ТЕЛО КАК УЛИКА

Прежде нагота иной культуры не двигалась на культуру другую, стыд и понятие о стыдном в одной культуре не изменялись под влиянием другой. Пока не наступил XX век с его борьбой за свободу, пока нагота не стала товаром, как и игра на чувстве стыда

ТЕЛО КАК УЛИКА

Мой дядя ненавидел мини-юбки. Это при том, что был женолюбив, а с Пушкиным по поводу невозможности найти в России пары стройных ног совершенно не соглашался. А все началось с того, что еще в середине шестидесятых дядя на купленной только что, новенькой, небесно-голубой «волге» ехал себе по улице, а по тротуару шли две (привет от Твигги!) красотки. Не в силах отвести от них взгляда, дядя практически вывихнул шею. В результате «волга» въехала в фонарный столб, дядя — в серьезные финансовые трудности. Трудно даже предположить, что с моим дядей случилось бы сегодня.

Во-первых, отношение к наготе, полной или частичной, всегда окрашено в глубоко личностные тона. Во-вторых, восприятие наготы избирательно: например, девушки в мини на тротуаре — плохо, так как отвлекают пылких водителей, а в обстановке камерной, там, где водители могут расслабиться, — хорошо. В-третьих, нагота и стыд обретают свою значимость на некотором культурном сломе. В-четвертых, нагота, нравится нам это или нет, связана с необходимостью прямо или косвенно с материальными, затратными, статьями бюджета.

Последний пункт вовсе не означает, что над всей наготой царит презренный металл, что нагота — исключительно товар, что тело обнажается только за деньги. Кажущаяся предельно прагматической формула «спрос порождает предложение» только кажется прагматической. Как возникает спрос, из чего он произрастает, как развивается — вот что важно, вот что невозможно измерить в валюте. Затраты затратами, но появление купальника бикини, чуть позже — выход на подиум худой британской манекенщицы Твигги (букв. — прутик), впервые укоротившей юбку дальше некуда, могло быть просчитано финансово, но за ним стояли вещи куда более сложные. Это потом на бикини и на моде на мини-юбки были сделаны миллионы.

Существовал спрос на свободу, нашедший свое воплощение в двух полосках материи, заменивших прежние купальники.

Как раз в ХХ веке, особенно в его второй половине, так называемая серая масса начала уступать дорогу массе раскрепощенной и жизнерадостной. Тут-то оказалось, что декларациями свободы сыт не будешь, что свобода — штука сложная, но, как и всякая сложная штука, имеющая как минимум две стороны — внешнюю и внутреннюю. В массах хоть серых, хоть раскрепощенных с внутренним всегда была напряженка, а вот внешнее...

Как показать себя тогда, когда вокруг еще миллионы таких же? Когда показать себя очень хочется, но на то, чтобы сделать что-то, идущее изнутри, нет ни сил, ни таланта, ни желания? Когда в конце концов нет уверенности, что собственное внутреннее будет кому-либо интересно? Остается тело. Телесная нагота. Полная — пройтись по улице «кутаясь в дым сигареты», частичная — в пику косному якобы обществу задрать юбку повыше, обнажить бугристые мускулы плеч, показать пупок с вделанными в него бусинками.

Так тело стало способом и инструментом привнесения себя в мир. Телесная индивидуальность прямо-таки забила индивидуальность личностную, а способы, как говорят умные люди — презентации, стали новым языком. Вернее, язык тела, появившийся после стыда, резко изменился в новых обстоятельствах. Он стал громким, на языке тела заговорили улица, средства массовой коммуникации, кино.

Так тело подменило собой Слово, и создалась иллюзия, что Тело было вначале.

Тело стало уликой того, что мы далеко не так самостоятельны, как чудилось нам прежде. Мода на наготу проявляется даже в таких областях, где до самой наготы еще надо добраться. Считанная с голливудских или французских фильмов, созданных в странах, где просто тепло, привнесенная в наши сибири, она выглядит странной, труднообъяснимой с точки зрения сохранения собственного здоровья, но странность исчезает, если иметь в виду, что отказавшийся от шапки тем самым думает, что вписывается в общество свободных и лишенных климатических комплексов.

Новый язык тела уже не отменяет стыда, он начинает девальвировать само Тело. Так, кажущиеся нам абсолютно невинными открытки начала прошлого века с полуодетыми барышнями заставляли краснеть гимназистов, а гимназистов нынешних уже не проймешь и крутыми картинками из «Хастлера». Тело в своей естественности вообще перестает быть товаром, чтобы его продать необходим или силикон, или капли глицерина, имитирующие капли воды, или усилия фоторедактора, придающего ягодицам наиболее аппетитные вид и цвет.

Но сила языка не только и не столько в коммуникации, не в том, что сказанное удачно хорошо продается. Сила его в том, что язык побуждает к действию. Поэтому-то современный язык тела, вроде бы сметающий все запреты и перечеркивающий стыд, и призывает к жизни как новых моралистов, утверждающих, что все мы потеряли стыд и скоро на нас падут все кары небесные, так и тех, кто вообще не использует никакого иного языка, кроме телесного.

Язык тела — это, по сути, молчание.

Но золото ли оно, вот в чем вопрос.

Дмитрий СТАХОВ