НА НЕБЕ НЕТ «ПРОБОК»

Маленький самолет способен вывести из кризиса большой российский авиапром. Но генералы от авиации пока против

Ваши крылья

НА НЕБЕ НЕТ «ПРОБОК»

Жуковском сегодня здорово. Толпа там, задрав головы, смотрит на небо, а по небу гремят сверхзвуковые стратегические ракетоносцы. В Жуковском — авиакосмический салон. Но меня сегодня там нет, я на другом аэродроме, гораздо более маленьком, в подмосковном Серпухове.

Потому что смотреть — это одно, а вот летать самому — это совсем другое. Хотя бы и с инструктором. Пока.

А меня уже привязывают к креслу — туже, чем пеленали в детстве. Объясняют, как и что в случае чего. Закрывают фонарь. Пилот дает мотору взлетный, тот ревет всеми своими десятью литрами объема. О, что за звук, что за музыка! И вот мы пока просто идем вверх, а земля — вниз. Крутится стрелка альтиметра, отсчитывая высоту: пятьсот, шестьсот... тысяча. Тысяча двести. Вдруг самолет начинает крениться вправо. Сначала как обычный «Ту» на посадке. Потом сильнее. А потом ложится набок, и земля теперь оказывается не снизу, а справа. Это очень необычно. «Мне еще никогда не приходилось летать боком», — думаю я и вдруг слышу в шлемофоне:

— Ну что, начнем, пожалуй. «Штопор», три виточка.

И земля оказывается вдруг везде. Я смотрю на нее сверху вниз, а она крутится подо мной, сливаясь в пестрые дуги. Кажется, мы падаем вращаясь, и, кажется, это не страшно. Я пытаюсь понять, что чувствует сейчас мое тело, и не могу. Нет даже мыслей, которыми можно об этом думать. Таких мыслей не бывает! Но мне точно хорошо, причем настолько, что я не могу дышать: это лучше, чем дышать. Вот я и не дышу — не хочу портить ощущение. Еще виток, и рули на вывод. Наверное, нужно что-то сказать инструктору? Я не знаю что. Я просто плачу.

— Теперь «петля»!

У-у-у! У самолета поднимается пол. На голове у меня чемодан, на плечах два сундука: о-о-о! Пять с половиной единиц. Сердце у меня сейчас работает со скоростью 180 ударов в минуту: медики мерили. Мне плохо? Да нет же, черт возьми, мне хорошо как никогда. Небо теперь подо мной, а земля над головой, но внизу: вон она какая, теперь все больше и больше. Постепенно небо возвращается на место, и мы снова в горизонтальном полете. Я больше не плачу. Меня в этой кабине вообще, наверное, не осталось.

— Бочка!

Как просто поменять небо и землю местами! Всего-то делов — толкнуть ручку влево. Это ведь только с земли кажется, что летчик крутит самолет в воздухе. На самом деле он вращает землю и небо. Как хочет, сам, в любую сторону. А потом, когда захочет, ставит их на место — вот как сейчас.

— А теперь обратная «петля».

Интересно, когда я умру, это будет так же? Положительную перегрузку можно представить. Это чемодан на голове. Нулевую — невесомость — тоже можно. Например, подпрыгнуть. А что делать с отрицательной? Как ее описать, если нельзя ни с чем сравнить? Как ощутить, что ты стал легче воздуха, что рвешься вверх с немыслимой силой? У меня опять нет мыслей в голове. И я, кажется, опять плачу.

— Вертикаль...

Теперь небо везде: слева, сверху, справа. Потому что земля за спиной, а обернуться не дают ремни. Но и не надо: зачем? Я лежу на спине, не дышу и смотрю в небо. А самолет ревет на максимальной мощности и идет вертикально вверх.

— ...и поворот на вертикали...

И какие после этого, к черту, стратегические ракетоносцы?!!

* * *

Впрочем, я здесь, на аэродроме, почти случайно. А вот для Димы это уже почти что дом родной. Дима — «высший средний класс», на его грузовиках в Москву ездят телевизоры и мебель. А сам Дима ездит по субботам в Серпухов. Летать.

— Что я о себе могу рассказать? Ничего не могу. Просто приехал однажды, и вот... Затянуло, жуткое дело! Жена ругается. Ничего, мы и ее затянем.

— А у вас собственный самолет есть?

— Нет, нету у меня самолета. Да и зачем он нужен?

— Как зачем? Летать!

— А куда? — с грустью в голосе отвечает Дима. — Над аэродромом можно и на аэроклубовской машине вылететь. А куда-то по своим делам — низзя. Нужны разрешение у военных, заявка на полет, еще куча бумаг. Так зачем мне самолет при таком раскладе?

* * *

Когда я еду на работу, по дороге мне попадается рекламный щит. На нем — призыв возродить отечественный авиапром и слоган что-то вроде «От желаемого к действительному». Но я не верю ни плакату, ни слогану. Потому что самолет, который красуется на щите, — отечественный «Ту-204». Слов нет, «Ту-204» был безумно хорошей машиной, но тогда, когда был создан. Он даже во многом превосходил «Боинг-757». Но «Боинг» летает с 1983 года и давно стал рабочей лошадью, а «Ту» — головной болью эксплуатантов. Если статистика не врет, пока их сделано около 20 штук. Что будет дальше, никто, собственно, не знает.

А больше, если честно, ничего особенного и нет. Можно вспомнить «Ил-96», но его аналог — старенький «А-310» — давно снят с производства и все равно экономичнее и надежнее флагмана советского авиастроения. А есть ли хоть один российский самолет, который адекватен «Боингу-737»? В смысле тот, который можно купить, а лучше — взять в лизинг?

Вот поэтому мне почти не верится в возрождение отечественного авиапрома, по крайней мере быстрое.

* * *

Виктор Смолин — еще один завсегдатай Серпуховского аэродрома. Но он здесь в отличие от меня и Димы работает. Смолин — главный тренер сборной России по высшему пилотажу. Совсем недавно его подопечные вернулись с чемпионата мира из США. Из 24 медалей, которые там разыгрывались, ребята увезли в Россию 19.

— Но знаешь, в чем парадокс, — рассказывает Смолин, — ведь чемпионат мы фактически выиграли на американских машинах.

— То есть как это на американских? Вся команда выступала на «сухих». При чем тут американцы?

— Очень просто, — объясняет Смолин. — Два самолета мы действительно привезли с собой. Новые, отличные машины — спасибо родному ОКБ. А еще четыре «сучка» нам одолжили американцы. Потому что в Америке наших самолетов сотни. Весь мир давно признал, что «Су» — лучший спортивный самолет в мире. Только вот у нас, у сборной, их только три штуки.

— Почему же так?

— А потому что малой авиации в стране нет. А раз ее нет, нет и спроса на самолеты.

* * *

— Нет, — говорит Смолин, — кто скажет, что система ДОСААФ была плохой, пусть кинет в меня камень. Взять хотя бы аэродромы! По стране огромная сеть досаафовских площадок. Ни копейки не нужно тратить на создание аэродромной сети для малой авиации! Инструкторы? Пожалуйста. Летай — не хочу.

Нет, не хочу. Никому почему-то не нужен частник на самолете. Предлагали дать малой авиации высоты до 400 метров. Большие там не летают, мешать мы никому не будем. Не дают. Объясняли, что на одном лицензировании частной авиации можно собирать ОГРОМНЫЕ деньги — фактически получается самое настоящее самолетное ГАИ. Не хотят — это ж РАБОТАТЬ нужно. Ответственность на себя брать... Ладно, просили хотя бы в порядке исключения сделать свободный коридор между Москвой и Питером. Да те аэродромы, которые сейчас в Тверской области в запустении, поднялись бы в один момент!

Нет, нельзя. По-прежнему, чтобы куда-то полететь, человеку нужно получить разрешение от генералов. Официальный хозяин неба в стране — Министерство обороны. А генерал не понимает, как по его небу может летать кто-то без приказа и погон.

И главное, — говорит Смолин, — Воздушный кодекс же никто не отменял. Самолет прошел технический контроль? У пилота есть лицензия? Все остальное проблема не генерала, а страховой компании. Нарушаешь правила — платишь штраф. Залетаешь в запретную для полетов зону — крупный город или, например, АЭС — садишься в тюрьму. Все просто. Какие еще разрешения?

А в Америке на некоторых маленьких аэродромах (о ужас!) нет диспетчера, там некому даже докладывать о том, что ты в воздухе. И ничего! И денег большинство аэродромов за взлет-посадку не берут. Основной их бизнес — продажа горючего, так что такой аэродромчик что-то вроде небольшой автозаправочной станции...

Эх, где мой самолет на маленьком аэродроме вроде небольшой автозаправочной станции?

— Нету, — вздыхает Смолин. — Да самого самолета тоже нету. Спортивные машины у нас лучшие в мире, только учить на них нельзя. А учим мы на бывших воздушных такси, которые жрут бензина на 40 рублей в минуту. Нет у нас «Сессен», не делают. Не нужны.

* * *

Вот поэтому я и не верю в скоропалительное возрождение отечественного авиапрома. Во всех известных мне случаях, когда в какой-нибудь стране возрождалась авиационная промышленность, все начиналось именно с «малышей». Германии после Первой мировой было запрещено строить самолеты — она строила учебные планеры. Прошло совсем немного времени, и из планерных школ получились одни из самых грозных ВВС в мире.

Российский авиапром тоже спасет маленький частный самолет. Но такое впечатление, что он не очень-то хочет спасаться.

P.S.

Вечером звонит Женя. Замечательный человек, бизнесмен, постоянно пробующий разные проекты на грани экстрима. В прошлый раз это были английские спортивные машины. Теперь у него есть идея получше.

— Ты ведь в самолетах понимаешь больше моего! Нужно делать легкие, надежные и недорогие машины. Мы посчитали — рынок огромнейший. Самолет выходит не намного дороже автомобиля, а скорость втрое больше. Да еще при таких дорогах, как у нас... Посоветуй мне какой-нибудь авиазавод. Мы завалим его заказами, а сами станем миллиардерами!

— Станем, — говорю я, — обязательно. Только путь ты избрал немножко неверный. Не на авиазавод нужно тебе идти — в Госдуму...

Дмитрий НАЗАРОВ