрылся.
— Сергей Петрович, а с женой у вас много совместных картин?
— С супругой моей, Екатериной Ворониной, мы вместе снимались у многих режиссеров — у Ахадова, Харченко, Вити Мирзоянца, Павла Арсенова. Ну и в моих картинах она тоже снималась. Не всегда, правда, играла то, что хотела. Ну тут уж, как говорится, есть режиссерское видение. А вот сын связывать судьбу с удивительной, но отчаянной профессией актера не захотел. Хорошо, когда на тебя есть спрос, когда твой телефон без конца звонит. А когда ты никому не нужен? Я сына не агитировал, просто так складывались обстоятельства, что он не захотел стать артистом. Он окончил Институт иностранных языков, знает немецкий и английский, имеет сейчас свое дело, занимается бизнесом, а до этого работал в представительстве «Фольксвагена».
— Сергей Петрович, а какие поступки вы считаете самыми важными в своей жизни?
— Дом построил, сына родил, дерево посадил. Вообще деревьев я посадил штук пятьдесят, чтобы уж и за жену и за сына. С возрастом понимаешь, что радость в жизни доставляют очень простые вещи. Чувствуешь себя хорошо — вот уже здорово. Хочется, чтоб близкие твои не болели. Помню, когда сын был маленький, то счастье испытывал уже от того, что он не болеет. Ну и помимо этого очень приятно, когда удается роль, когда тебе говорят: «Молодец, хорошо сыграл». Доброе слово каждому слышать хочется.
Валентина СЕРИКОВА
На фотографиях:
- КАДР ИЗ ФИЛЬМА «ПОЙ ПЕСНЮ, ПОЭТ», 1971 ГОД. В РОЛИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА.
- СЕРЕЖА НИКОНЕНКО (СЛЕВА), 1944 Г.
- С ЖЕНОЙ ЕКАТЕРИНОЙ АЛЕКСЕЕВНОЙ И СЫНОМ НИКАНОРОМ
- В материале использованы фотографии: из семейного архива, Льва ШЕРСТЕННИКОВА