ХИТРЫЙ МАЛЬЧИК

Брендология

За каких-то два года он стал не просто модным театральным режиссером. На сегодняшний день Кирилл Серебренников крепко раскрученный культурный бренд. А скоро он доберется до Чехова и Горького и сам станет классиком

Брендология

ХИТРЫЙ МАЛЬЧИК

Все началось с постановки «Пластилина» по пьесе Василия Сигарева. «Мы репетировали себе, — сейчас как-то скромно вспоминает Серебренников, — и даже не предполагали, что спектакль будет пользоваться таким спросом». Мягко сказано! Несмотря на вроде бы приевшуюся чернушность, которой навалом в пьесе, постановка стала культовой. В Центре режиссуры и драматургии под руководством М. Рощина и А. Казанцева до сих пор аншлаги. Потом в филиале Театра имени Пушкина он срежиссировал не менее нашумевшие «Откровенные полароидные снимки» Марка Равенхилла. А когда сразу после теракта на Дубровке выпустил спектакль «Терроризм» во МХАТе имени Чехова, разразился культурный, но все равно скандал. В результате Серебренников мгновенно заработал народное звание — гений самопиара. Он добился того, что зрители опять идут в театр не «на актеров», а «на режиссера». Ибо он режиссер-бренд, за которым всегда стоят модность, эпатаж и скандал.

Собственно, именно этого теперь ждут и от ближайших проектов Серебренникова. Он запустил свой первый полнометражный кинофильм по чеховской «Палате № 6» и одновременно начал репетировать «Мещан» Горького во МХАТе. Причем уже сейчас грозится, что выпустит настоящий блокбастер.


СЛАДКОГОЛОСАЯ ПТИЦА

— Я бренд? — секунд пять Серебренников раздумывал, после чего без лишних эмоций подытожил: — Да, наверное, так и есть. Говорю с сожалением, но, как мне кажется, мы действительно живем в мире, состоящем из брендов.

— Где самым важным из искусств стал пиар. Так?

— Минуточку! Успешный бренд — это не только пиар. Это совокупность обстоятельств. Вот Чехов — бренд?

— Теперь еще какой. Причем национальный.

— Но это действительно лучшая в мире литература и драматургия. Так что давайте уточним. Есть бренды, которые могут быть обеспечены тотальным пиаром. Но когда возможности этого самого пиара заканчиваются, они тут же исчезают. Поэтому и недолговечны. Вот в такой бренд мне бы очень не хотелось превратиться. Мне важно другое. Чтобы интерес к тому, что я делаю, был поддержан как раз не пиаром, а качеством работы. Я и своим артистам часто повторяю: «В гробу карманов нет». Не хочется делать ерунду... только из-за денег. Стыдно.

— Хорошо. Но при этом вы не забываете очень тонко выстраивать свой имидж. В интервью откровенно заявляете, что многое о себе присочиняете, даете ответы, диаметрально противоположные тем, что уже говорили...

— Правильно, что-нибудь обязательно совру...

— Задача?

— Развлечь уважаемую публику! Да! Потому что мы все работаем в сфере entertainment — развлечения. Потом, глупо же думать, что вот возьму и все вам тут выложу про мир и про себя. Еще подумаю!..

А если говорить откровенно, я пока не понял, что это за профессия такая — режиссер. Но, видимо, в ней все нужно. Быть хорошим и мерзавцем, умным и наивным, честным и лживым, циником и романтиком, мужчиной и женщиной...


ПЛАСТИЛИН

— Вы, как человек успешный, значит, угадавший законы современной жизни, должны остро чувствовать нынешнее время. Вот на что, например, сейчас охотнее всего откликается публика?

— Здесь все так на интуиции замешано... Про себя честно говорю: я не просчитываю — а ну-ка, на что же купится публика? Просто я адекватен внешнему миру. Я езжу в том же транспорте, что и люди. Да, в метро! — И после паузы. — Когда нет шофера...

— Хорошее уточнение...

— Знаете, если человек меняет метро на машину или пересаживается в машину другой марки и это приводит к изменению его ментальности, то этот человек дебил. Кусок металла или кусок тряпочки не может повлиять на то, что формировалось годами и десятилетиями. А я общаюсь с нормальными людьми. И фильмы свои (на счету Серебренникова два сериала — «Ростов-папа» и «Дневник убийцы») стараюсь снимать максимально далеко от Москвы, чтобы была видна другая культура жизни. Я, извините, сам из провинции, из Ростова-на-Дону.

— Любопытная ремарка... Стесняетесь, что провинциал?

— Да я это так, для красного словца... А в Москве я испытываю самые что ни на есть патриотические чувства. В ней нет никакой холодности, шовинизма. Она немножко безалаберная. Здесь есть такой род людей, которые с удовольствием прибегают посмотреть на пожар... Но, в общем, Москва — радушная тетка... А если продолжать разговор о времени, то вот что скажу. Очень важно чувствовать свое время.

— И какое же оно, по-вашему?

— Сейчас активно идет поиск новых матриц для вновь зарождающихся чувств и отношений. Вот ХХ век выбрал матрицей Шекспира и назначил его Богом. Хотя до этого Шекспир считался просто хорошим драматургом, не более того. И вот соразмерно этой матрице само столетие получилось очень шекспировским — с огромным количеством злодеяний, крови. Хочется, чтобы XXI век выбрал какую-нибудь более миротворческую матрицу.


ОТКРОВЕННЫЕ ПОЛАРОИДНЫЕ СНИМКИ

— Вы ведь весьма витиеватым путем попали в театр, в режиссуру. Окончили в Ростове-на-Дону физфак...

— Поработал даже на секретном заводе.

— Родители по-прежнему переживают, что вы забросили физику?

— Думаю, уже нет... На самом деле я всегда знал, что буду режиссером. Просто в юности была этакая социальная инерция. И родители мне повторяли: «Если что в стране произойдет, первым делом позакрывают театры и разгонят режиссеров. А вот военные заводы будут всегда...» Первыми закрылись как раз военные заводы... При этом родители у меня отнюдь не мещане, они советские интеллигенты. Просто всегда учили: чтобы иметь свободу выбора — обеспечь себе тыл, то есть быт должен быть прикрыт. Нищие не могут заниматься искусством. Я все больше с этим соглашаюсь. Вот читаю сейчас чеховские записные книжки. Там: «Голодная собака верит только в мясо».

При этом в нашей семье была и другая важная установка — ни в коем случае нельзя себя предавать. Поэтому я все и бросил, когда почувствовал полное раздвоение личности. Тогда я в течение года днем ходил на военный завод, а вечерами репетировал самодеятельные спектакли. Чудовищно! Именно тогда со мной произошла какая-то мутация. Выпали волосы, форма лица стала другой. И я сделал вывод, что так бывает, когда человек изменяет себе...

— ...Или просто становится старше... Знаете, такое ощущение, что сейчас все просто свихнулись на омоложении. Всячески переделывают себя, часто до неузнаваемости...

— А такова буржуазная реальность!.. Как я определяю — мы живем в диккенсовский период. Когда все очень безжалостно к человеку. Ты нужен, только когда здоров, успешен и можешь очень много работать. Если вдруг болезнь, несчастье — тебя враз выкинут, растопчут и забудут, как звали. Поэтому сейчас все так и ожесточены. И болевые пороги притупились. Людей все труднее стало расшевелить. Может быть, поэтому искусство тоже делает ставки на жестокость, провокативность: человеку надо зажать нос, чтобы он открыл рот и принял лекарство — так поступают врачи и режиссеры... Хотя я все больше склоняюсь к мысли, что самое теперь нужное в театре и кино — найти способ людей согреть.

— Чем? Не пьесой же Горького «Мещане», которую как раз репетируете?

— Горький — великий драматург! На него просто поставили клеймо социального автора. Мне он безумно сейчас интересен. Я горжусь тем, что не видел ни одного спектакля по его драмам ни вживую, ни в записи. Не видел и не буду смотреть. Для меня это просто великолепная пьеса, великолепный текст, написанный будто бы вчера, затрагивающий меня, моих родителей, друзей, современный мир, современное сознание... Я так и буду его ставить! Выйдет блокбастер!

...Хотя, знаете, должен признаться, что для меня настоящая жизнь все равно гораздо интереснее любого театра!.. Парадокс, но это правда. Я обожаю наблюдать за жизнью, как она устроена. Подсматривать за людьми. Сидеть в кафе у окна. В замочную скважину уже как-то неловко подглядывать... Но в окошко — пройти и заглянуть — ужасно интересно... Я в детстве залезал на крышу своего дома и смотрел в окна напротив: как люди ссорятся, как сидят и смотрят телевизор, часами, неподвижно. Это меня волновало... Я вообще люблю подсматривать за такой вот изнанкой жизни. Вот это для меня — настоящий рай!

Майя ЧАПЛЫГИНА

 


— Я посмотрела его «Пластилин», и он сразу показался мне очень интересным режиссером. Впрочем, иначе я и не пригласила бы его в театр. Это не значит, что я все принимаю из того, что делает Кирилл. Есть вещи, которые, мне кажется, он перерастет. Но для меня не это самое главное. Он мне очень интересен. И я хочу, чтобы он обязательно вернулся в «Современник».



 

— Серебренников — маг современного театра, нахаленок ростовских улиц, реформатор сценической речи.

— Кирилл Серебренников балансирует в своих спектаклях между банальностью и актуальностью, эпатажем и конъюнктурой. И очень заметна озабоченность режиссера быть обжигающе современным.

— Ряд авторитетных критиков сегодня усиленно лоббируют Серебренникова, объявляя его провозвестником нового театра, едва ли не мессией. В одном ему не откажешь — даже из отбросов он способен сотворить весьма качественный продукт.

— Режиссура Серебренникова наступательная, напористая, изобретательно брутальная. Его спектакли можно воспринимать как угодно, но сказать, что они скучны, не может никто. Те, кому творения Серебренникова не нравятся, будут раздражаться, возмущаться, размахивать руками и возводить глаза к небу, но уж точно не останутся равнодушными.

— Кирилл Серебренников обладает замечательным талантом: в театре все, к чему бы он ни прикасался, превращается во что-то яркое и захватывающее. Что-то непременно блестит, все двигается, сцены следуют одна за другой с той стремительностью, когда не остается лакун для скуки или театральной дремы.



На фотографиях:

  • СПЕКТАКЛЬ «СЛАДКОГОЛОСАЯ ПТИЦА ЮНОСТИ»
  • СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «И.О.»
  • НА РЕПЕТИЦИИ «ПЛАСТИЛИНА»
  • В материале использованы фотографии: Владимира МИШУКОВА, Владимира СМОЛЯКОВА, Михаила ГУТЕРМАНА, Елены ЛАПИНОЙ
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...