ИСТОРИЯ ВОПРОСА
Средневековая церковь различала четыре вида наготы:
1. Nuditas naturalis (нагота естественная) олицетворялась Адамом и Евой до грехопадения, или наготой мучеников, таких, как святой Себастьян, или воскрешенными на Страшном суде.
2. Nuditas temporalis (нагота временная) выражала утрату достойных условий жизни, например, в результате обнищания (библейский Иов), либо как отказ от мирских благ (Франциск Ассизский или Мария Магдалина).
3. Nuditas virtualis (нагота добродетельная) соответствовала утвержденной в повседневной жизни праведности, которая сродни «голой правде».
4. Nuditas criminalis (нагота преступная) — древнейший грех, осужденный пророками, воплощенный в языческих идолах, в пороках и Сатане.
В XIV веке обнаженные фигуры добродетелей начинают изображаться в церковном искусстве наряду с теми сюжетами из Священного Писания, которые ассоциировались с наготой. Так, обнаженную фигуру Истины можно видеть стоящей рядом с одетой фигурой Милости: «Милость и истина сретятся». Итальянские гуманисты утверждали, что из двух аспектов любви — небесной и земной — первая (высшая) должна персонифицироваться обнаженной женщиной, чтобы означать спор о земных вещах. Любовь же земная была богато одета и украшена драгоценностями, символами суетности. Изображение обнаженного тела, ставшее приемлемым в религиозном искусстве Ренессанса, было осуждено Тридентским собором, за исключением сюжетов, которые специально требовали демонстрации наготы.
В Библии написано, что Адам и Ева были обнажены до того, как вкусили от плода древа познания добра и зла, что связывает наготу с состоянием первородной невинности. По этой же причине отшельники иногда ходили нагими. В России в XVIII веке секта духоборов (большая часть ее членов в XIX — XX веке с помощью Льва Толстого эмигрировала в Канаду) использовала обнажение как символический протест против материализма и преследований со стороны православной церкви и государства.
ЕСЛИ ВДРУГ, ВО СНЕ...
Видеть самого себя голым — к скандалам и неразумным поступкам. Видеть голыми других — знак того, что наяву коварные люди будут уговаривать поступиться своим долгом. Если кто-то во сне обнаружил себя совершенно обнаженным и пытается прикрыть наготу, то в реальности он стремится к запретным удовольствиям, но подспудно хотел бы покончить с соблазнительными влечениями. Если молодой женщине снится, что она восхищается своей наготой, то наяву она завоюет, но не удержит благосклонность достойных мужчин. Если же ей снится, что ее нагота безобразна, то в реальности ее репутация может пострадать. Если ей снится, что она обнаженной плывет в чистой воде, то запретная любовь будет ей в радость, но она рискует заболеть или лишиться очарования. Если она видит обнаженных мужчин, плавающих в чистой воде, то в реальности у нее будет много поклонников. Но если вода грязная или мутная, то кто-то из поклонников принесет ей несчастье.
Известный психолог Игорь Кон, профессионально занимающийся культурной историей тела, в частности обнаженного, в свое время так и не смог найти объяснения тому, почему, например, наших соотечественников обнаженный мужской торс не смущает и в жару мужчины совершенно спокойно могут работать раздетыми по пояс, в то время как американские студенты надевают шорты, едва становится тепло, но грудь и спину даже в неформальной обстановке обыкновенно прикрывают майкой или рубашкой. «Не принято» — и все тут.
Стыд обнаруживает странное родство со зрением. Современные психологи находят прямую зависимость между переживанием стыда и нарушением «визуальной автономии» человека: вторжением в его личное пространство непрошеного взгляда в то время, когда он, видимый, к тому не готов. Да это ведь давно отражается даже на уровне обыденных метафор, коими описывается чувство стыда: «не знаю куда деться», «провалиться бы сквозь землю» (то есть исчезнуть, стать невидимым), «не могу смотреть в глаза»...
При пристальном рассмотрении оказывается: во все века стыдились, собственно, не наготы как таковой (в культуре вообще практически ничто не существует «как таковое», а непременно со шлейфом значений, интерпретаций, ассоциаций, явной и неявной памяти о своих прошлых статусах и смыслах...), а того, что она обозначала. Если ей случалось обозначать что-то недопустимое, она становилась запрещенной. Однако были ситуации — и не раз! — когда нагота признавалась знаком чего-то, имеющего высокий ценностный статус. В этих случаях она, напротив, культивировалась, в том числе и усиленно, подчеркнуто. Но что же она могла обозначать, кроме пресловутой эротичности? Да то же самое, что одежда.
«Невозможно представить себе парламент, где заседают голые депутаты»
Джонатан Свифт
Так, в свою очередь, ни в одной из культур одежда отродясь не сводилась лишь к прикрытию тела, как, впрочем, и к его «украшению». Она (как и само ее наличие или отсутствие!) всегда была продуманной системой знаков. Знаки же в традиционных культурах указывали прежде всего на социальный статус носителя одежды. С тех пор как регламентация внешнего вида перестала быть жесткой и обитатели той же европейской культуры получили свободу выбора, одежда-знак стала обозначать еще и отношение владельца одежды к жизни и самому себе, его социальную и жизненную позицию, характер, темперамент... Но что бы ни обозначала одежда, именно поэтому она всегда действовала еще и как защита. Даже в первую очередь не от дождя, ветра или холода, главным, от чего необходимо защищаться, всегда были братья по социуму, их взгляды. Одежда, как охранная грамота, обозначала дистанцию, на которую дозволительно к носителю одежды подойти. Потребность «скрыть» наготу была и остается производной именно от этой социально-разделяющей и защитной функции. Ей оказалось подчинено и эстетическое начало: сама эстетика — разновидность защиты.
Одежда настолько устойчиво обозначает статус, что кажется, будто она его и создает. Отсюда один из основных «неэротических» культурных смыслов, которыми наделяется нагота, — равенство. Существует, например, расхожее представление, согласно которому «в бане все равны». Но при этом как-то забывается, что в таких случаях как источник различий начинает работать само тело, сформированное привычными жестами, позами...