ДНЕВНИК ТИРОНУТОГО

Тиронут — курс молодого бойца израильской армии

ДНЕВНИК ТИРОНУТОГО

Не всякая эмиграция спасает от армии. На отдачу долга перед родиной можно нарваться и в зарубежье

В повестке было написано, что в соответствии с осенним призывом мне следует явиться на сборный пункт 18 октября в девять часов утра. Зная израильские реалии, я решил, что раньше десяти там делать нечего. Позже выяснилось, что с таким же успехом я мог оказаться там и в полдень. Все равно забирать нас приехали около двух... В тот момент я еще представлял происходящее как некий турпоход. Довольно скоро, впрочем, это ощущение пропало.

Наконец-то наши будущие командиры изволили приехать. Нас построили в колонну и повели в сторону автобусов, немножко облаяв по пути. Очень скоро обнаружилось, что везут нас в сторону, прямо противоположную от места предполагаемой службы. Уже потом выяснилось, что в тот день у наших командиров поменялись планы, но, естественно, сообщить нам об этом они сочли ниже своего достоинства. Часа через полтора нас привезли и выгрузили возле большого военного лагеря под названием «Лагерь 80». Одним из действительно больших достоинств этого заведения было то, что там проходят тиронут и девушки тоже.

Сразу по прибытии нас построили буквой «п», условно поделили на отделения, поставили какого-то парня сторожить наш багаж и повели кушать. Надо отдать им должное — кормят в армии, особенно на обед, вполне неплохо, но (как в том старом анекдоте) это единственное, что они хорошо делают. Мы пошли шеренгой в столовую под крики со всех сторон: «Отделение ашкеназов» (ашкеназами называют в Израиле выходцев из Европы в отличие от сефардов, приехавших из арабских стран).

После обеда к тридцати студентам в каждом отделении добавили еще двадцать будущих моряков. На пятьдесят солдат полагается три командира, сержант и лейтенант. Когда я увидел, куда меня распределили, я похолодел: все наши командиры, равно как и лейтенант, принадлежали к прекрасному полу. Еще то удовольствие.

Отдельной темой является интеллект и образованность комсостава. Лейтенантша так и не получила аттестата зрелости. Из ее перлов можно выделить такие: «Тот, кого поймает военная полиция, поворачивается на 360 (!) градусов и возвращается на базу», «Берем 9/12, вычитаем и снизу и сверху 2, получаем 7/10, значит, 9/12 = 7/10», «Тот, кто не выкупается сам, будет принимать душ вместе с сержантом», «Да, и у нас бывают ошибки. Да, и у нас бывают неполадки. Но все они происходят по вашей вине», «Вам нужно выстроиться рядом с баками с мусором, выпить полфляги воды и привести себя в порядок. На это у вас куча времени — 10 секунд. Вперед!».

Именно лейтенантша, кстати, и должна была читать нам лекции на разные армейские темы. Вообще про ее уроки стоит рассказать отдельно.

УРОКИ ЛЕЙТЕНАНТШИ

Два маленьких пояснения. Ее официальная должность называлась МемМемит — Мефакедет Махлака (начальник отделения). Отсюда и МыМра.

В израильской армии принято, если нет особой боевой необходимости, отпускать солдат на шабат (субботу) домой. Соответственно самое серьезное наказание, кроме тюрьмы, которое можно получить, — это остаться в армии на шабат (впрочем, знающие люди говорят, что и в тюрьме не так уж плохо).

На первом же уроке по стрельбе из М-16 я совершил страшное преступление — заснул. Голос у лейтенантши был монотонный, урок скучный до невообразимости, а после двух лет учебы в университете у меня реакция на такие вещи почти автоматическая.

Она выгнала меня из класса и сказала командирше, чтобы та меня немного «проветрила». Мне сразу организовали пробежку в десяток кругов вокруг здания. Что-то она не так рассчитала, ибо я без особых усилий уложился в заданное ею время, но про себя решил, что надо будет с этими приколами что-нибудь решать. И я таки решил, но об этом дальше...

Меня вернули на урок. И я снова заснул! Mне было даже интересно, что со мной сделают сейчас, но, к моему счастью, в небоевых частях командиры не особо изобретательны — и я снова бегал.

Моя физподготовка была прервана ужином.

Кстати, распорядок первой половины дня выглядел так:

5.15 — подъем,

5.30 — построение,

5.45 — чистка М-16,

6.00 — умывание и бритье,

6.30 — в этот момент вспоминали о наличии Бога и всех религиозных отпускали молиться. Светские занимались физподготовкой. С каждым днем светских становилось все меньше, а боговеров все больше. Интересно, с чего бы это?

7.15 — завтрак,

7.45 — уборка лагеря,

8.45 — урок МыМры,

10.00 — повторение урока МыМры классами по 15 человек,

12.00 — обед.

Послe обеда, по идее, должен был быть перерыв и отдых. Но в связи с несовершенством мира нас просто немного гоняли. Так, удовольствия ради, без всяких полезных целей. Потом снова урок, потом снова повторение.

Впрочем, ярким событием было вечернее построение с участием сержанта. На линейку нужно было приходить с каской и двумя флягами, наполненными до такой степени, чтобы не хлюпало внутри. Надетый патронташ с этими чертовыми флягами и четырьмя наполненными обоймами внутри вдобавок к обязательному M-16 за плечами и каской на голове придавал всем нам особое очарование. И все это после 17-часового дня, в ходе которого тебя имели по разу каждую пару минут. Тот факт, что имели всех, а не только тебя, утешает слабо.

КАК МЫ ЖИЛИ

Жили мы в палатках по 10 человек в каждой. Если бы не теплый израильский климат и не то, что происходило все это ранней осенью, — имели бы мы бледный вид, хотя скорее не бледный, а синевато-замерзший. Туалеты, как ни странно, были вполне приличными, чего, к сожалению, нельзя было сказать о душевых. «В нашей роте двести душ, все хотят горячий душ». Итак картина: 10 вечера, я, еле живой, плетусь в душ, естественно, в форме, включая сапоги, любимый М-16 и любимую обойму. На срок тиронута М-16 становится частью тела. Когда я вернулся домой, то первые две недели ходил с ощущением, что чего-то мне не хватает. Хотя именно я трижды забывал винтовку в душе. Если бы меня хоть раз на этом поймали, было бы очень грустно, но Бог меня хранил. Происходило это примерно так: возвращаюсь я из душа, настроение классное, ведь сейчас нас отпустят спать, я вот только домой позвоню и сразу спать... И вообще на душе легко... Черт, а действительно легко, не только на душе... Стоп, а где же моя винтовка???

Даже во сне мы не расставались с оружием — друзья рассказывали, как их командиры по ночам ходили по палаткам и пытались украсть ружья. Нас чаша сия миновала: девчонки-командирши боялись, что ночью, в темноте, мы можем попробовать устроить им какой-нибудь прикол в их же духе.

В душевой вода доходила примерно до колена, причем после первых десяти купавшихся цвет она принимала ярко-бурый. На двадцать кабинок — очередь из двухсот человек, а на то, чтобы искупаться, почистить оружие и позвонить домой, у тебя времени ровно час. Кстати, по поводу масла для винтовки: как-то копаясь в моем армейском вещмешке, мама сказала папе: «Смотри, какая забота о солдате — специально выдают дезодорант». Пришлось ей объяснить, что там машинное масло.

НЕМНОГО О НАКАЗАНИЯХ

Одним из громадных плюсов израильской армии является тот факт, что если врач сказал, что здоровье солдата не позволяет ему что-нибудь делать, то ни один командир его это делать не заставит — затаскают по судам, благо прецеденты уже были. Командиры, естественно, тоже не дураки — они сделают все, чтобы к врачу ты попал не так скоро, как тебе хотелось бы.

Наиболее ценными у нас считались две справки — аллергия на песок (единственный вид грунта в Израиле) и полное освобождение от любых физических нагрузок. Ни той, ни другой «всеобъемлющей» справки у меня не было. Но зато у меня было много разных мелких:

— освобождение от переноса грузов весом больше 10 килограммов и от подтягиваний (дано врачом после рассказа о профессиональной болезни программистов — болящих запястьях);

— освобождение от бега, марш-бросков и отжиманий (дано после рассказа об искривленной носовой перегородке);

— освобождение от ношения сапог на 5 дней (было получено под конец тиронута и только по предъявлению крепко растертых ног, кроссовок у меня не было, и я ходил по лагерю в домашних тапочках).

Теперь еще одна картинка из нашей повседневной жизни: солдат роняет M-16. Стандартное наказание: от 30 до 70 отжиманий, в зависимости от настроения командирши.

Диалог:

Командирша: — 40 отжиманий.

Солдат: — У меня справка.

К.: — Тогда 60 прессов.

С.: — У меня справка.

К.: — Тот столб видишь?

С.: — Да.

К.: — У тебя двадцать секунд на то, чтобы...

С.: — У меня справка.

К.: — Ладно, пиши к обеду сочинение на 2 страницы, почему ронять оружие — это плохо.

Отдельной темой является самое страшное преступление, совершенное мной в армии. Итак...

БУРГЕР-РАНЧ

Итак, как-то раз нас решили ненадолго оставить в покое и послали заниматься разными общественно полезными работами на базе. Меня с еще одним парнем послали помочь солдаткам, ответственным за учебный процесс, средства массовой агитации и т. д. Мы помыли пару классов, прибили в одном из них плакат к стене, надели противогаз на чучело солдата.

По окончании работы, вместо того чтобы придумать нам какое-то занятие, как вне всякого сомнения сделали бы наши командирши, нас пригласили на склад.

Там среди гор разного хлама стоял новенький цветной телевизор. Показывали какой-то фильм. Все это так отличалось от уже привычного к нам отношения, что мы полностью потеряли бдительность: поставили винтовки в угол и сели поудобней на старенький диван в углу. В этот момент одна из солдаток, наших временных командирш, и говорит: «Я пойду закажу с посыльным себе что-нибудь поесть из «Бургер-Ранча» (кстати, совершенно нормальная израильская практика заказа еды на базу). Никто из вас ничего не хочет?» Парень, который был со мной, расцвел буквально на глазах: «Конечно, хочу. А можно?» — «Никаких проблем», — ответила ему солдатка. Минут через пятнадцать она вернулась с заказанной едой. Мы вернули ей деньги, и все вместе сели кушать. Когда я был посередине гамбургера, а мой товарищ заканчивал чипсы, в комнату зашла наша лейтенантша.

НЕМАЯ СЦЕНА.

По идее, надо было отдать ей честь. Но наши винтовки были в другом углу, а кроме того, наши вымазанные майонезом рожи не вполне соответствовали облику доблестного израильского солдата. МыМра пару минут стояла в шоке, затем сказала: «Чтобы через двадцать минут вы были в штабе», — и выбежала вон.

Ровно через двадцать минут мы были там. Нам сказали, что нас будет судить военно-полевым судом командирша роты, но ее сейчас нет. Нас водили на суд еще раз десять, но каждый раз его отменяли. Дело в том, то формально никаких армейских законов мы не нарушали, но и оставить наше преступление безнаказанным командиры тоже не могли.

В итоге нас просто оставили на субботу на базе, и каждый раз, когда МыМра устраивала отделению головомойку (это происходило в среднем раз в два дня), она мне это вспоминала:

— Отделение два! Если Лифшиц заснет на посту, Абрамов будет, стоя на боевом посту, жевать жевательную резинку, то что мне остается делать? Литманович, встань! Mожет, вместе бургер-ранч закажем?!

Или еще вариант:

— Как вы смеете так обращаться к вашей командирше?! Я вам что, ваша подружка?! Может, придете ко мне в мою комнату, посидим за чашечкой кофе, сигаретку выкурим? Литманович, встань! Mожет, еще и бургер-ранч закажем?!

Последний ее урок превратился в грандиознейшую головомойку. Хотя, по правде говоря, повод у нее был. Вот с чего это началось.

За день до окончания тиронута нам устроили присягу: привезли в Музей славы пехотной бригады Нахаль (именно к ней мы принадлежали). Раз пять отрепетировали представление, и вот наконец нашим родителям разрешили войти, и церемония началась. Сам процесс не представлял собой ничего интересного, но потом, когда нас отпустили пообщаться с родителями, мы, пользуясь случаем и видеокамерой одного из родителей, устроили сценку на тему «Наше доблестное отделение и его командиры».

Особенно хорошо удалась лейтенантша — у нее как раз была привычка посередине собственного урока становиться задницей к нам, ставить ногу на один из стульев и завязывать шнурки.

Позже выяснилось, что заснять все не удалось, но зато наши командирши очень внимательно за всем этим наблюдали. И вот, сразу после отъезда родителей, за нас принялись... Кульминацией того вечера и стал ее крик. Как человеческое горло способно три часа без перерыва кричать, я не знаю.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

При всем вышеуказанном следует отметить, что отношение большинства израильтян к армии хорошо выражается словами одного американского президента: «Пиночет, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын». Несмотря на то, что любая армия в конце концов действует, как машина для подавления личности, и несмотря на глупость командиров, если бы не было армии, то было бы, как в анекдоте:

«-- Это правда, что во время следующей войны снова будут выдавать противогазы? (Противогазы выдавали во время войны в Персидском заливе.)

— Нет, во время следующей войны будут выдавать акваланги».

В этом, мне кажется, основная разница между израильской и российской армиями.

Здесь каждому предельно ясно, куда, зачем и кого ты идешь защищать.

Влад ЛИТМАНОВИЧ